викарий с клириками может немедля отбыть в Тмуторокань. Синклит дружно
благодарил преосвященного, решили к вечеру снарядить лучшую галеру с
отменными гребцами.
Комес Склир сообщил усталым голосом: недостаточное числом войско
будет исправно нести службу. Его ни о чем не спрашивали, от него
сторонились с подчеркнутым отчужденьем.
Секретарий составил запись совещания синклита, пользуясь
установленной формой. Как многие, эта запись не давала посторонним даже
подобия ключа к событиям. Свидетельствовалось, что должностные лица
исправно служили империи, блюдя законы.
Синклит расходился под печальный звон колоколов. Во всех храмах
Херсонеса служили панихиды по благоверном князе, который отошел в мир, где
нет ни печали, ни воздыханий, но жизнь вечная.
Склир рассеянно спускался с лестницы херсонесского палатия. Не то у
него получилось, не так. Он не раскаивался, он был опустошен. Закрывшись у
Айше, он превратил первые дни возвращенья в пьяную оргию. Не стало сил, и
уже трое суток Склир был трезв. Не следовало браться не за свое дело.
Не желание выслужиться и не польза империи двигали Склиром, а
завистливая ревность к Ростиславу. Констант Склир был еще далек от
конечного вывода. Он еще брел по лабиринту, из которого не было иного
выхода. Пока завиток, из которого он выбирался к дальнейшему, мог
назваться так: не следовало ли, бросив империю, пристать к Ростиславу?
Бессмыслица. Он возился с ней.
Служба в соборе окончилась. На площадь выливалась толпа, смешиваясь с
теми, кто, не протиснувшись в храм, теснился на паперти: небывалое дело!
Склир, занятый своим, взял правее.
- Убийца! Убийца! - кричали женщины.
Очнувшись, комес не сразу понял, что оскорбленье относится к нему. На
него указывали. Толпа надвинулась. Буйный люд портового города,
решительный, скорый на руку.
- Отравитель! Каин! Бей его! Из-за тебя всем погибать! Иуда! Колдун!
Вырвавшись, Склир прислонился к стене и выхватил меч. Молодой
кентарх, товарищ, которому Айше нашла подружку, оказался рядом. Толпа
отхлынула перед обнаженными клинками.
- Прочь! Разойдитесь! - закричал Склир. Его голос погас в гневном
реве. "А! Два меча справятся с чернью!" Склир шагнул вперед. Первый камень
ударил в рот.
Задыхаясь, палатийский слуга выкрикивал перед Правителем:
- Побили... камнями... обоих... сразу... - И, отдышавшись, рассказал,
что духовные поспешили из собора, но все было кончено вмиг...
- Суд божий! - сорвалось у Поликарпоса.
Если эти слова и дошли до Канцелярии, то их не поставили в вину
херсонесскому Правителю. Как не поставили в вину епископу отказ предать
тело Склира освященной земле. Ибо этот человек умер без исповеди, без
причастия, под тяготевшим над ним обвиненьем в отравлении.
Война с Тмутороканью не состоялась.
Как-то Айше сказала своему милому Поликарпосу?
- Разве справедливо, когда ничтожный человек лишает жизни большого
человека? Почему боги позволяют?
- Пути бога неведомы для людей. Камень на дороге может изменить
судьбу империи. Это очень старая поговорка. Ты понимаешь ее?
- Нет, - ответила Айше.
- Я тоже не понимаю, - сказал Правитель, - однако же это правда, а я
уже стар.
- Нет, - сказала Айше, - ты добрый и, как все, считаешь женщин
глупыми.
Глава вторая. РЕКИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ, ЧТОБ ТЕЧЬ ОПЯТЬ
Как многие другие пришедшие из Азии воинственные племена, истощились
и печенеги, многократно отбитые и побежденные Русью при Ярославе
Владимириче. Крупное сито войны, отбирая сильных и смелых из первых рядов,
отсеивает в жизнь мелких, юрких.
В Диких полях приподнялись печенежские полуданники, полусоюзники,
известные русским под кличками черных клобуков, турпеев, торков.
