которая сжимает и замедляет неограниченные повторения в заостренное событие.
Надо дать состояться мысли как интенсивной иррегулярности - дезинтеграция
субъекта.
И последнее соображение по поводу таблицы представления. Точка пересечения осей
- это точка совершенного сходства, и отсюда начинается шкала различий как
459 ЛОГИКА СМЫСЛА
множества уменьшающихся сходств, маркированных тождеств: различия возникают
тогда, когда представление может лишь частично представить то, что было прежде
наличным, когда тест опознавания сорван. Чтобы вещь была иной, она прежде всего
уже не должна быть той же самой; и именно на таком отрицательном основании -
поверх той теневой части, которая ограничивает то же самое, - артикулируются
противоположные предикаты. В философии представления отношение двух предикатов -
таких, например, как красное и зеленое - является просто высшим уровнем сложной
структуры: противоречие между красным и не-красным (опирающееся на модель бытия
и не-бытия) действует только на низшем уровне; не-тождественность красного и
зеленого (на основе негативного теста распознавания) располагается выше; а это в
конце концов ведет к исключительному положению красного и зеленого (в той
таблице, где род цвета специфицирован). Таким образом, в третий раз - но еще
более радикальным образом - различие прочно держится внутри оппозициональной,
негативной и противоречивой системы. Чтобы различие существовало, необходимо
разделить "то же самое" посредством противоречия, ограничить его бесконечное
тождество посредством не-бытия, трансформировать его позитивность, которая
действует без определенных ограничений, посредством отрицания. При приоритете
подобия, различие может возникать только благодаря такому посредничеству. Что
касается повторения, то оно осуществляется именно в той точке, где едва начатое
опосредование замыкается само на себя; когда, вместо того, чтобы сказать "нет",
повторение дважды произносит одно и то же "да", когда оно постоянно возвращается
в одно и то же положение вместо того, чтобы распределять оппозиции внутри
системы конечных элементов. Повторение обманывает слабость подобия в тот момент,
когда оно [повторение] больше не может отрицать себя в ином, когда оно не может
больше обрести себя в ином. Повторение - одновременно будучи чистой
экстериорностью и чистой фигурой происхождения - превращается во внутреннюю
слабость, дефицит конечного, в своего рода заикание негативного: невроз диа-
460 ДОПОЛНЕНИЕ
лектики. Ведь философия держала курс именно на диалектику.
Но как это вышло, что нам не удалось разглядеть в Гегеле философа величайших, а
в Лейбнице - наименьших различий? На самом деле диалектика не освобождает
различий; напротив, она гарантирует, что их всегда можно вновь посадить на цепь.
Диалектическая суверенность подобия состоит в том, что оно позволяет различиям
существовать, но всегда только под властью негативного, как инстанции не-бытия.
Они могут создавать впечатление успешного низложения Другого, но противоречие
исподволь содействует спасению тождеств. Нужно ли напоминать о неизменном
педагогическом источнике диалектики? Ритуал, в котором она активируется, который
вызывает бесконечное возрождение апории бытия и не-бытия, - это смиренное
школьное упражнение в вопрошании, фиктивный диалог между учениками: "Это
красное. Нет, не красное. Сейчас светло. Нет, теперь темно. В сумерках
октябрьского неба сова Минервы летит над самой землей: "Записывай это,
записывай, - ухает она, - завтра утром мрак исчезнет"".
