Двенадцатый на специальной королевской лошади. И - прямо по тыкве...
Юрий повертел рукой, изображая падение убитого шведского короля с
несущейся лошади.
- Самое интересное, - продолжал он, - что человек чаще всего не
догадывается, в чем его миссия, и не узнает того момента, когда выполняет
действие, ради которого был послан на землю. Скажем, он считает, что он
композитор и его задача - писать музыку, а на самом деле единственная цель
его существования - это попасть под телегу на пути в консерваторию.
- Это зачем?
- Ну например затем, чтобы у дамы, едущей на извозчике, от страха
случился выкидыш и человечество избавилось от нового Чингисхана. Или
затем, чтобы кому-то, стоящему у окна, пришла в голову новая мысль. Мало
ли.
- Ну если так рассуждать, - сказал Николай, - то, конечно, миссия
есть у каждого. Только узнать о ней положительно невозможно.
- Да нет, есть способы, - сказал Юрий и замолчал.
- Какие?
- Да есть такой доктор Штейнер в Швейцарии... Ну да ладно, Юрий
махнул рукой, и Николай понял, что лучше сейчас не лезть с расспросами.
Темной и таинственной была Шпалерная, темной и таинственной, как
слова Юрия о неведомом немецком докторе. Все закрывал туман, хотелось
спать, и Николай начал клевать носом. За промежуток времени между двумя
ударами копыт он успевал заснуть и пробудиться, и каждый раз видел
короткий сон. Сначала эти сны были хаотичными и бессмысленными - из
темноты выплывали незнакомые лица, удивленно косились на него и исчезали;
потом мелькнули какие-то темные пагоды на заснеженной вершине горы -
Николай вспомнил, что это монастырь, и вроде бы он даже что-то про него
знал, - но видение исчезло. Потом пригрезилось, что они с Юрием едут по
высокому берегу реки и вглядываются в ползущую с запада черную тучу, уже
закрывшую полнеба - и даже вроде не они с Юрием, а какие-то два воина -
тут Николай догадался было о чем-то, но сразу же проснулся, и вокруг опять
была Шпалерная.
В домах горело только пять или шесть окон, и они походили на стены
той самой темной расщелины, за которой, если верить древнему поэту,
расположен вход в ад. "До чего же мрачный город, думал Николай,
прислушиваясь к свисту ветра в водосточных трубах, - и как только люди
рожают здесь детей, дарят кому-то цветы, смеются... А ведь и я здесь
живу..." Отчего-то его поразила эта мысль. Моросить перестало, но улица не
стала уютней. Николай опять задремал в седле - на этот раз без всяких
сновидений.
Разбудила долетевшая откуда-то из темноты музыка, сначала неясная, а
потом - когда юнкера приблизились к ее источнику (освещенному окну первого
этажа в коричневом трехэтажном доме с дующим в трубу амуром над дверью) -
оказавшаяся вальсом "На сопках Манчжурии" в обычной духовой расфасовке.
- Но-о-чь тишина-а-а лишь гаолян шуми-и-т...
На глухой и негромкий звук граммофона накладывался сильный мужской
голос; четкая тень его обладателя падала на крашенное стекло окна - судя
по фуражке, это был офицер. Он держал на весу тарелку и махал вилкой в
такт музыке - на некоторых тактах вилка расплывалась и становилась
огромной нечеткой тенью какого-то сказочного насекомого.
- Спите друзья-я страна больша-ая память о вас хранит...
Николай подумал о его друзьях.
Через десяток шагов музыка стихла, и Николай опять стал размышлять о
странных речах Юрия.
- И какие это способы? - спросил он покачивающегося в седле товарища.
- Ты о чем?
- Да только что говорили. Как узнать о своей миссии.
- А, ерунда, - махнул Юрий рукой. Он остановил лошадь, осторожно взял
поводья в зубы и вынул из кармана перламутровую коробочку. Николай проехал
чуть вперед, остановился и выразительно посмотрел на товарища.
Юрий закрылся руками, шмыгнул носом и изумленно глянул на Николая
из-под ладони. Николай усмехнулся и закатил глаза. "Неужели опять, подлец,
не предложит?" - подумал он.
