управлением Френкеля, не исчезнет в памяти народной.
И, учитывая обстановку и народные настроения, можно с уверенностью
сказать, что возвращение еврейской этнической группы на положение
правящего класса в России или в СССР, поскольку это название еще
задержится, невозможно. Настроения же эти к концу войны были таковы,
что легко могли закончиться взрывом, при котором не уцелело бы и
правительство. Только своевременно принятыми мерами - постепенным, без
всякого шума и печатания в газетах, отстранением евреев с руководящих
постов, - этот взрыв был предотвращен.
Вспышки народного негодования, выливавшиеся в погромы, были характерны
для настроений в первые послевоенные годы и далеко не единичны, хотя в
советской прессе об этом и не печаталось. Одну из таких вспышек, имевших
место в Киеве, описывает "Социалистический Вестник": один еврей убил
одного украинца. "Толпа бросилась к дому, в котором жил еврей, убивший
украинца, выволокла на улицу его жену и ребенка и тут же их убила; потом
бросилась громить дальше, причем возбуждение очень скоро приняло и резкий
антисоветский характер" (подробно этот случай изложен во II части,
стр.491). Характерно, что автор статьи, редактор "Социалистического
Вестника", Абрамович, написал не "антисемитский", а "антисоветский"
характер, тем самым подтверждая, что в народе власть советскую
отождествляли с властью еврейской.
Все эти отдельные вспышки легко могли слиться в огромный бунт, при
котором не уцелела бы и сама советская власть, что правительство
учитывало и принимало соответствующие меры, не желая и не рискуя
раздражать население.
Так продолжался "спуск на тормозах" и тихая ликвидация первенствующего
положения евреев в СССР в первые послевоенные годы. Это не были "чистки"
с широким осведомлением населения - делалось это тихо и без излишней
огласки и какого бы то ни было публичного обсуждения.
Так шло до 1947 года - года создания независимого государства Израиль, к
каковому вопросу евреи-граждане СССР проявили особый интерес и выявили
свои настроения, которые поставили под вопрос их лояльность, как советских
граждан.
ПОСЛЕВОЕННЫЙ ПЕРИОД
(1946-1966 гг.)
Если период довоенный и годы войны могли быть описаны с достаточной
объективностью, хотя и не исчерпывающей, благодаря отсутствию
возможности для исследования пользоваться многими источниками пока нам
- современникам событий - недоступными, то с описанием периода
послевоенного вопрос обстоит гораздо хуже по ряду причин.
Первой и основной причиной является то обстоятельство, что все или почти
все сведения и данные о положении еврейской этнической группы в СССР
проходили через призму начавшейся холодной войны, от чего, разумеется,
сведения эти оставляли желать много в смысле их объективности.
В печати советской еврейского вопроса во всем его объеме старались не
касаться, ограничиваясь только иногда, но далеко не всегда, косвенным
указанием, что некоторые лица, совершившие неблаговидные поступки или
наносящие вред СССР - евреи. Причем делалось это именно "косвенно":
печатались полностью имена и отчества этих лиц, из чего чи1ателю
становилось ясно, что вопрос идет именно о евреях.
Заграничная печать это расшифровывала, как натравливание масс на евреев и
старательно регистрировала все эти случаи, подсчитывая, конечно, и
процент обиженных властью евреев.
Свободный обмен мнений по этому вопросу на страницах печати с целью
установления истинного положения был невозможен ни в Советском Союзе,
ни за границей в атмосфере ведущейся холодной войны, когда вопрос о
"преследованиях" и "дискриминации" евреев в СССР стал одним из главных
козырей в пропаганде против СССР, называемой "антикоммунистической", а
на самом деле, гораздо больше антирусской, чем антикоммунистической.
Учитывая такую обстановку, может быть, спокойнее и лучше было этого
периода вообще не касаться и закончить свой очерк годом окончания войны.
