буковки. То-то было радости обоим, когда от буковок в головку ненаглядной
поднялось первое слово, когда разумнице открылось письмо. Она и эти слова,
посланные Добрыней на стреле, выводила, она, кровинушка, умница. Некому
больше. Не каждый ученый писец из своих горожан или из иных так хорошо
напишет.
Добрыня не слишком силен разумом, ему не вести большие дела. Краше
городской жизни ему кажутся подплесковские огнища, но сам он прямой и
добрый человек. Когда дочери приглянулись синие очи и богатырская стать
молодого боярина, когда пришлись к сердцу его ласковый голос и милое
слово, - Ставр спорил со своей скворушкой. Но он нашел в дочери
собственную упрямую волю и отдал ее за избранника. Да и неплох Добрыня, не
всем иметь высокие тайные мысли, как ему, Ставру.
Скворушка уже мать троих детей, но для отца осталась прежней
деточкой. Умница, умница... Не Добрыня, а она, не кто другой, как она,
сумела повести так, что плесковитяне не выместили на крови Ставра злобу на
князя. И дочь, и внучата живы и здравы. Для Ставра не могло быть лучшей
вести, чем присланная Добрыней. Тягота пала с плеч.
2
Следует наградить дружинника. Где он? Ушел уже. Ладно и так. Князь
был счастлив умом дочери. Она не для спасения тела отреклась от отца и
научила мужа отречься. Она поняла ошибку отца. Ныне и сам князь понимал,
что и не так и не вовремя он пошел на задуманное дело.
Однако же казалось ему, что он прав. Он по-прежнему верил, что
меньшим людям не должно входить в управление Городом и землями, что не
следует быть одной Правде для больших и малых. Никому не переубедить, не
переспорить Ставра и не переломить его мыслей. Свое знание он выносил всей
жизнью, как ему казалось. Но что ныне ему в этом знании! Праздна наука, из
которой человек не умеет добыть нужного. Она, тонкая наука, подобна
свиткам пергамента и папируса, где мудрецы изложили свои мысли. Их мало
прочесть, нужно понять и суметь сделать. А как делать - не написано нигде.
Ставр вспоминал басилевсов-автократоров, кесарей Восточного Рима,
переосмысливал виденное и слышанное. В самом начале кто-то один сумел
устроить власть. А уже потом другие ее перехватывали и держали
прикормленные иноземные дружины, как подпорку трона.
Великий князь франков Карл-Шарлемань покорял одни народы другими,
разделял их и добился всего. Король и собирал разные дружины из разных
народов, и содержал при себе иноземцев. Но не ими он взял первую власть,
самую нужную, которая лежит внутри, как видно, всякой власти. Это
самобытное начало есть живое семя княжеского дела.
Ставр слыхал о великих князьях болгар, арабов. И там кто-то сумел
сделать первый дорогой почин изнутри народа. Такой почин прочен. Плох
купец, начавший все дело на заемное серебро. Такому приходится за первый
же промах расплачиваться самим собой.
Обутый в мягкие сапоги, неслышный как рысь, в низкую дверь горницы
проскользнул грек Василько. Погруженный в свои думы, Ставр не заметил его.
Слуга и советник князя пришел предложить отчаянно смелое бегство. Он
уже подговорил двух нурманнов спустить его и князя ночью в ров. Они
проберутся среди трупов и проникнут через засеки. По своей привычке
Василько приготовил подходящие рассказы - примеры из жизни великих людей
Рима и Греции. Но сейчас, глядя сбоку на каменное лицо князя, он вдруг
понял тщету всяких выдумок.
Грек ломал руки и тихо плакал, а его князь ничего не слышал, он был
уже как мертвый! Подавленный несказанной горечью обреченности и
одиночества, Василько исчез.
Что-то тяжко ухнуло. Ставр очнулся и прислушался. Опять ухнуло и
затрещало. Ставр из оконца увидел, как взлетела земля, забитая между
бревнами тына, заметил большой камнемет, установленный за Варяжским
гостиным двором. Новгородцы наладили сильную воинскую снасть, и до их
камнемета не достанут камнеметы Детинца. Хотят сделать пролом от торжища -
правильно рассудили.
