геолога. Один ли убийственный разряд, или неоднократные удары молний,
или страшное нервное напряжение, но что-то сделало свое
дело - поврежденные нервы ожили. Внезапно Александров попробовал
встать, не смог и тяжело упал на бок. Но секунду ему удалось постоять
на коленях... постоять на коленях... Мысли оборвались, и прерывистые
рыдания огласили безлюдное плоскогорье. Безлюдное?.. Нет, там,
вдали, - всадник, это едет лесник. Почему на три дня раньше? Как он
узнал?..
- Утром такой гроза был... я подумал, ехать надо, тебя смотреть.
Живой ты, инженер, хорошо...
- Живой я, живой! - так закричал Александров, что тувинец
вздрогнул.
- Больной, что ли? Собирайся, повезу наш поселок!
- Повези, только сначала прошу: копай тут. - Геолог показал на
колышек.
- Нашел? - широко осклабился лесник.
- Нашел! - с непобедимой уверенностью ответил геолог, и тувинец
поехал к шалашу за лопатой.
* * *
Александров, опираясь на палку, приковылял к столу и достал из
заплечного мешка тяжелый блестящий кусок свинцовой руды - галенита.
- Из жилы нового месторождения "Юрта Ворона", - с торжеством
сказал он начальнику управления. - Есть смысл ставить там
основательную разведку.
1958 - 1959
АФАНЕОР, ДОЧЬ АХАРХЕЛЛЕНА
Пламя убогого костра мерцало. Огромная равнина - рег Амадрор,
обдутая, казалось, до последней пылинки, все же доставляла ветру
достаточно песку, чтобы подпортить скромный ужин. Маленький лагерь
геологов прижался к склонам песчаных холмов на краю сухого русла уэда.
Топко шелестели, напевая звонкую и унылую песню, пучки сухого
дрина - жесткого злака Сахары. По склонам дюн с заметным шуршанием
скатывался песок, смешанный с кристалликами гипса. Шестеро людей
растянулись вокруг костра в одинаковых позах, прикрыв лицо от ветра
кольцом рук. Только один, закутанный в просторные складки темной
одежды, лежал на животе в свободной позе, высоко подперев голову, и
смотрел не мигая в темную даль над костром. Отблески слабого пламени
плясали в его больших темных глазах, едва различимых под покрывалом,
надвинутым на лоб и закрывавшим рот. Узкая рука с длинными пальцами
лениво перебирала застежки седельной сумки, подложенной под голову.
Другая небрежно держала сигарету высшего сорта.
- Тирессуэн! - окликнул его низкорослый плотный человек в
защитной рубахе и шортах. - Будет ветер ночью? Надо ли ставить
палатки?
- Не надо, капитан, - ответил Тирессуэн, - ветер утихнет через
час.
Капитан удовлетворенно хмыкнул и щелкнул портсигаром.
- Почему ты так уверен? - спросил юноша, лежавший рядом, поднимая
угловатые брови и щуря от пыли бледно-голубые глаза.
- Дрин прощается с ветром, - отвечал, не поворачивая головы,
Тирессуэн, - он поет гуще тоном. Послушай сам!
Юноша приподнялся и громко обратился к капитану, перейдя с
арабского языка на французский:
- Не могу поверить, что этот важный черт действительно прав!
Очень он уверен и быстро находит на все ответ...
- Полегче, Мишель, туарег знает наш язык!
- Как бы не так! Он говорит с нами только по-арабски или на своем
ужасающем тамашеке.
- Туарег без крайней необходимости не будет говорить на языке,
которым плохо владеет. Гордость и застенчивость этих детей пустыни еще
надо понять, - скороговоркой ответил капитан, искоса поглядывая на
неподвижного, как темно-синяя статуя, туарега. - Наш проводник окончил
начальную школу в Тидикельте и, без сомнения, знает французский. Новые
веяния коснулись его - видишь, он курит сигареты и не таскается с
вечным копьем и щитом. Но уж что касается Центральной Сахары, тут нам
очень повезло. Для поисковой экспедиции такой проводник - клад!
Знающий всю страну и много ходивший с экспедициями - следовательно,
понимающий, где могут идти автомобили...