- Не хочешь кокаину? - спросил, наконец, Юрий.
- Даже не знаю, - лениво ответил Николай, - да у тебя хороший ли?
- Хороший.
- У капитана Приходова брал?
- Не, - сказал Юрий, заправляя вторую ноздрю, - это из эсеровских
кругов. Такой боевики перед терактом нюхают.
- О! Любопытно.
Николай достал из-под шинели крохотную серебряную ложечку с
монограммой и протянул Юрию; тот взял ее за чашечку и опустил витой
стерженек ручки в перламутровую кокаинницу.
"Жмот", - подумал Николай, далеко, словно для сабельного удара,
перегибаясь с лошади и поднося левую ноздрю к чуть подрагивающим пальцам
товарища (Юрий держал ложечку двумя пальцами, сильно сжимая, словно у него
в руке был крошечный и смертельно ядовитый гад, которому он сдавил шею.)
Кокаин привычно обжег носоглотку; Николай не почувствовал никакого
отличия от обычных сортов, но из благодарности изобразил на лице целую
гамму запредельных ощущений. Он не спешил разгибаться, надеясь, что Юрий
подумает и о его правой ноздре, но тот вдруг захлопнул коробочку, быстро
спрятал в карман и кивнул в сторону Литейного.
Николай выпрямился в седле. Со стороны проспекта кто-то шел - издали
было неясно, кто. Николай тихо выругался по-английски и поскакал
навстречу.
По тротуару медленно и осторожно, словно каждую секунду боясь обо
что-то споткнуться, шла жирная женщина в шляпе с густой вуалью. Николай
чуть не сбил ее лошадью - чудом успел повернуть в последнюю минуту.
Женщина испуганно прижалась к стене дома и издала тихий покорный писк,
отчего Николай вспомнил свою бабушку и испытал мгновенное и острое чувство
вины.
- Мадам! - заорал он, выхватывая шашку и салютуя, - что вы здесь
делаете? В городе идут бои, вам известно об этом?
- Мне-то? - просипела сорванным голосом женщина. - Еще бы!
- Так что же вы - с ума сошли? Вас ведь могут убить, ограбить...
Попадетесь какому-нибудь Плеханову, так он вас своим броневиком сразу
переедет, не задумываясь.
- Еще кто кого пе'геедет, - с неожиданной злобой пробормотала женщина
и сжала довольно крупные кулаки.
- Мадам, - успокаиваясь и пряча шашку, заговорил Николай, - бодрое
расположение вашего духа заслуживает всяческих похвал, но вам следует
немедленно вернуться домой, к мужу и детям. Сядьте у камина, перечтите
что-нибудь легкое, выпейте, наконец, вина. Но не выходите на улицу, умоляю
вас.
- Мне надо туда, - женщина решительно махнула ридикюлем в сторону
ведущей в ад расщелины, которой к этому времени окончательно стала дальняя
часть Шпалерной улицы.
- Да зачем вам?
- Под'гуга ждет. Компаньонка.
- Ну так встретитесь потом, - подъезжая, сказал Юрий. - Ведь ясно вам
сказали - вперед нельзя. Назад можно, вперед нельзя.
Женщина повела головой из стороны в сторону - под вуалью черты ее
лица были совершенно неразличимы и нельзя было определить, куда она
смотрит.
- Ступайте, - ласково сказал Николай, - скоро десять часов, потом на
улицах будет совсем опасно.
- Donnerwetter! - пробормотала женщина.
Где-то неподалеку завыла собака - в ее вое было столько тоски и
ненависти, что Николай поежился в седле и вдруг почувствовал, до чего
вокруг сыро и мерзко. Женщина как-то странно мялась под фонарем. Николай
развернул лошадь и вопросительно поглядел на Юрия.
- Ну как тебе? - спросил тот.
- Что-то я ничего не пойму. Не успел распробовать, мало было. Но
вроде самый обычный.
- Да нет, - сказал Юрий, - я об этой женщине. Какая-то она странная,
не понравилась мне.
- Да и мне не понравилась, - ответил Николай, оборачиваясь
посмотреть, не слышит ли старуха обидных для нее слов, - но той уже след
простыл.