Но, с другой стороны, именно в этот двадцатилетний послевоенный период и
еврейском вопросе в СССР произошли такие изменения, что не упомянуть их,
хотя бы и в краткой, сжатой форме невозможно.
Поэтому попытаемся, в самых общих чертах, описать и события этого,
послевоенного периода.
* * *
После войны настроение широких народных масс переменилось. Много они
увидели за годы войны и терпеть безмолвно, как терпели раньше засилье евреев
в своей стране, не были склонны, что не раз и не два выявлялось в годы войны,
а, в особенности, после ее окончания. Правительство учло эти настроения и,
как сказано выше, постепенно на руководящих административных постах
начало появляться все больше и больше не-евреев, а представителей коренного
населения страны: великороссов, украинцев, белорусов и национальных
меньшинств, имеющих свою национальную территорию. Такое же явление
наблюдалось и среди полпредств и торгпредств СССР, которые в довоенные
годы были переполнены евреями.
В эти годы - первые послевоенные - перед всей страной, а руководителями ее
политики, в особенности, во всем своем объеме встал вопрос о фактически
"двойном подданстве" евреев-граждан СССР, которые свои симпатии и
лояльность делили между СССР и государством Израиль, за создание которого
с первых же дней после окончания войны велась во всем мире неустанная
пропаганда, закончившаяся решением Объединенных Наций о создании
суверенного еврейского государства Израиль (1947 год).
О психологии этого "двойного подданства", свойственного каждому еврею
диаспоры, подробно изложено в исследовании проф. Соломона Лурье,
напечатанному во II части настоящего труда (стр. 327). Сущность
заключается в том, что при решении любых вопросов еврей, независимо от
страны его пребывания и гражданства-подданства, прежде всего должен сам
себе уяснить полезно или вредно еврейству в целом то или иное решение,
мероприятие власти, политическая линия государства. И поддерживать
только то, что полезно еврейству в целом, независимо от того, совпадает ли
это с интересами страны, в которой в данное время еврей живет.
То, что так отчетливо формулировал в своей книге, вышедшей в 1922 году в
Петрограде, проф. Соломон Лурье, началось достаточно отчетливо
ощущаться в СССР, направление политики которого перестало полностью
совпадать с интересами и вожделениями всего еврейства диаспоры, как это
было в течение 30 лет до этого. В самом СССР еврейская этническая группа
стала постепенно терять свое привилегированное положение и уравниваться
в правах и возможностях с остальным населением. Еврейством всей диаспоры
это было воспринято как "дискриминация". - Пробуждение национального
самосознания русского народа и, если не прекращение, то значительное
сокращение охаивания его исторического прошлого - было воспринято
еврейством, как возрождение, если не "антисемитизма" и "черносотенства",
то, во всяком случае, "русского патриотизма" - явления, с точки зрения
еврейства, нежелательного и опасного. И мировое еврейство из сторонника
СССР, в значительной своей части, перешло в лагерь его противников. -
Стремление всего еврейства, в том числе и граждан СССР, всемерно
поддержать требования о создании государства Израиль независимо от того,
отвечают ли эти требования государственным интересам СССР, привело ко
внутреннему конфликту между евреями и не-евреями Советского Союза,
поставивши, не без основания, вопрос о их лояльности по отношению к
стране, где они в течение тридцати лет занимали привилегированное
положение.
В критические месяцы войны пропагандный аппарат СССР, находившийся
почти полностью в руках евреев, для поднятия духа армии, на которую слабо
действовали интернационалистические лозунги и призывы, обратился к
прошлому России. Были учреждены ордена Александра Невского, Суворова,
Кутузова, а вскоре затем в РККА введены звания - чины, как в довоенной армии
России, а также и золотые погоны, столь ненавистные тем, кто создавал
СССР.
