возвращался к неудаче. Был он скуп на слова, не любил обнадеживать людей
красными речами. Идя навстречу половцам, он, обращаясь к своему
малочисленному войску, несколько раз повторил: "Нам некуда больше деваться
от половцев, кроме как биться". Обоза Святослав не взял - враг был близко.
Половцы шли двенадцатью тысячами, как Святослав разведал. В двадцати
пяти верстах к северо-востоку от Чернигова противники заметили один
другого.
Здесь протекает приток Десны, не широкий, но глубокий Снов. Берега
его болотисты, места низкие, и Снов течет медленно. Крепость Сновск,
стоявшая близ места встречи, была невелика, но с высокими валами и стенами
на валах. Ров был доверху полон. Здесь земля водообильна, колодцы роют
мелкие, а не вычерпать за целый день.
Указывая на тесный Сновск, Святослав предупреждал: "На эти стены не
надейтесь. Не пустят. Туда столько набилось бежавшего люда, что и в улицах
места нет. Стоймя стоят, стоймя и спят".
Хотя дома и стены помогают, но дураков и в алтаре бьют. Черниговцам
деваться было некуда, храбрые расхрабрились, а трусливые от страха о
страхе забыли. Князь Святослав помог верным расчетом. Он отступил,
показывая половцам свою слабость, а на самом деле поставил полк, защитив
его заболоченными низинами, которые издали казались ровным лугом, и дал
половцам переправиться через Снов без помехи с русской стороны.
Половцы развернулись, как привыкли, полагаясь на свою главную силу -
легконогих конных стрелков. Болотины помешали им охватить русских.
Ближнего боя с русскими не выдерживали хозары и печенеги. Половцы
оказались такими же. Стесненные, они потеряли преимущество числа. Поневоле
скучившись на мягком берегу Снова, половцы погибали от меча, тонули в
реке.
В истории не так редки случаи победы слабейших числом. Гибель смятых
войск в местах, неудобных для отступления, дело обычное.
В битве под Сновском легли многие ханы - родовые вожди, в плен попал
главный половецкий хан. Был он взят, по точному выражению участников,
руками, то есть невредимым, живым, но кто-то поспешил с ним, поэтому имя
его, как и прочих, осталось неизвестным для русских. Князь Святослав
послужил тому невинной виной, приказав: "Добычи не хватать, пленных не
брать. Мало нас, кому пленных стеречь! Победим - все наше, побьют нас -
все станем прахом". Был князь из тех, кто взывает к мужеству, не боясь
говорить о возможном поражении, не страшась напомнить о смерти.
Русские стрелки помогали тонуть половцам в Снове. Князь Святослав
умными распоряженьями помог дружине переправиться на тот берег. Половцев
настойчиво преследовали. Немногие из них, вырвавшись из-под Сновска,
вызвали бегство мелких половецких отрядов, искавших по Заднепровью легкой
добычи. Русские выходили из крепостей, из убежищ и били бегущих.
Святославова победа освободила нечаянного киевского князя Всеслава от
необходимости вести киевлян в поход на Степь. Стало известно, что
перепуганные половцы отошли куда-то за Донец. Идти искать их неизвестно
где, чтобы вязнуть в размокшей земле - осень уж на носу, - киевляне не
желали. Собранные полки разошлись по решению веча. Князю Всеславу осталось
гадать, к лучшему ли так получилось. Думалось - к худшему. Победоносная
война с половцами могла ль упрочнить его на киевском столе? Рассуждая
попросту - могла. Всеслав знал - не бывает простого. Просто у того, кто
ленится мыслью. Он посылал верных людей разузнавать, что же думают в
Киеве, в Чернигове, в Переяславле. Выслушивая, видел силу
Святослава-победителя, а к себе видел равнодушие.
Так и сидел Всеслав, оглядываясь во все стороны, а киевляне держали
его по необходимости в князе с дружиной. Требовался по жалобам княжой суд
- Всеслав судил по закону. Собирал обычные княжие доходы с осторожностью,
чтобы никого не обидеть, так же пользовался прибытками с княжих земельных
угодий, со скота, с табунов, которые раньше принадлежали Изяславу, теперь
стали Всеславовы по праву избрания в князья.
