- О'кей. В письме я изложу, что и как делать дальше. Главное условие,
сам понимаешь, чтобы привезли Аллу. Доставили ее туда, где я буду ждать. И
обменяемся. В людном месте и под прикрытием моих друзей... А в качестве
компенсации меня устроит миллион... Естественно - долларов. В виде
туристской карточки на предъявителя...
Я был уверен, что при таком варианте они мне ничего не успеют
сделать. Получив Аллу, я тут же поднимусь в пентхаус, заблокирую лифт,
позвоню Андрею, и он снимет меня с крыши на заранее заказанном
вертолете... Должно получиться.
- Но тогда уже от тебя потребуются гарантии, - сказал, подумав,
Панин. - Вдруг ты подсунешь пустышку?
Тут он угадал, так я и собирался сделать.
- Ну, парень... Взаимно. Мы же деловые люди. И подлинники у вас. Есть
в них некоторые хитрости, но то уже повод для отдельного разговора...
Гарантией они в любом случае служить могут.
В итоге мои условия были приняты.
...На самом же деле все вышло далеко не так.
Встретились. С их стороны два вполне приличных джентльмена, ничего
общего с предыдущими ребятами. Скорее адвокаты, чем громилы. Поговорили.
Будто невзначай я коснулся нагрудного кармана, где лежал только что
купленный кристалл с полной записью "Кольца Нибелунгов". По-моему,
необходимая каждому приличному меломану вещь. Тем более, в исполнении
"Берлинерштадт оперы". Чуть ли не под руководством автора...
Мы сидели в креслах в холле третьего этажа, под густыми
филодендронами. Вдали по коридору бой катил столик с напитками, появлялись
и исчезали постояльцы. На втором этаже у дверей конференц-зала толпились
участники съезда офтальмологов, еще ниже, в главном вестибюле, тоже было
многолюдно. Часто проезжали по стеклянным трубам светящиеся изнутри
фиолетовые кабинки лифтов.
- Одним словом - все в порядке, господа. Ведите мою даму, готовьте
чек - и расстанемся к взаимному удовольствию...
- Разумеется, сэр...
Я полностью расслабился, уверенный, что выиграл. И как-то не заметил,
что в перспективе сходящихся к холлу коридоров вдруг стало пусто. И лифты
прекратили свое бесконечное скольжение вверх и вниз.
Один из парламентеров поднес к губам микрофон, будто собираясь
доложить своим о завершении переговоров, а второй так же спокойно
выстрелил мне в бок из искровика.
Прожег насквозь, слева-вверх-направо. Сознание я потерял сразу. Но
минуты через две-три очнулся.
Они споро отволокли меня в эркер, за огромную фарфоровую бочку с
растением вроде плакучей ивы. Гибкие мохнатые ветви до самого пола.
Обшарили карманы, выхватили кристалл, ничем больше не
заинтересовавшись, а "Штейер" просто не заметили под ремнем у
позвоночника.
Все это я видел и осознавал, как сквозь липкий туман. Мой труп они
пристроили так, что найти его можно было не раньше большой утренней
уборки.
Не помню, сколько я там пролежал. Наверное, около часа. Когда немного
полегчало и появилась способность двигаться, кое-как добрался до лифта. Со
стороны, если кто видел, я производил впечатление мертвецки (прошу
прощения за каламбур) пьяного.
С трудом вспомнил код, открывающий выход на крышу, выпал из кабинки и
вновь отключился.
При следующем просветлении осознал себя на диване. Волнами
накатывалась тошнота, нестерпимо пекло в легких, каждый вдох приходилось
делать в несколько приемов. Но голова была ясная. Достаточно ясная для
того, чтобы понять: спас меня только браслет. Припомнив анатомию, я
определил, что разряд прошел через оба легких и сердце. Рана, как у
Лермонтова. С той только разницей, что я все-таки жив.
Поднес к глазам браслет. Экран желтый больше чем на две трети. За
окнами смеркалось. Или в глазах все еще темно? Но, судя по тому, что
гласит инструкция, к полуночи буду, как новый. Еще полежу часик и попробую
связаться с Новиковым.