Дух прошлого, с которым так старательно боролось и его искореняли из
памяти народа в течение четверти века разные Губельманы, Апфельбаумы,
Сурицы и их единомышленники, всячески охаивая это прошлое, был выпущен
из бутылки и нашел такой отклик у тех, кто грудью и кровью защищал свою
родину - землю и наследие предков - что загнать его назад уже было
невозможно.
Интернационально-космополитический туман рассеялся и на смену ему
возродился, казалось уже мертвый, патриотизм русского народа и всего
населения СССР, осознавшего себя и свою силу, свое право самим управлять
своей страной.
А из этого сознания, естественно, появился и вопрос: в чьих руках может
находиться руководство всей культурной жизнью страны, точнее, может ли
это руководство быть в руках одной этнической группы, с миропониманием и
правосознанием, чуждыми духу того народа, от имени которого они
выступают и культурной жизнью которого руководят. Вопрос не
теоретически-абстрактный, а вопрос самого бытия национальной культуры,
ее сущности, ее проявления.
Вопрос этот не новый. Он уже давно носился в воздухе, но не произносился
вслух, а тем менее, обсуждался в печати, ибо это неизбежно было бы
истолковано как "антисемитизм", обвинение или даже подозрение в каковом
могло людям стоить общественной или литературно-публицистической
карьеры.
И не только в воздухе СССР или дореволюционной России носился этот вопрос.
Существовал он и беспокоил элиту многих народов, но оставался
непроизнесенным и невысказанным. Разве только в дневниках, где
высказываются сокровенные мысли, некоторые, но далеко не все, решались
коснуться этого "щекотливого вопроса" и оставить его во всей его глубине.
Марк Вишняк, бывш. Секретарь Всероссийского Учредительного Собрания,
посвятивший себя по прибытии в США делу борьбы с антисемитизмом в
мировом масштабе, по этому вопросу сделал интересное открытие, которое и
было напечатано в 1944 году в Нью-Йорке в "Еврейском Мире" и получило
самое широкое распространение среди всех, интересующихся этим вопросом.
Вот что читаем мы на страницах 95-97 сборника II "Еврейский Мир", Нью-
Йорк, 1944 г.:
"И самый крайний радикализм не страхует от антисемитизма, как и
революция - в прошлом и будущем - отнюдь не гарантирует того, что
дискриминация и диффамация меньшинств веры, расы, цвета кожи могут
быть сметены окончательно и бесповоротно.
Можно привести множество свидетельств тому, как самые замечательные и
передовые умы оказывались во власти антисемитизма. Ограничимся одной
иллюстрацией из практики нового времени, недостаточно известной.
Андре Жид по всей справедливости считался одним из корифеев французской
изящной литературы XX века, одним из первых ее светил. Иностранцы -
возьмите недавно вышедшую биографию Жида, написанную Клаузом Манном,
сыном Томаса Манна - называют Жида "наиболее выдающимся современным
автором XX века", "моралистом с художественным гением", "чье бессмертие
обеспечено". Жид был известен крайним радикализмом во многих областях
жизни; а политически он был связан со всем "крайним левым", что только
было во Франции XX века. Одно время он сделался даже приверженцем и
попутчиком большевизма. Он дружил с Леоном Блюмом, часто, с юношеских
лет и до самой французской катастрофы, бывал у Блюма дома, был его
конфидентом, одно время соредактором и т. д.
В начале 1940 года Жид опубликовал свой дневник за 40 лет - огромный том
свыше тысячи страниц. И здесь Жид оказывается не только личным
ненавистником Блюма, но и "культурным" антисемитом. Он отрицает за
"пришлыми" во Франции литераторами-евреями право считаться
французскими писателями. Порто Риш, Блюм и другие авторы, вошедшие во
французскую литературу, критику, театр, не писавшие никогда на другом
языке кроме французского - по мнению Жида - не французские писатели и не
могут на то претендовать. "Какое для меня значение, что литература моей
страны обогатится, если это будет в ущерб ее значению. Лучше исчезнуть,
когда у француза не оказалось бы больше сил, чем предоставить неучу играть
