шумного дыхания - услышал гулкие всплески, удары волны о корпус.
Держась за якорную цепь, я отдыхал и осматривался, пока не убедился,
что ничего за последнее время на яхте не изменилось.
Если бы Андрей с Ириной решили вдруг провести ночь на берегу в
каком-нибудь, положим, казино или дрим-клубе, включив сторожевую систему,
положение мое ухудшилось бы до чрезвычайности.
Однако судьба мне по-прежнему благоприятствовала. Они были тут,
вдвоем, наедине с тихоокеанской ночью, сидели в креслах под тентом на
кормовом мостике, беседовали о чем-то или слушали доносящуюся до меня
музыку...
Балансируя на туго натянутой цепи, я дотянулся до леерной стойки,
перевалился на палубу, полежал, обсыхая, на теплых досках. Потом вытряхнул
из мешка свое имущество, натянул брюки и рубашку.
Вдруг из-за тамбура носового люка появилась громадная лохматая
собачья голова. Я замер, ожидая, что зверь сейчас оглушительно залает, а
то и молча вцепится в глотку. Но пес молча, как бы даже доброжелательно
смотрел на меня. Поразительно, что я не обнаружил его присутствия днем,
разглядывая палубу в бинокль.
Сохраняя достоинство, я медленно сделал первый шаг. Пес посторонился,
пропуская меня, и зацокал следом по настилу здоровенными, судя по звуку,
когтями.
Стараясь не запутаться в многочисленных снастях стоячего и бегучего
такелажа, я выбрался на шканцы.
Да, моим новым друзьям нельзя не позавидовать. Звуки скрипки,
плывущие над палубой, мягкий свет плафонов на стойках тента, накрытый для
позднего ужина стол, серебряные горлышки бутылок. Вина ниже, чем
шампанское, здесь, очевидно, не пьют. Времяпрепровождение людей, для
которых вопрос - когда сниматься с якоря и куда идти дальше, на Фиджи или
в Новую Зеландию - едва ни не самый сложный во всем обозримом будущем...
Пес лег под трапом, считая свою задачу выполненной, положил голову на
лапы, не спуская с меня, впрочем, выпуклых блестящих глаз.
Кашлянув, чтобы тактично привлечь внимание, я постучал согнутым
пальцем по полированным перилам и поднялся чуть выше средней ступеньки.
Изображая всем видом, что вот, мол, вы меня приглашали в гости, ну я и
заглянул на огонек. Попросту, без церемоний. Извините, если вдруг не
вовремя.
Новиков, повернувшись в кресле, смотрел на меня с явным интересом,
пожалуй, одобрительным. Можно подумать, что я подтвердил его ожидания.
Вот-вот и воскликнет, обращаясь к Ирине: "А я что говорил?!"
Но ничего он не воскликнул, а привстал, наклонил вежливо голову и
сделал приглашающий жест в сторону третьего кресла, стоящего чуть в
стороне, у леерного ограждения.
Понять можно двояко, но я предпочел более решительный вариант. Взял
кресло и поставил его к торцу стола, между Новиковым и Ириной.
Она, взмахнув длинными ресницами, перевела взгляд с него на меня, и
губы ее дрогнули намеком на улыбку. И я окончательно успокоился.
Взял наполненный для меня бокал. Полусухое "Абрау-Дюрсо" смыло с губ
жгучий вкус океанской соли.
- Вплавь? - сочувственно спросил Андрей. - Долго добирались?
- Часа полтора...
- Нормально. Если рекордов не ставить. Видишь, Ирок, я не ошибся... -
Ну вот, хоть и с запозданием, а сказано! - Игорь все же принял наше
приглашение. Похоже, дела у него не очень. Настолько, что даже катер взять
не потрудился. Некогда было? Или не на что?
- Скорее, первое... - я вновь почувствовал себя легко, как со старым
приятелем. И спокойно, как раньше бывало в обществе командора Маркова. В
том смысле, что с ними можно расслабиться, сбросить с себя груз
ответственности за принятие жизненно важных решений.
- И следует понимать, что во всем западном полушарии помочь, кроме
нас, оказалось абсолютно некому?