А как же теперь Алла? Стало страшно и обидно за нее до слез. В
буквальном смысле...
Дверь скрипнула, и в комнате появился Артур!
Будто ангел смерти.
Он сильно изменился с момента нашей последней встречи. Или лучше
сказать - прощания на берегу?
Отличался от себя прежнего не только одеждой - сейчас он был одет
вполне прилично - но и всем обликом. Словно наконец, сумел приспособиться
к своей потусторонней внешности. Без специального заинтересованного
внимания и не заметить того ощущения абсолютной чуждости нашему миру, что
исходило от него и так поразило меня еще на станции эмбуса.
А из-за его спины вышла и присела в уголке Вера, тихая, скромная, в
темном кожаном костюме, совсем не похожая на посетившую меня в Москве
обнаженную по пояс и рыжеволосую фурию.
Едва не поставившая точку в моей короткой, но бурной жизни.
Стараясь не выдать себя резким движением, я начал приподнимать
лежавший рядом с подушкой пистолет, снаряженный в предвкушении этой
долгожданной встречи тяжелым, не успевшим еще потускнеть серебром.
Лишь бы хватило силы в вялых пальцах выжать тугой спуск...
- Не нужно, зачем это? Знал бы ты, как больно, когда пуля ударяет.
Тем более что для меня почти безвредно. Сравни укол шилом в сердце или
палкой по спине... - услышал я его тихий голос.
Он сел в кресло напротив меня. Вид у него сейчас был совсем не
пугающий, скорее устало-печальный.
- Опять ты не захотел умирать? А зря... Я ждал тебя. Ты разве не
почувствовал?
Я уронил пистолет на диван, но рукоятку из пальцев не выпустил. Мало
ли, что он сейчас такой безобидный...
- Разве ты ничего не почувствовал? - настойчиво повторил Артур. - Ты
ведь умер уже, я тебя видел...
- С чего ты взял? Как я мог умереть, я только слегка отключился. И
сам пришел сюда, и говорю с тобой... Обошелся даже без реанимации...
- Этого я теперь тоже не понимаю. Я знал, что ты вот-вот придешь, с
утра я знал это точно. Так и получилось. Я ощутил миг твоей смерти, я
успел увидеть, как разорвалась завеса, мелькнула тень... И все кончилось.
Знаешь, так бывает, когда утопающий последний раз почти выпрыгивает из
воды, пытается уцепиться хоть за воздух и тут же проваливается в глубину.
Только круги по воде...
А он, оказывается, еще и поэт. Владеет даром образной речи. Я тоже
представил себя, прорвавшего некую неведомую завесу, очевидно, между тем и
этим миром, но сумевшего ускользнуть обратно. Вот, правда, аналогия должна
быть противоположная. Не тонущий человек, а выскочившая ка берег рыба. Еще
чуть-чуть - и все. А она подпрыгнула - и обратно в родную стихию...
- Ну и что? Ты пришел исправить ошибку? Помочь мне "выплыть"?
- Да что уж теперь... Я и так сделал, что мог. Думал, будет
достаточно. А нет, так нет. Я сильно изменился, как ты правильно заметил,
обвыкся в своем старом теле, вспомнил, как полагается вести себя человеку.
А тогда...
Считая, видимо, нужным объяснить свое давешнее поведение, Артур стал
излагать мне все с самого начала...
Как, зацепившись за коралловую ветвь, сорвал с лица маску, как
задыхался, пытаясь выбраться из грота, что при этом чувствовал. Детально
описал стадии собственной агонии. Самые натуралистические подробности
доводил до моего сведения спокойно, даже равнодушно, как мог бы говорить о
своей работе старый прозектор.
У Толстого в "Иване Ильиче", например, процесс умирания описан не в
пример трогательнее.
На Веру смотреть было значительно интереснее. Не знаю, какое
впечатление она производила в своей предыдущей жизни, а сейчас казалась
девушкой, начисто лишенной темперамента. Хорошо воспитанной. Ее пригласили
в незнакомый дом и не уделяют особого внимания, вот она и сидит, где
посадили, осторожно посматривает по сторонам и ждет, когда и к ней наконец
обратятся.