Изяслав зимовал в Польше, у короля Болеслава Второго. Король был
женат на Святославовой дочери - племяннице Изяслава, которому и предложил
родственную помощь: в обычной для поляков надежде поживиться на русских
усобицах. Винить в этом поляков не следует, и недостойно будет ссылаться
на особенное коварство соседа и кровного брата. Не сохранилось примера,
чтобы одно государство отказалось погреть руки на чужом огоньке. Тут не
властны убежденья правящих, эпохи, религии, цвета кожи. Руки тянутся сами
и тащат за собой голову. В утешенье сочиняются сказки о бескорыстных
намереньях, благодушные люди любят сказки, верят им. Да, в истории можно
найти несколько случаев бескорыстной помощи: помощник, не расширяя своих
владений, не получая возмещения, посылал военную силу. И каждый раз через
какое-то время помощь больно отзывалась бескорыстному во имя идеи
помощнику. Почему так - не знаем.
Князь Святослав сидел в Чернигове, ни в чем не стесняя себя. Сегодня
бранил Изяслава, родного брата. Завтра те же побранки доставались
Всеславу, тоже кровному родственнику. Дед, Владимир Святославич, - общий.
Святослав не мог побывать в Киеве, Всеславу Чернигов был заказан.
Все остальные, кроме князей, ходили, плавали, ездили куда хотели и
сколько хотели. По всей Руси, к ляхам, к германцам, в Италию, за море к
грекам, от греков - к арабам, к туркам. Паломники плавали в Иерусалим,
куда мусульмане пускали за плату. Съездить из Чернигова в Киев на
правобережье - такое и делом-то не казалось, было бы дело. Люди,
осведомлявшие князя Всеслава, не считали себя и никто не считал их
какими-то лазутчиками, которые лезут через закрытые границы и в щели
замкнутых дверей. Границ не было, двери и рты - нараспашку. Князь Всеслав
выбирал людей, честному совету которых мог довериться. Так же поступал
Святослав. Киевляне, ездившие к ляхам для торговли, видались с Изяславом,
чего и не думали скрывать. Тайн не было. Тем более требовалось от Всеслава
осторожности, чтоб не упасть на ровном месте: оно, ровное, тем и опасно.
К югу от Киева, за городскими укреплениями, с высокой горы хорошо
видны и город, и Днепр. Здесь, на лысом темечке горы, деревянный храм,
поставленный недавно - стены еще не почернели. Храм маленький, тройного
члененья. Первая часть, выходящая торцовой стеной на восток, глядит на
восход солнца единым глазом - высоко прорубленным окном. Здесь алтарь.
Средняя часть раза в два с половиной выше алтарной, кровля шатровая,
восьмискатная, сверху луковица с крестом. Задняя часть такая же низкая,
как алтарная, но в два раза длиннее. Такое строение храма называют
кораблем: нос, высокая мачта и корма.
Кораблик сооружен пещерными жителями - иноками. Они спасают свои души
для вечной жизни отреченьем от земной, временной. Первым сюда явился инок
Антоний. Вместе со вдовым священником Иларионом они, по примеру египетских
отшельников, выкопали себе пещерку. Гора помогла им: подкопайся с кручи
вбок - и живи, вода не заходит. Вскоре Иларион покинул друга-инока. Его
избрали митрополитом Киевским. Место его не осталось свободным. Приходили,
копали пещеры. Инок Антоний угадал хорошо: само строение горы, сама земля
способствовала устройству иноческого жития. Жили строго, по совести
отказавшись от всего мирского: ни именья, ни денег, но собственный труд,
чтоб кое-как пропитаться. Князь Изяслав Ярославич внес свой дар -
пожаловал общине иноков гору в вечное владенье безданно, беспошлинно.
Иноки сами при содействии доброхотных плотников из подручного леса возвели
для себя малый храм. Посторонних посетителей-молельщиков в те поры
приходило в тот храм меньше, чем самих иноков.
Инок Антоний был родом из Черниговской земли, из города Любеча.
Увлеченный с юности чтеньем священных книг, он совсем молоденьким
отправился в Константинополь, а оттуда забрался на Афон-гору, в знаменитый
монастырь. В нем принял монашеский постриг, но не зажился навсегда, как
иные.