Пусть бьют... Надо бы крепче пустить корни, суметь привлечь к себе
больше знатных людей и простых людинов, разделить народ. Завить первое
княжье гнездо своей силой и лучше бы совсем не звать нурманнов. Поделить
людство на своих, опричных от других людей, и на прочих. Тогда-то и
расширять княжество и покорять соседние народы, разделяя всех, как велось
у западных римлян и как ведется у восточных! И нанимать иноземцев за
условленную плату.
- А ты, - вслух упрекал себя Ставр, - как меда упившись, с радости
первого успеха поспешил править. Думая спасти свой город, удвоил дани и
сверх даней потребовал пять кун со двора. Опомнившись, отменил, но поздно.
Сразу себя прославил худом на все земли...
До Ставра донесся взрыв криков, сменившийся громкой песнью
ярла-скальда Свибрагера, - вестфольдинги начали пир. Утром они, взяв до
четырех сотен княжеских дружинников, выходили из Детинца. Без толку
разрушили два завала и, воротясь, рассказывали о перебитых новгородцах.
Князь наблюдал за вылазкой, но не перечил пустой похвальбе. Вестфольдингов
самих возвратилось меньше половины, а дружинников - ни одного. Передались
дружинники...
Опять и опять трещал тын. В нем четыре ряда дубового частокола,
междурядья забиты камнем и землей. Пойти взглянуть? Нет, не к чему это...
В Детинце было смрадно. Стояло теплое время, кругом лежали неубранные
тела, и в самой крепости находилось много трупов. А нурманнам нипочем,
пируют, хоть другому куска в рот не положить от запаха мертвечины.
3
Сколько же ярлов среди пирующих? Ставр считал по пальцам - Агмунд и
Свибрагер-скальд, старые знакомые, Гардунг, Гунвар, Ингуальд, Гаральд
Прекрасный, Альрик и Эрик Красноглазый. Восемь... Нет, Ингуальд не
вернулся с утренней вылазки. Ярлов осталось семеро.
Вместо Ската они избрали своим королем-конунгом Эрика, у которого от
рождения белые волосы и красные глаза. Красноглазый должен быть доволен
смертью Ингуальда. В сердцах остальных тоже прочно вложены взаимные
подозрения.
Там они пьют из обложенных золотом и серебром человеческих черепов,
обнимаются. Ставр забавлялся легковерием сынов Вотана, как плясками и
потехами скоморохов. И эти хотели сами княжить! Несколько слов, намек. Они
ни в чем не верят один другому. Ныне ярлы смягчены общей опасностью. Но
как только она пройдет, Ставр стравит их между собой, как псов, насмерть,
да, насмерть! Он будет князем, а не какой-либо чужеземный ярл!.. Нет. Не
перессорит. Не к чему да и некого будет ссорить...
Под ударами камнеметов трещал тын, пылью поднималась потревоженная
земля между бревнами. Валун промчался над тыном, ударил в стену башни, и
под князем дрогнул пол.
Ставр достал с груди ладанку с прядкой светло-русых волос. "Спасибо
тебе, Потворушка-скворушка! Твоему отцу ничто глядеть на чужую боль, в его
сердце лишь одно слабое место, и твоей боли ему бы не вытерпеть. Получив
от нурманнского купца первую весть, он загодя просил тебя прибыть в
Новгород. Ты не послушалась и разорвала отцовское сердце. Не чая тебя
живой, твой отец толкнул на Плесков нурманнов для мести...
Спасибо тебе, доченька, сладкогласная скворушка, что сумела себя
сохранить и не попала с отцом в один капкан! Живи своим умом и дальше,
никого не слушая.
Твой отец себя не выставит на правеж за неоплатный долг, у него есть
надежное снадобье римских кесарей. Прощай..."
Князь Ставр глотнул тайного снадобья и ушел из своего небывалого
княжества.
Глава шестая
1
В Детинце хранились большие запасы продовольствия. Глубокие колодцы
проникали через насыпную землю и глину до сильных водяных жил в черных
песках. Новгородцы знали, что голод и жажда не страшны для нурманнов. Но
были бы запасы меньше и колодцы хуже, все равно нельзя было ждать.