Освобождение различия требует мышления без противоречий, без диалектики, без
отрицания; мышления, которое признает расхождение; утверждающего мышления, чьим
инструментом служит дизъюнкция; мышления многообразия - номадической и
рассеянной множественности, которая не ограничена и не скована принуждениями
подобия; мышления, которое не подчиняется педагогической модели (жульничеству
готовых ответов), но которое атакует неразрешимые проблемы - то есть мышления,
обращенного к многообразию особых точек, которые меняют место, как только мы
отмечаем их положение, и которые упорствуют и пребывают в игре повторений. Вовсе
не будучи неполным и затемненным образом Идеи, вечно хранящей наши ответы в
некой высшей сфере, проблема заключается в самой идее, или, скорее, Идея
существует только в форме проблемы: особая множественность, которую, однако,
упорно не замечают и которая непрестанно порождает вопрошание. Каков же ответ на
это вопрошание? Сама проблема. Как же проблема разрешается? Путем смещения
вопроса. К проблеме
461 ЛОГИКА СМЫСЛА
нельзя подойти с помощью логики исключенного третьего, поскольку она является
рассеянным многообразием; проблема не может быть разрешена и посредством четких
различении картезианской идеи, потому что как идея она является неясно
определенной; она не отвечает серьезности гегелевского негативного потому, что
является множественным утверждением; она не подчиняется противоречию между
бытием и не-бытием, поскольку сама является бытием. Мы должны мыслить
проблематически, а не диалектически спрашивать и отвечать.
Как видим, условия, при которых мыслятся различение и повторение, постепенно
расширялись. Прежде всего нужно было вместе с Аристотелем отказаться от
тождественности понятия, отбросить сходство внутри представления и одновременно
освободиться от философии представления; и наконец, нужно было освободиться от
Гегеля - от оппозиции предикатов, от противоречия и отрицания, от всей
диалектики. Но есть еще и четвертое условие, которое даже более фундаментально,
чем изложенные. Наиболее прочное подчинение различия несомненно то, которое
держится на категориях. Показывая множество различных способов, которыми может
выражаться бытие, специфицируя его формы атрибутирован™, навязывая
определенный способ распределения существующих вещей, категории создают условие,
при котором бытие в высшей степени сохраняет свой бесстрастный покой. Категории
организуют игру утверждений и отрицаний, придают законность сходствам внутри
представления, гарантируют объективность и действенность понятий. Они подавляют
анархию различия, делят различия на зоны, разграничивают их права и предписывают
им задачу специфицирования индивидуальных сущих. С одной стороны, их можно
понимать как априорные формы знания, но с другой - они предстают как архаическая
мораль, древние десять заповедей, которые тождественное навязывает различному.
Различие может быть освобождено только благодаря изобретению акате-гориального
мышления. Но, может быть, изобретение - неподходящее слово, поскольку в истории
философии известны по крайней мере две радикальные формулировки единоголосия
бытия, данные Дунсом Скоттом и
462 ДОПОЛНЕНИЕ
Спинозой. Однако в философии Дунса Скотта бытие нейтрально, тогда как для
Спинозы оно основывается на субстанции; в обоих контекстах устранение категорий
и утверждение, что бытие выражается для всех вещей одинаково, преследовали
единственную цель - сохранить единство бытия. Мы же, напротив, давайте вообразим
себе онтологию, где бытие выражалось бы одинаковым образом для любого различия,
но могло бы выражать только различия. Тогда, следовательно, вещи уже не
покрывались бы, как у Дунса Скотта, великой монотонной абстракцией бытия, а
формы Спинозы не вращались бы более вокруг единства субстанции. Различия
вращались бы сами по себе, бытие выражалось бы одним и тем же образом для всех
этих различий и уже выступало бы не в качестве единства, которое направляет и
распределяет их, а их повторением как различия. По Делезу, некатегориальное
единоголосие бытия непосредственно не присоединяет многообразие к единству
(универсальная нейтральность бытия, или экспрессивная сила субстанции); оно
позволяет бытию действовать как повторно выражаемому в качестве различия. Бытие
- это повторение различия, без всякого различия в форме его выражения. Бытие не
распределяется по областям; реальное не подчинено возможному; а случайное не
противостоит необходимому. Были ли необходимы битва при мысе Акций или смерть
Антония или нет, бытие обоих этих чистых событий - сражаться, умирать -
выражается одним и тем же образом, тем же способом, каким оно выражается по
отношению к фантазматической кастрации, которая произошла и не произошла.