- Мне не верится, чтобы такую проклятую богом местность можно
было помнить во всех ее подробностях, убийственно однообразных...
- Только на ваш взгляд, Мишель, но не для сахарского кочевника и
даже не на мой. Здесь судьба каждого путника и каравана всегда зависит
от точности следования по маршруту. Впрочем, устройте пробу,
убедитесь.
- Каким образом?
- Ткните пальцем в первое попавшееся место карты и спросите о нем
Тирессуэна.
- А! Интересно! Я сейчас! - Юноша пошел к машине, угрюмо
черневшей силуэтом в стороне, и вернулся с кожаной сумкой.
Лежавшие у костра сели, поджав под себя скрещенные ноги.
- Тирессуэн, можно тебя спросить? - вкрадчиво начал по-арабски
Мишель, прижимая указательный палец к смутному узору горизонталей, в
то время как другой геолог подсвечивал карманным фонариком.
- Спроси, я отвечу, - не меняя позы, согласился туарег, - если
смогу.
- Ты был в Анахаре?
- Был.
- Знаешь ли там гору Исседифен?
- Горы Исседифен там нет, - спокойно сказал Тирессуэн, - есть
гора Исадифен против адрара Незубир, в центре Анахара, и есть гурд
Исседифен южнее, в Хоггаре, на юге адрара Тенджидж...
Растерявшийся Мишель увидел широкие улыбки своих товарищей и
вспыхнул от необъяснимой злобы.
- А дальше? - пробормотал он.
- Дальше на юг? - переспросил туарег. - Там будет широкое
тассили...
- Какое тассили?
- Тассили Тин-Эгголе.
- Ты что, и там был?
- Был, шесть лет назад. С профессором Ка-По-Рэ... - Тирессуэн
замолчал и замер, прислушиваясь.
Французские путешественники последовали его примеру.
- Мотор, - первым нарушил молчание Мишель.
За черным обрезом низкого плато на севере разлилось туманное
облачко света, стало ярче и превратилось в два пучка желтых лучей,
ударивших в звездное небо. Машина поднималась по крутому северному
склону плато. Еще несколько минут - и глухое урчание мотора
превратилось в звонкий гром. Лучи фар пронеслись над головами
ожидавших, метнулись вниз и слепящим пятном пробили темноту. Огромный
белый грузовик, завывая передачами и тяжело переваливаясь, всполз на
бугристые пески, окружавшие лагерь. Он замер в полусотне шагов от
костра, дыша жаром натруженного двигателя, запахом горячего масла и
резины. В широкой кабине зажегся тусклый свет. Оттуда, устало
потягиваясь, вылезли трое. Самый высокий и тучный бодро зашагал к
костру, и к нему устремился капитан.
- Кто это? - на ходу спросил его Мишель.
- Археолог, профессор Ванедж, кто же еще! - вполголоса буркнул
капитан.
- Кого ждали?
- Черт вас возьми, конечно! Скажите Жаку, чтобы он развертывал
рацию. Сообщить о встрече наших отрядов... Рад встретить вас, господин
профессор!..
- А я еще больше! - громко и весело заявил археолог. - Крутясь в
лабиринте тассили, я боялся вас не найти. Но вы оказались точно в
намеченном на карте пункте...
- Мы с Тирессуэном.
- Это очень важно. Вы говорили с ним... предварительно?
- Нет, ждал вашего прибытия. Успеем. Хотите ужинать? Но вода
плохая...
- Благодарю, мы ели три часа назад. Могу вас угостить холодной
содовой или лимонадом. Сегодня из отеля месье Блэза!
- О, вы посланец небес!
- Всего лишь Сахарского комитета исследований!
Долговязый радист Жак возился у станции, устроившись на широкой
плите песчаника, наполовину погруженной в дно уэда. Разноязычный
говор, треск, мгновенно обрывавшиеся музыкальные аккорды - вся
сумятица эфира, пронизанного десятками тысяч передач, в суровом
молчании пустыни, заглушенная рыхлыми обрывами сухого русла, казалась
жалкой. Костра достигал лишь неясный шум. Профессор и капитан негромко
разговаривали, прибывшие с археологом делились новостями. Туарег
вытянул свое длинное тело поодаль от французов и, глубоко задумавшись,
неторопливо курил, освободившись от лицевого покрывала и поднося ко
рту сигарету плавными движениями обнаженной до плеча руки. Каменный
браслет охватывал руку выше локтя - дань старине, прежде служившая
защитой от сабельных ударов.