- Слыхал я, - тихим голосом рассказывал Антоний князю Всеславу, -
мне, князь, самому обо мне же рассказывали, будто афонская жизнь мне
пришлась не по нраву пышностью. Не так это. Ищущий строгости может и там
дни окончить в затворе, не услышав человеческого голоса. Внеси вклад в
монастырь, отведут тебе место под келью, и все тут.
- Тебя на Русь потянуло, - шепнул, подсказывая ответ, князь Всеслав.
- Охо-хо, - вздохнул Антоний, - быстр ты умом. Я такого не говорил
никому, никогда.
- Иль неправда? - опять шепнул Всеслав.
- Правда, правда, - шепотом же отозвался инок.
Они сидели рядышком на посеревшем, как храмик, бревне. Откатилось оно
к обрыву, когда строили, так лишним и осталось. Князь Всеслав сошелся с
пещерниками в годы своей дружбы с Ярославичами. С удивительного своего
киевского вокняженья он сделался здесь частым гостем. Ближе всех он стал с
Антонием, не брезговали Всеславом и другие. Привечал чародея строжайший
игумен Феодосий и ученый Никон, который недавно отправился послужить богу
в Тмуторокань.
- Правда твоя, правда, - погромче повторил Антоний и усмехнулся. От
улыбки сероватое лицо инока в серой от седины бороде будто помолодело. И
он, все веселее смеясь, потыкал князя в колено тонким, кривым пальцем. - И
все-то ты шутишь, князь, все-то играешь с людьми. - Зашептал вдруг. - И я
за тобой. Скажи, что тебе? Весело в души заглядывать, что ли?
- Что за заглядка?! - возразил Всеслав. - Диво ли русскому русского
понять! Вот ведь оно, перед нами!
Всеслав показал на Киев, бывший с горы весь виден, а потом выкинул
руки, будто поднося собеседнику на ладонях лесистый скат к Днепру в
бронзово-желтой листве, и речные воды, разрезанные островами, и тот,
другой, берег реки в поздней, закатной красе умирающей листвы, с черными
средь нее вкрапленьями сосновых рощ, с прозрачным простором
осенне-светлого воздуха, в котором, как по заказу, явились, трепеща в тяге
на юг, треугольники пролетных гусей.
- Я-то любечский, - сказал Антоний, - у нас там-то места не такие.
Горы нету, озера. У нас и ель растет. На болота выходит елка. Болеют,
вершинки сохнут, а живут. Одна упадет, умрет, стало быть, другая
поднимается, дочка там или сынок, не знаю, как назвать.
- Хочется тебе Любеч повидать? - спросил князь Всеслав. - Близко же.
Дам тебе лодью, коней, провожатых. Святослав мне не друг, сам бы тебя
проводил - для своей души. Меж Десной и Днепром земля похожа на кривскую
мою землицу.
- Спаси тебя бог за доброту, князь, не надобно мне туда. Оно все со
мной. Как бы пояснить... Притчи я не мастер сочинять, а притча лучше всего
объясняет. Я, к примеру, по-гречески говорю, читаю, как по-русски,
молиться же не умею по-гречески. На Афоне пел с иноками по-гречески. Немые
молитвы по-своему возносил. Вот оно, - и Антоний коснулся уха, - родного
требует. Глагола нашего. Глагол в сердце, в душе... Не гневись, понятней
сказать не умею. Но ты ж погоди. Все ты меня отводишь. Нет тебя - помню.
Прискачешь - на другое свернем, я и забыл.
- О чем же ты хочешь спросить, друг-брат?
- Про волка. Говорят, ты волком оборачивался. Это грешно. И больше
такого не делай, душу погубишь навечно.
- Пусть говорят, - отозвался Всеслав, вставая с бревна. Был он ростом
высок, широк, силен. Той же богатырской породы, что Святослав Ярославич,
Ростислав Владимирич и подобные им. Про таких сказано: силушка живчиком по
жилкам переливается. Их собрать бы тысячу, весь мир завоюют. - Глянь на
меня, - продолжил Всеслав, - где ж мне в волчью шкуру рядиться? Разве в