Подавление категорий, утверждение единоголосия бытия и повторяющееся вращение
бытия вокруг различия - таковы последние условия, чтобы мыслить фантазм и
событие.
* * *
Но мы еще не подошли к заключению. Нам нужно будет вернуться к этому
"повторению", но давайте сделаем паузу.
Можно ли сказать, что Бювар и Пекюше ошибались? Не совершают ли они грубых
промахов при каждом
463 ЛОГИКА СМЫСЛА
удобном случае? Если они и ошибаются, то потому, что есть правила, лежащие в
основе их неудач, и при определенных условиях они могли бы добиться успеха. Тем
не менее их постоянно преследует неудача - что бы они ни делали, какими бы
познаниями ни обладали, следуют они правилам или нет, хороши или плохи книги,
которые они используют. Все присутствует в их предприятии: ошибки, конечно же,
но также и пыл, холод, людская глупость и извращенность, собачья ярость. Их
усилия не были ошибочными; они были полностью несостоятельными. Быть неправым
значит ошибаться по поводу иного; это значит не предвидеть случайностей; это
может быть из-за плохого знания реальности или из-за смешения необходимого с
возможным. Мы ошибаемся, если невнимательно или неуместно применяем категории.
Но это совсем не означает полного крушения замысла: это значит игнорирование
категориальной структуры (а не просто точек приложения категорий). Если Бювар и
Пекюше твердо уверены именно в таких вещах, которые в высшей степени невероятны,
то не потому, что они ошибаются в своей дискриминации возможного, а потому, что
они смешивают все аспекты реальности с любой формой возможности (вот почему
самые невероятные события соответствуют наиболее естественному в их ожиданиях).
Они путают - или, скорее, сами запутались - необходимость своих знаний и
случайность происходящего, существование вещей и тени, вычитанные из книг:
происшествие для них обладает упрямством субстанции, и эти субстанции держат их
за горло в их экспериментальных происшествиях. Такова их великая и патетическая
тупость, не идущая в сравнение с убогой глупостью окружающих и совершающих
ошибки - тех, кого они справедливо презирали. Внутри категорий мы совершаем
ошибки; вне их, поверх и ниже их мы глупы. Бювар и Пекюше - акатегориальные
существа.
Данные комментарии позволяют нам выделить применение категорий, которое может
сразу и не проявиться; создавая пространство для действия истины и лжи, давая
место свободному добавлению ошибки, категории молчаливо отвергают глупость.
Командным голосом они инструктируют нас на путях познания и официально
464 ДОПОЛНЕНИЕ
предупреждают о возможности ошибки, а шепотом - дают гарантии нашему интеллекту
и закладывают априори исключенной глупости. Итак, мы попадаем в опасное
положение, ожидая освобождения от категорий; стоит нам только отвергнуть их
организующий принцип, как мы сталкиваемся с магмой глупости. Одним махом мы
рискуем оказаться не в окружении удивительной множественности различий, а среди
равенств, двусмысленностей, "того, что сводится к одному и тому же",
уравнительного единообразия и термодинамизма всякого неудачного усилия. Мыслить
в контексте категорий - значит знать истину и уметь отличить ее от лжи; мыслить
"акатегориально" - значит противостоять темной глупости и мгновенно отличать
себя от нее. Глупость созерцается: взгляд проникает в ее сферу и зачаровывается;
он мягко несет нас, и его действию подражает наш отказ от самих себя; мы
удерживаемся в его аморфной текучести; мы ожидаем первого всплеска незаметного
различия и безучастно, без нервов наблюдаем, как возвращается проблеск света.
Ошибка требует устранения - мы можем ее стереть; мы признаем глупость - мы видим
ее, мы повторяем ее и кротко призываем к полному погружению в нее.