- Интересно, о чем он может думать? - спросил Мишель, глядя на
противника, когда новости и сплетни были исчерпаны.
- Что тебе за дело? - лениво ответил один из собеседников. - Мало
ли о чем может думать туарег!
- Он молчит, пока едем, молчит на привалах. Но не спит и не
дремлет - очевидно, о чем-то думает. Я наблюдаю за ним!
- Мишель, у вас странный интерес к Тирессуэну, - вмешался вдруг
капитан. - И, мне кажется, с изрядной долей неприязни. Смотрите, чтоб
дело не кончилось каким-либо конфликтом. Мне не хотелось бы
лишиться... вас!
- Ах, вот как! - вспыхнул Мишель, но сдержался и, стараясь
казаться спокойным, добавил: - Честное слово, мой капитан, я только
любопытствую. Я впервые в Сахаре, и этот народ интересует меня: прежде
знаменитые разбойники, рабовладельцы, говорящие на неведомом никому
языке, с тифинарской письменностью, которую хорошо знают у них только
женщины. Женщины у них главенствуют в роде, свободны и не закрыты, как
у окружающих мусульман. Туареги живут в самом сердце Сахары и, вместо
того чтобы превратиться в дикарей, усвоили манеры под стать нашей
аристократии - смотрите, сколько важности в Тирессуэне! А помните:
там, на юге, юлемиддены, так, кажется, зовут это племя. У них, как у
всех здесь, отняли рабов, так они - ха, ха! - пасут коз сами, подгоняя
их своими длинными мечами. Смешно! А мне хочется знать, о чем все
думает наш проводник! Об оставленной где-то в пустыне жене или о былом
раздолье грабежей?
- Вы не представляете, молодой человек, - внезапно сказал высоким
голосом археолог, - какой богатой фантазией обладают эти сыны пустыни,
В их шатрах - кстати, у них не арабские шатры, а кожаные палатки - вы
услышите такой букет сказок, легенд, притч и пословиц, какого нет,
пожалуй, у всех других кочевников мира, тоже немалых фантазеров. Вот
хорошее дело, если хотите послужить науке и сами прославиться...
Изучите язык туарегов-тамашек и займитесь собиранием этого фольклора.
Я писал в Академию наук, что надо немедля браться за это дело -
туареги, по-моему, быстро исчезнут, отдельные племена уже сейчас
насчитывают по нескольку десятков человек; например, кель-ахнет - их
осталось двадцать три человека. И на каждого примерно по тысяче
квадратных километров пустыни! Или вот Тирессуэн - он соседнего с ними
племени тай-ток, их не более ста человек вместе с их имрадами - вроде
вассалов, что ли. Они ненадолго переживут двадцатый век!
- Будь я проклят, если когда-нибудь... - начал Мишель и осекся
под осуждающим взглядом ученого.
Тирессуэн не прислушивался к болтовне беспокойных и истеричных
европейцев.
Он думал об Афанеор и о том, как совершить для нее невозможное.
Афанеор - луна, богиня со странной властью над бесконечными просторами
пустыни. Знакомые с детства места становятся какими-то другими с ее
появлением на небе - она приближается к земле и сливается с ней.
Холодный свет луны ложится покровом тайны на любую местность. Даже
безрадостный Танезруфт кажется серебристым морем, а черный панцирь
тенере становится призрачной сокровищницей - необозримой россыпью
кусочков серебра. И Афанеор, девушка, его избранница, тоже обладает
непонятной властью над ним, как луна над землей. В ее присутствии он
изменяется, открывая в себе необузданные мечты, звучащие песнями,
томящие жаждой прекрасного, не менее острой, чем жажда в пути сквозь
песчаную бурю.
Не колдунья ли эта невысокая девушка? Она происходит из племени
тиббу, родом из южного Феццана, но воспитана туарегами - злой старухой