Полное истребленье их было для Руси делом непосильным, немыслимым,
невозможным. И даже дурным. В те же годы, после тяжелых неудач армий
Восточной империи в боях с вторгшимися через Дунай печенегами, имперские
послы сумели осадить печенегов на землю, отведя им угодья между нижним
течением Дуная и морем. Там же, за шесть или семь веков до печенегов, было
осажено появившееся неизвестно откуда племя, не оставившее по себе ничего,
кроме собственного имени - бессы.
Объясняя подданным неудачи в борьбе с печенегами, объясняя мир с
ними, купленный ценой уступки куска имперской земли, Палатий указывал:
богу не угодно, чтобы был уничтожен один из созданных им народов.
В ряду беспощаднейших истреблений своих и чужих, которыми империя
себя постоянно позорила, заявление о милости к непобежденным звучало
ложью: словами спасали лицо. Но было в нем также и раздумье, и трезвая
мысль.
Через несколько лет после смерти Ярослава Дикое поле опять
зашевелилось. Мелкие, почти не замеченные набеги сменились тягой к более
крупным предприятиям. В Степи нашлись вожди, подросла молодежь, забывшая
отцовские раны, размножились кони. В 1059 году несколько тысяч конных с
днепровского левобережья были замечены за рекой Орелью, Получая
подкрепления с правобережья, кочевники поднимались вверх. Русское
населенье бежало в крепости. Степь обтекала их, не тратя времени на осаду.
Князь Всеволод Ярославич вышел из Переяславля, встретился с врагом под
крепостью Воинем, около устья реки Сулы, разбил и разогнал нападавших.
В следующем году, в 1060-м, дождавшись конца полевых работ, все трое
Ярославичей - Изяслав Киевский, Святослав Черниговский, Всеволод
Переяславльский - в союзе со Всеславом Брячиславичем. Полоцким решились
почистить Степь. Племя торков заступало место печенегов. Общим походом
хотели сломить торков.
Русская конница со своими обозами, с пешим войском на телегах шла
обоими берегами Днепра. По Днепру пешее войско плыло на лодьях с запасами
для всех.
Война была хорошо задумана, велась упорно до глубокой зимы. Вырвались
три орды. Бросив слабых, имущество, скот и семьи, они навсегда покинули
соседство с Русью. На восток дороги были отсечены, и торки пустились на
запад. Уцелевшие переправились через Дунай.
Много степняков, выброшенных из зимовий, погибло от зимних холодов,
от болезней. Многие были убиты, но еще больше попало в плен. Пленников
отвели на Русь. Здесь они были осажены на окраинных землях, по реке Роси
на правом берегу Днепра, а на левом - в междуречье Трубежа и Супоя, к
северу от Переяславля. Так степнякам было суждено обрусеть: стали они жить
оседло, завелись у них города, обучались возделывать землю, занялись и
ремеслами и усилили Русь.
Кочевник искал свободной земли, чтобы пасти скотину, и оседлых
соседей - для грабежа. Избавиться от кочевника удавалось, убив его или
сделав оседлым. Бились в полную силу. В скобках замечу: значенье
изношенных дешевыми книжниками слов "без пощады!" ныне стало доступным
только тому, кто взял смелость понять собственный опыт войны. Зато в те
поры, хоть и тогда слово "свобода" каждый постигал тоже по-своему, было
необъятно много свободной, порожней земли. И было где встретиться мирно,
не наступая другому на ногу...
Русь шла на свободные земли, чтобы на них осесть и жить, добывая свой
хлеб из земли. Так бери же, населяй, обрабатывай! Что мешает?
Время мешало. Оно давало свои сроки, а славяно-русское племя
плодилось в свои, не поспевая, как видно, за скорым бегом небесных светил,
безразлично порождающих время.
