явления, интеллигибельное от чувственного, идею от образа, оригинал от копии,
модель от симулякра. Но теперь мы видим, что все эти выражения не равнозначны.
Различие перемещается между двумя типами образов. Копии - вторичные обладатели
[сопричастным]; они - претенденты, стоящие на прочных основаниях, чьи претензии
гарантированы сходством [с непричастным]. Симулякры - нечто вроде ложных
претендентов, чьи претензии строятся на несходстве, заключающемся в сущностном
извращении или отклонении [от непричастного]. Именно в этом смысле Платон
разделяет всю область образов-идолов на две части: с одной стороны, есть
копии-иконы, с другой - симулякры-фантазмы1. Теперь мы можем лучше опреде-
___________
1 Софист, 236в, 264с.
333 ЛОГИКА СМЫСЛА
лить мотивацию Платона в целом: она связана с отбором среди претендентов, с
различением хороших и плохих копий или, скорее, копий (всегда обремененных
несходством) и симулякров (всегда нагруженных различиями). Суть дела в том,
чтобы обеспечить победу копии над симулякром, подавить его, загнать на самое дно
и не давать ему выйти на поверхность, чтобы всюду "совать свой нос".
Великая очевидная дуальность - идеи и образа - налицо только тогда, когда ставят
целью обеспечить скрытое различие между этими двумя типами образов и дать
конкретный критерий [для их разделения]. Ибо, если копии и иконы суть хорошие
образы и имеют прочное основание, то только потому, что они наделены сходством.
Но такое сходство нельзя понимать как внешнее отношение. Оно существует не
столько между вещами, сколько между вещью и Идеей, поскольку именно Идея
охватывает те отношения и пропорции, которые конституируют внутреннюю сущность
[вещи]. Будучи вместе и внутренним, и духовным, сходство выступает и мерой
притязания: копия по-настоящему походит на некую вещь лишь в той степени, в
какой она походит на Идею этой вещи. Претендент соответствует объекту притязаний
лишь постольку, поскольку смоделирован (внутренне и духовно) согласно Идее. Он
наделяется определенным качеством (например, "быть справедливым") лишь
настолько, насколько он смог обосновать себя на сущности (справедливости).
Короче говоря, именно высшее тождество в Идее обосновывает правомерность
притязания копий, поскольку последнее опирается на внутреннее или производное
сходство. Обратимся теперь к другой разновидности образов - к симулякрам. Того,
на что они претендуют (объект, качество и так далее), они добиваются хитростью,
- агрессией, инсинуациями, ниспровержениями. Они идут "против отца", в обход
Идеи2. Их неосновательные претензии прикрыва-
____________
2 Анализируя отношение между письмом и логосом, Ж.Деррида обнаружил эту
платоновскую фигуру: отец логоса, сам логос и письмо. Письмо и есть некий
симулякр, ложный претендент, поскольку именно оно силой и ловкостью намеревается
захватить логос или даже вытеснить последний, не проходя через отца. Cf., "La
Pharmacie de- Platon", Tel Quel, nе 32, pp.l2ff, et no.33, pp.38ff. Ту же фигуру
мы находим и в Политике: Благо как отец закона, сам закон и различные
постановления. Благие постановления суть копии; но они становятся симулякрами
как только, уклоняясь от Блага, попирают и узурпируют закон.
334 ПРИЛОЖЕНИЯ
ют несходство, которое держит их во внутреннем неравновесии.