- Тоже недалеко от истины. Не могу не отдать должного вашей
проницательности.
- Чего уж там, - простодушно улыбнулся Андрей. - Специальность у меня
такая...
- Профессиональный защитник всех гонимых и обиженных, - в тон ему
продолжила Ирина.
И опять мне захотелось излить душу, и немалого труда стоило
удержаться, хотя бы для того, чтобы "сохранить лицо". Никто не любит
слабаков, даже если рады им помочь.
Новиков уловил мое настроение.
- Ну, что у вас за это время случилось? И чем сейчас могу быть
полезен?
В нескольких фразах я обрисовал им ситуацию после нашего расставания.
Ирина слушала меня с явным сочувствием, возможно, представив себя в
положении Аллы. Новиков же рассеяно курил свою трубку, подливал
шампанское, в нужных, на его взгляд, местах ободряюще кивал.
- Так. Понятно. Только вот беда, среди местной полиции или мафии у
меня приятелей не имеется, собственных боевых отрядов тем более.
- Знаете, может, я лучше пойду? - сказал я, почувствовав себя ужасно
глупо. - Извините, что нарушил ваше уединение...
- А вот это зря. Нельзя быть таким... обидчивым. Если уж начали... Не
помню, кто сказал - "Бей в барабан и не бойся". Какие-то соображения у
тебя все же были, пока ты плыл сюда через ночь и туман? Вот и давай... -
внезапно перешел он на ты, и я принял это как совершенно естественный с
его стороны шаг. Но и тут он оказался на высоте - поднял бокал и
продолжил: - Давай на брудершафт, не люблю я этих церемоний...
- Да я и не собирался... обижаться. Тебе показалось. И просьба у меня
вполне скромная. Во-первых - до утра воспользоваться вашим
гостеприимством...
- А я вроде и не предлагал сразу после ужина за борт прыгать.
Дальше...
- А дальше... По известным тебе причинам я не могу воспользоваться
своими московскими счетами, а здесь у меня денег почти нет, да и
появляться в людных местах... не стоит.
- То есть нужны наличные?
- Именно. Но не только... Вот мои документы... Как только все
кончится - рассчитаюсь. С любыми процентами...
Новиков повертел в руках мою корреспондентскую карточку, посмотрел на
голографию, на меня, протянул Ирине.
- Ну, допустим. Сочтемся. Сколько?
Сначала я хотел попросить две, но в последний момент подумал, что
вернуть долг могу и не суметь, и сказал "тысячу". И тут же предупредил
насчет возможной моей "неаккуратности".
- Ну, это не сумма... - при этих словах Ирина неизвестно чему
улыбнулась. - Что можно сделать с тысячей? Возьми хотя бы десять... А
касательно прочего... "И отпусти нам долги наши, якоже и мы прощаем
должникам нашим..."
Тут уже я опешил. Такая щедрость по отношению к совершенно
незнакомому человеку... Странно как-то.
- Сам ты странный, Игорь, - ответил он на мои возражения. - У тебя
похитили любимую женщину, есть шанс ее спасти, а ты о ерунде. Словно на
серьезное дело идешь, тебе автомат с полным магазином предлагают, а ты
скромничаешь - "да ладно, да мне бы пару патрончиков..." Смешно. А если б
я изъявил желание лично поучаствовать, с определенным риском для меня, но
с солидными шансами на успех, ты б тоже стал девочку изображать?
- Андрей... - тихо сказала Ирина.
- Ну что - Андрей? Впрочем, пардон. Я имел в виду, что нечего теперь
по волосам-то плакать... Да, не та нынче пошла молодежь...
А сам старше меня, ну, лет на пять максимум, а может, и вообще мой
ровесник, если сделать поправку на загар, обветренность и умудренный
взгляд. И в то же время он чем-то неуловимо напомнил мне того
стодвадцатилетнего московского архитектора.
Зато яхте его сто лет точно. Теперь, вблизи, это сомнения не
вызывает. Настоящая вещь, не новодел. По нынешним временам, тут одного
дерева на миллион...
- А вот о личной помощи я как раз и хотел попросить...