Деревянный дом под соломенной крышей ставят за несколько дней. Достал
мешок семян - и весь следующий год будешь сыт. Цыплят жди до осени. За
конским приплодом будешь ходить три года, прежде чем лошадь пойдет под
седло и в оглобли. Яблок от посаженной тобой яблони жди двадцать лет. Твой
сад унаследуют дети, вместе с которыми растет медленное дерево. Быстры
одни сорняки.
Да и место тоже было нелегкое, место тоже мешало. Широк путь между
уральской горно-лесистой стеной и Каспийским морем.
Тут не навесишь ворот, подобных Дербенту, которым то вместе, то
порознь Восточная империя и персы запирали узкую тропу по западному берегу
Каспийского моря.
От сотворенья мира Запад с Востоком состязались через узкую полоску
проливов между Средиземным морем и Евксинским Понтом, названным
впоследствии Русским морем, Черным морем.
Боролись Запад с Востоком и к северу от Евксинского Понта.
Но что там происходило? Как? Речь идет о событиях, удаленных на
полторы, на две тысячи лет. В русских лесах и полях глух глагол прошлого.
Он в землю ушел с головой, землею засыпался, и кладовые его еще не
раскопаны.
Зато на юге борьба совершалась гласно и явно, хотя бы с осады Трои.
Эллины завещали тяжбу единой Римской империи. В наследство от них она
досталась и Восточной империи.
Однажды эта наследница тысячелетней борьбы выиграла. Базилевс Ираклий
заставил рухнуть силу Ирана. Вскоре увидели, что миды - персы, вечные
враги, были стенкой между Востоком и Западом.
Стенка упала. Восточной империи не помогли единовластие, единоверие.
Не спасла наилучшая для тех времен и для многих последующих система
управления государством. Ведь все было будто считано-пересчитано,
писано-перезаписано, перевязано законами, указами, постановленьями. Будто
бы нигде, как в Восточной империи, не было столько грамотных, обученных
науке управления. Разве только одна Поднебесная империя на самом дальнем
восточном краю мира могла бы состязаться с империей базилевсов.
Подданные базилевсов умели делать вещи, несравненные по красоте, а
также по удобству и прочности. Строили отлично хорошо здания, пристани,
дороги. И умели считать.
Не сосчитали лишь, сколько труда, искусства, науки вложено было в
сотворенье единовластия, единоверия. Что считать? Сказано ведь:
государство, разделившееся внутри себя, погибнет.
Но не сказано - как соединить и чем. В изысканиях способов исчахли
лучшие умы, а худшие выжили. Вольность и волю душили по-научному, в
зародыше: избили подданных стократно более, чем уложили в войнах.
Неустанно работала трость Фразибула*, уничтожая колосья, которые,
естественно, по природе своей поднимались выше других, не ведая, что
нарушеньем общего строя они сами себе выносят смертный приговор: для блага
других, коротеньких, одинаковых.
_______________
* Коринфский тиран Периандр (ум. 685 г. до н. э.) послал
спросить у своего друга милетского тирана Фразибула о лучших способах
правления. Фразибул на глазах у посла тростью долго сбивал в поле
колосья, поднявшиеся выше других, и отпустил посла, ничего не сказав.
Упреки прошлому так же тщетны, как сожаления о золотом веке, которого
не было. Но воздержаться от них умели одни евнухи, излюбленные
базилевсами.
От годов появленья половцев в ничейном Диком поле не столь было
удалено время, когда на развалинах бывшей Восточной империи Турок напишет,
если удостоит: разрушено грубым насилием оружия, и ничем более.
Скажут - Восточная империя погибла, разделившись внутри себя. Да, но
разделило ее усиленное объединение.
Так разделило, что не помогла ей и сторонняя помощь, с запада. А ей
помогали! Пусть плохо, пусть званые и незваные помощники сами не понимали,
для чего идут - спасать ли либо устраивать собственные дела?
Впрочем, бескорыстной помощи не бывает. Бойся спасителя, вопиющего о
своем бескорыстии! Неразумно упрекать западных помощников Восточной
империи. Разве лишь в том, что они не сумели помочь ни себе, ни империи.
Пусть лгали знамена - Европа щедро устилала сотнями тысяч тел поля