Назвать симулякр копией копии, бесконечно деградировавшим иконическим образом
или бесконечно отдаленным сходством, значило бы упустить главное - то, что
симулякр и копия различны по природе; то, благодаря чему они составляют две
части одного деления. Копия - это образ, наделенный сходством, тогда как
симулякр - образ, лишенный сходства. Катехизис, во многом питаемый платонизмом,
уже познакомил нас с понятием симулякра. Бог создал человека по своему образу и
подобию. Согрешив, человек утратил подобие, но сохранил образ. Мы превратились в
симулякр. Мы отказались от нравственного существования в пользу существования
эстетического. Вспомнить о катехизисе полезно и потому, что в нем подчеркивается
демонический характер симулякра. Несомненно, последний все еще создает эффект
подобия. Но это эффект целого, полностью внешний и производимый средствами,
совершенно отличными от тех, что действуют внутри модели. Симулякр строится на
несоответствии и на различии. Он несет несходство внутри себя. Вот почему мы не
можем больше определять его, исходя из отношения к модели - модели, налагаемой
на копии, модели Того же Самого, задающей подобие копий. Если у симулякра и есть
какая-то модель, то совсем иного типа - модель Иного, которая обусловливает
внутреннее несходство3.
Возьмем, к примеру, знаменитую триаду платоников:
потребитель, производитель, имитатор. Если потребитель стоит на вершине
иерархической лестницы, то потому, что он оценивает цели и располагает истинным
знанием - знанием модели, или Идеи. Копию же можно
___________________
3 Иное, фактически, - это не только недостаток, аффектирующий образы; оно само
появляется в качестве возможной модели, которая противоположна хорошея модели
Того же Самого: см., Тэтет, 176е; Тимей, 28в.
335 ЛОГИКА СМЫСЛА
считать имитацией в той степени, в какой она воспроизводит модель. А поскольку
это поэтическая, духовная и внутренняя имитация, то она, вместе с тем, выступает
и как подлинное произведение, регулируемое отношениями и пропорциями,
конституирующими сущность. В хорошей копии всегда заложена порождающая процедура
и соответствующее этой процедуре если не знание, то правильное мнение. Итак, мы
видим, что имитация обречена на уничижительный смысл, поскольку теперь она
выступает как всего лишь симуляция [идеи], то есть прилагается к симулякру и
обозначает только внешний, непродуктивный эффект сходства - эффект, достигаемый
хитростью и ниспровержением [идеи]. Больше нет даже и правильного мнения. Место
познания занимает некое ироническое состязание, искусство столкновения, лежащее
вне знания и мнения4. Платон специально показывает, как достигается такой
непродуктивный эффект: дело в том, что наблюдатель не способен охватить те
огромные масштабы и глубины, которые несет в себе симулякр. Именно в силу такой
неспособности у наблюдателя и возникает впечатление сходства. Симулякр включает
в себя дифференциальную точку зрения. Наблюдатель становится частью самого
симулякра, а его точка зрения трансформирует и деформирует последний5. Короче
говоря, в симулякре присутствует некое умопомешательство, некое неограниченное
становление. Так в Филебе, например, мы читаем: "...ни более теплое, ни более
холодное, принявшие определенное количество, не были бы больше таковыми, так как
они непрерывно движутся вперед и не останавливаются на месте..."*. Становление
всегда иного, низвергающее глубинное ста-
_____________________
4 См. Государство, 10:602а, и Софист, 268а.
5 Одуар очень хорошо показал тот аспект, что симуляк-ры - "это конструкции,
включающие угол зрения наблюдателя так, что в любой точке, где находится этот
наблюдатель, воспроизводится иллюзия... В действительности акцент делается не на
определенном статусе небытия, а, скорее, на этом едва заметном разрыве - на едва
заметном искажении реального образа, происходящем в точке, занятой наблюдателем
и дающим возможность построить симулякр - творение софиста" ("Le Simulacre",
Cahiers pour l'analyse, nе 3).
* Платон, Флеб, 2411. - Примечание переводчика.
336 ПРИЛОЖЕНИЯ
новление, идущее в обход равного, предела, Того же Самого или Подобного: всегда
сразу большее и меньшее, но никогда - одинаковое. Поставить предел становлению,
упорядочить его согласно Тому же Самому, загнать его в рамки сходства, - а ту
часть, которая остается непокорной, затолкать как можно глубже, замуровать в
пещере на дне Океана - вот цель платонизма, стремящегося обеспечить триумф икон
над симулякрами.