...Туман постепенно сгустился настолько, что даже мне сидеть дальше
на мостике показалось неприятно. И мы спустились вниз, в небольшой, с
низковатым подволоком, но удобно и рационально оформленный салон, или, как
Андрей назвал его, кают-компанию. Там на самом деле было все, что
подразумевало название. Застеленный пушистым ковром паркет, глубокие
кожаные кресла, из которых не выпадешь даже при сильной качке, обеденный
стол с решетками для посуды, стойка бара, заполненная всем, что за века
изобрела неукротимая фантазия пьяниц и их алчных потворщиков - самые
неожиданные формы и цвета бутылок, штофов, фляжек, шкаликов и мерзавчиков,
радуга этикеток, геральдических зверей и птиц, золотых и серебряных лент,
восковых и сургучных печатей - эти произведения искусства можно созерцать
часами, так же, как и писаные маслом картины старых мастеров,
коллекционные ружья, винтовки и автоматы в застекленных шкафах, и
множество книг, и настоящий кабинетный рояль "Стэйнвей", на котором чуть
позже Ирина исполнила несколько пьес Чайковского...
Мне показалось, что Андрей до сих пор наслаждается самим фактом
обладания и своей яхтой, и ее прекрасной хозяйкой, и всем, что я уже
назвал раньше. Словно невзначай он задерживался перед книжными стеллажами,
касался пальцем стволов оружия... Стоящий у двери кормового балкона со
смутной улыбкой на губах, он выглядел безмятежно счастливым человеком,
воплотившим в жизнь идею древнего восточного хана, написавшего на своем
перстне: "Да текут дни по желанию моему".
Не скрою, меня это задело. Очень тяжело, когда от тревоги и тоски
ноет сердце, выносить чужое благополучие, тем более так мало скрываемое.
Подавляя столь недостойное чувство, я рассказал им о своих
приключениях на Крюгере, потом как-то незаметно перешел к подробностям
непростых отношений с Аллой, и это неожиданно заинтересовало Ирину, причем
настолько, что Новиков оставил нас вдвоем, то ссылаясь на необходимость
проверить положение якоря, то принести нечто свежее и горячее с камбуза, а
то и просто так.
Эта ночь осталась у меня в памяти как одна из самых неожиданных и
приятных за последние годы, невзирая на все сопутствующие обстоятельства,
а Ирина была столь внимательна ко мне и тактична, что ушел я в отведенную
мне каюту только из чувства приличия. Почти влюбленный в нее, пусть и в
совсем другом смысле.
По крутому трапу Андрей свел меня вниз. Открыл первую по правому
борту дверь.
- Устроит? Впрочем, остальные такие же точно...
Два на три метра каюта со столом и шкафом с огражденной высоким
бортиком койкой показалась мне самым уютным местом на Земле.
- Отдыхай. А о прочем побеседуем на свежую голову. Глядишь, еще
что-нибудь придумаем. Да, чтобы не забыть, а то ведь, чего доброго, ты
второй раз и не напомнишь...
Он вышел и вернулся с деньгами.
Если б и остальные мои проблемы решились так же легко и
непринужденно...
Ворочался я на койке, несмотря на хмель в голове и плавное
покачивание яхты, очень долго, то успокаивая себя надеждами на счастливый
исход, то терзаясь чувством вины за свое неуместное поведение, моментами,
кажется, проваливаясь в сон и снова просыпаясь. Перед самым рассветом,
измученный, вышел на палубу, услышал через открытый световой люк голоса.
Не все разбирая, я тем не менее понял, что Ирина говорила нечто
странное, о превратившейся уже в дурную привычку манере бросаться на
помощь кому ни попадя, не представляя, чем это кончится, а он отвечал, что
никуда не деться, раз так сложилось, и больше, чем править мирами и
народами, ему нравится изображать из себя Гарун-аль-Рашида, причем не
настоящего, а сказочного, а если ей это кажется глупым, то пусть она
подумает, с кем бы вела подобные беседы, не будь у него такой дурной
привычки.
Мне захотелось подойти поближе и даже заглянуть в люк, но я