Но судя по твердой линии рта, высоким скулам и сведенным к переносице
бровям, в случае чего на решительные и неожиданные поступки она вполне
способна. В чем лично я успел убедиться.
Счет у нас с ней один-один, и взаимных претензий в будущем вроде быть
не должно.
Артур же перешел к тому, что случилось после его безвременной
кончины.
- Время перестало существовать. Я как бы растворялся в океане
совершенно, каждая моя молекула смешалась с тысячами молекул воды. Небытие
самое полное и, возможно, бесконечное. Ничего подобного тому, что мы
получали в эксперименте от пациентов. Никаких тоннелей со светом в конце,
картинок прошлой жизни, взгляда извне на свое тело... Зато я ощутил, как
вновь мое естество консолидируется, рассеянные частицы группируются
вместе. Весьма своеобразное, ни на что не похожее, по-особому приятное
чувство. Только что тебя не было, и вдруг ты заново рождаешься как
личность. Снова все вспоминаешь, осознаешь, как мир вокруг тоже возникает
словно впервые... Слияние с мировым разумом в момент Большого взрыва...
Понимаешь, о чем я говорю?
- Чего ж не понять, учили кое-чему и нас...
- Этот возникший мир был прекрасен. Как первое осознанное
воспоминание детства. Раньше был просто серый туман с обрывками слов,
тенями вместо людей и предметов, а тут, неизвестно откуда - летнее утро,
немыслимо синее небо над головой с ослепительным утренним солнцем, трава в
росе, огромная пестрая бабочка подрагивает крыльями... И внутри всего ты,
именно ты, со своими собственными мыслями, восторгом, счастьем, ощущением
бессмертия, и главное - ты ведь, вспоминая того впервые увидевшего большой
мир младенца, осознаешь свою с ним идентичность, знаешь все, что
вместилось в вашу с ним общую жизнь...
Вот и я, оформившись в том неизъяснимом мире, был переполнен счастьем
настолько, что не хотел вспоминать, откуда я, где нахожусь на самом деле.
Знал это, но оно как бы не имело никакого значения. Нет, пожалуй, я не
сумел передать... Счастье было такое, как после долгого перехода через
пустыню, после сводящей с ума жажды дойти до источника и пить не
отрываясь, и благословлять пустыню и жажду, потому что без них ты никогда
не испытал бы неземного блаженства - пить холодную воду сколько хочешь...
Гораздо позже - это я для тебя говорю "позже" - на самом деле там нет
времени в вашем смысле, память о земном существовании все же
восстановилась, и я вдобавок узнал, кто я теперь и в чем смысл всего
происшедшего...
Смерть, жизнь - ничего не значащие слова. Какое дело бабочке до
смерти куколки? Я успел столько понять и почувствовать, что потребуются
сотни тысяч слов, чтобы хоть приблизительно рассказать об этом. И столько
же новых слов и понятий придумать... Я уже говорил об отчетах пациентов,
якобы переживших клиническую смерть. Не верь, все такая же чепуха, как
монография евнуха об ощущениях султана, пережитых им с каждой из своих
наложниц...
И тут он точен в выборе аналогий, подумал я, именно эта сфера жизни
наименее выразима словами, особенно для того, кто всю жизнь был всего
евнухом...
- Я приготовился войти в новый мир, - давай для удобства назовем его
раем, - как астронавт готовится перешагнуть порог открытого шлюза. Пока
что я видел и знал лишь то, что успел увидеть глазами, но самое интересное
еще впереди - невообразимые впечатления... Дальше домысливай сам. Ты
летал, ты знаешь... Только представь еще, что твой звездолет способен в
доли секунды доставить тебя на любую из видимых в небе звезд, и в твоем
распоряжении вечность, но эта планета - первая... Ты жаждешь встречи с
ней, как первой близости с девушкой, в которую так долго был безнадежно
влюблен, и вдруг она сказала - "Да!"