* * *
Итак, платонизм закладывает основы всей той области, которую философия позже
признает своей: область представления, которую наполняют копии-иконы, и которая
определяется не внешним отношением к объекту, а внутренним отношением к модели
или основанию. Платоническая модель - это То же Самое, в том смысле, в котором
Платон говорит, что Справедливость есть не что иное, как справедливое; Мужество
- не что иное, как мужественное, и так далее - то есть абстрактные определения
основания как того, что обладает чем-то изначально. Платоническая копия - это
Подобное: претендент, чье обладание вторично. Чистой тождественности модели или
оригинала соответствует образцовое сходство; чистому подобию копии соответствует
сходство, называемое имитацией. Но не нужно думать, что сила представления
наращивается платонизмом только ради нее самой: он удовлетворяется тем, что
устанавливает эту область, то есть обосновывает и выделяет ее, а также устраняет
из нее все, что могло бы размыть ее границы. Дальнейшая разработка
представления, его достаточное обоснование, придание ему замкнутости и
конечности - это, скорее, цель Аристотеля. У него представление охватывает и
покрывает собой всю эту область, распространяясь от наивысших родов до
наимельчайших видов. Метод деления обретает здесь свой традиционный облик и ту
детальную проработку, которые еще отсутствуют у Платона. Можно выделить и третий
момент, возникающий под влиянием христианства, когда уже нет нужды ни
обосновывать представление и его возможность, ни определять или задавать его как
337 ЛОГИКА СМЫСЛА
нечто конечное. Теперь его стараются изобразить бесконечным, наделяют правом
претендовать на беспредельность. Ему подчиняют бесконечно большое и бесконечно
малое, открывают ему доступ как к Бытию, превосходящему наивысшие из родов, так
и к единичному, лежащему ниже наимельчайшего из видов.
Лейбниц и Гегель, с присущей им гениальностью, отдали должное этим попыткам. Но
и эти мыслители не выходят за пределы представления, поскольку сохраняют
потребность в Том же Самом и Подобном. Проще говоря, То же Самое задает
безусловный принцип, способный сделать его повелителем беспредельного:
достаточным основанием. А Подобное задает условие, налагаемое на беспредельное:
схождение и непрерывность. Действительно, такое понятие, как лейбницевская
совоз-можность означает, что если монады уподобить сингулярным точкам, то каждая
серия [монад], сходящаяся к одной из этих точек, имеет продолжение в других
сериях, сходящихся к другим точкам. Мир иного типа начинается в окрестности тех
точек, где образованные серии расходятся. Мы видим, таким образом, что Лейбниц
исключает расхождение, относя его к "несовозможности". Критерием наилучшего из
возможных миров - то есть критерием реального мира - остается максимальная
степень схождения и непрерывности. (Все другие миры представляются Лейбницу
"претендентами" без достаточных оснований). То же можно сказать и о Гегеле. В
последние годы уже обращали внимание, до какой степени круги диалектики
вращаются вокруг единого центра и опираются на единый центр.6 Не так уж и важно,
идет ли речь о моноцентрических кругах или же о сходящихся сериях. В обоих
случаях философия, устремленная на завоевание бесконечного, не может
освободиться от стихии представления. Ее опьянение: ложная видимость..
___________
6 По поводу Гегеля Луи Альтюссер пишет: "У круга кругов, у сознания лишь один
центр, который только и задает последнее: здесь же должны быть круги с другими
центрами - децентрированные круги - для того, чтобы их действия аффектировали
этот центр сознания - короче, чтобы они сверхдетерминировали его сущность...".
Pour Marx (Paris: Maspero, 1970), р.101:
338 ПРИЛОЖЕНИЯ
философия преследует всегда одну и ту же цель - обосновать Иконологию и
приспособить ее к спекулятивным нуждам христианства (бесконечно малое и
бесконечно большое). Она постоянно озабочена отбором претендентов, отбраковкой
всего эксцентричного и отклоняющегося во имя высшей завершенности, сущностной
реальности или даже смысла истории.
* * *
Эстетика страдает тягостным раздвоением. С одной стороны, она обозначает теорию
чувственного восприятия как формы возможного опыта, а с другой - теорию