- И обрати внимание, - задумчиво добавил Юрий, - оба они картавят.
Тот, первый, и эта.
- Да ну и что. Мало ли народу грассирует. Французы, так все. И еще,
кажется, немцы. Правда, чуть по-другому.
- Штейнер говорит, что когда какое-то событие повторяется несколько
раз, это указание высших сил.
- Какой Штейнер? Который эту книгу о культурах написал?
- Нет. Книгу написал Шпенглер. Он никакой не доктор. А доктора
Штейнера я видел в Швейцарии. Ходил к нему на лекции. Удивительный
человек. Он то-мне про миссию и рассказал...
Юрий замолчал и вздохнул.
Юнкера медленно поехали по Шпалерной в сторону Смольного. Улица уже
давно казалась мертвой - но только в том смысле, что с каждой новой
минутой все сложнее было представить себе живого человека в одном из
черных окон или на склизком тротуаре. В другом, нечеловеческом смысле она,
наоборот, оживала - совершенно неприметные днем кариатиды сейчас только
притворялись оцепеневшими - на самом деле они провожали друзей
внимательными закрашенными глазами. Орлы на фронтонах в любой миг готовы
были взлететь и обрушиться с высоты на двух всадников, а бородатые лица
воинов в гипсовых картушах, наоборот, виновато ухмылялись и отводили
взгляды. Опять завыло в водосточных трубах - это при том, что никакого
ветра на самой улице не чувствовалось. Сверху, там, где днем была широкая
полоса неба, сейчас не видно было ни туч, ни звезд - сырой и холодный мрак
провисал между двух линий крыш, и клубы тумана сползали вниз по стенам. Из
нескольких горевших до этого фонарей два или три почему-то погасли;
погасло и то окно первого этажа, где совсем недавно офицер пел трагический
и прекрасный вальс.
- Право, Юра, дай кокаину... - не выдержал Николай. Юрий, видимо,
чувствовал то же смятение духа - он закивал головой, будто Николай только
что сказал что-то замечательно верное, и полез в карман.
На этот раз он не поскупился: подняв голову, Николай изумленно
заметил, что наваждение исчезло, и вокруг - обычная вечерняя улица, пусть
темноватая и мрачноватая, пусть затянутая тяжелым туманом, но все же одна
из тех, где прошло его детство и юность, с обычными скупыми украшениями на
стенах домов и помигивающими тусклыми фонарями.
Вдали у Литейного грохнул винтовочный выстрел, потом еще один, и
сразу же донеслись нарастающий стук копыт и дикие кавалерийские вскрики.
Николай потянул из-за плеча карабин - прекрасной показалась ему смерть на
посту, с оружием в руках и вкусом крови во рту. Но Юрий оставался спокоен.
- Это наши, - сказал он.
И точно - всадники, появившиеся из тумана, были одеты в ту же форму,
что и Юрий с Николаем. Еще секунда, и их лица стали различимы.
Впереди, на молодой белой кобыле, ехал капитан Приходов - концы его
черных усов загибались вверх, глаза отважно блестели, а в руке
замороженной молнией сверкала кавказская шашка. За ним сомкнутым строем
скакали двенадцать юнкеров.
- Ну как? Нормально?
- Отлично, господин капитан! - вытягиваясь в седлах, хором ответили
Юрий с Николаем.
- На Литейном - бандиты, - озабоченно сказал капитан, - вот.
Николаю в ладони шлепнулся тусклый металлический диск на длинной
цепочке. Это были часы. Он ногтем откинул крышку и увидел глубоко
врезанную готическую надпись - смысла ее он не понял и передал часы Юрию.
- "От генерального... от генерального штаба" - перевел тот, с трудом
разобрав в темноте мелкие буквы. - Видно, трофейные. Но что странно,
господин капитан, цепочка - из стали. На нее дверь можно запирать.
Он протянул часы Николаю - действительно, хоть цепочка была тонкой,
она казалась удивительно прочной; самое удивительное, что на звеньях не
было стыков, будто она была целиком выточена из куска стали.
- А еще можно людей душить, - сказал капитан, - на Литейном, три