Строили большие камнеметы. На прочно связанном срубе из толстых
кряжей крепко устанавливали опорную раму в форме буквы П, высотой до
десяти аршин. Из четырнадцатиаршинного бревна, укрепленного на оси,
устраивали ходячую часть с похожим на многопалую железную лапу гнездом для
камней на свободном конце. Под лапой закрепляли витые канаты из сыромятных
ремней для тяги. Ходячее бревно - руку камнемета - закрепляли вчетвером,
поднимали валун, укладывали в гнездо и начинали воротами тянуть канаты.
Канаты напрягались и густо пели, будто многострунный гудок в избу
величиной. Удерживаемая уздой, напрягалась рука - ходовое бревно. Ворот
закрепили, отскочили, и Изяслав ударил по узде. Рука грянула о
перекладину, опустелые когти гнезда согнулись сильнее, все строение
дрогнуло и хрустнуло. Камень перешел через тын Детинца. Перенесло. Весь
сруб сзади приподняли вагами и подкатили бревно. Второй камень черкнул
перед рвом, взвился и отскочил от тына. А на третьем, после новой
поправки, ударили в тын.
Один за другим мастера вводили в дело сильные камнеметы. Камни
подвозили на расшивах по Волхову к спешно сооруженной пристани. К ней на
долгие годы пристало название - каменная. От пристани везли на лошадях -
по четыре-пять камней на телеге.
Налаживали самострелы. В брусе, шириной в четверть, вынимали канавку
для дротика, в передней части укрепляли, как лук, связки гнутых железных
полос, каленных упругой закалкой. Тетиву из волоченого железа натягивали
воротком с прямым крюком.
В Городе всем распоряжался Гюрята с помощью Изяслава и Кудроя. Они из
старшин прежнего выбора одни остались в живых. Гюрята ждал общего выхода
нурманнов из Детинца и против всех ворот велел устанавливать побольше
самострелов.
Гюрята никого не отпустил из земского войска, которое все продолжало
пополняться отрядами из дальних земель. И Гюрята и другие боялись, как бы
не пришла к нурманнам помощь.
Ниже Города рубили лес, скатывали бревна в реку, скрепляли цепями и -
заперли мутный Волхов. На берегах устанавливали самострелы и камнеметы.
По окольным огнищам, починкам и заимкам послали гонцов с наказом:
немедля везти в город съестной припас для кормления войска.
Всех горожан обязали содержать и питать земских воинов. Гюрята
требовал от горожан без пощады и не скупился на суровые укоризны:
- Вы, домоседы, проспали, упустили Город. На вас и будут наибольшие
тяготы.
2
Птицами летели камни и долбили тын. Прочное дубовое строение
нарушалось. Расщеплялось одно бревно, и в тыне, как в воинском строю,
появлялась опасная прореха. Высыпалась земля, соседние бревна лишались
опоры, расшатывались и выпадали наружу, заполняя ров. Во втором ряду
застревал камень, и, когда в него попадал другой, брызгами летел острый
щебень.
От новгородских камнеметов и самострелов с тына ушли прославленные
телемаркские лучники. Мастера попадать с трехсот шагов в бычий глаз ничего
не могли поделать против дальнобойной снасти Города.
Иной валун ударял в мостовые близ Детинца, со звериным воем, вертясь
волчком, взметался над стенами и крушил нурманнские кости за укрытием.
Дротики из самострелов не давали дышать.
Тяжелый дротик, остроганный новгородским плотником и насаженный
новгородским кузнецом, пригвоздил к бревенчатой стене лаудвигского ярла
Гаральда, прозванного Прекрасным за красоту тела и лица, напоминавшую бога
Бальдура, любимейшего сына отца богов и племени фиордов Вотана.
Как видно, Гаральд дорожил последними вздохами жизни: он не позволил
вырвать дротик и умирал долго. Бледный, бескровный, он походил на ту
статую из белоснежного мягкого камня, которую однажды привез в Лаудвигс из
