вдруг, быстро нагнувшись к девчонке с белокурой косой, что сидела, неес-
тественно выпрямив спину, схватил ее и поднял, словно тряпичную куклу.
Девчонка, словно уже отдав Богу душу, покорно повисла у него в руках.
Руки у нее безвольно болтались, голова склонилась набок, глаза закры-
лись. Двое других, подняв головы, закивали, ухмыляясь. Блондин потащил
девчонку к двери; проходя мимо флегматично покуривающего шофера, он лишь
кивнул ему: дескать, можно ехать. Мальчик слышал, как сидевший перед ни-
ми мужик не переставая икал от страха.
Автобус въехал на площадь и возле обитого жестью навеса остановился.
Напротив была маленькая церковь, рядом - корчма, за ними - стройконтора
с национальным флагом над фронтоном и серое здание полиции. Мальчик с
матерью вышли последними; она крепко держала его за руку. На площади бы-
ло грязно, солнце светило ярче и резче, чем дома, ветровые потоки, вры-
ваясь из узеньких улиц, устраивали потасовку, швыряя друг в друга пусты-
ми картонными коробками, мятой газетой, пучками травы, гремя листами
ржавой жести на крыше навеса у автобусной остановки. Мальчик загляделся
на дохлую кошку, она валялась возле навеса, а рядом, в пыли, тянулась
кровавая полоса: видно, кто-то пинком отшвырнул туда кошачий труп с мос-
товой. Но женщина быстро потащила сына дальше. Возле корчмы блевал ста-
рикашка; мальчик по взгляду матери догадался, что она старика знает и
что она удивлена - потому, может, что старики блюют редко: напившись,
они валяются, хлюпают носом и делают под себя.
В корчме уже сидел и выпивал мужик в шляпе; когда они вошли и звонок
над дверью зазвякал, мужик поднял голову и оскалил зубы в ухмылке. Он
сидел в дальнем углу, под портретом негра-боксера с лентой на лбу.
Мальчик быстро сунул руку в карман. Женщина поздоровалась и, посадив сы-
на недалеко от мужика в шляпе, прошла к стойке. Корчмарь, маленький, то-
щий и желтый, кивнул и закрыл кран.
Здорово.
Не заходил, спросила женщина.
Две недели не видал, подумав, сказал человечек и налил ей стопку па-
линки. Женщина смотрела на шкалик; над ними медленно вращались лопасти
вентилятора, шевеля бумажные ленты с липучкой, свисающие над стойкой.
Мальчик заметил, как корчмарь через плечо женщины посмотрел на него.
А это кто?
Сын, сказала женщина, сжимая шкалик в ладони.
Я так и думал, улыбнулся корчмарь, потом вдруг помрачнел.
Там их уже неделю как двое, сказал он. Второй помоложе.
Женщина медленно поставила пустой стакан на стойку; плечи ее передер-
нулись.
Тогда налей еще, закашлялась она.
А ему, вопросительно посмотрел корчмарь на мальчика, который успел
положить перед собой раскрытый ножик и, уперев ладони в исчерканный,
весь в пятнах стол, не отрываясь смотрел на мужика в шляпе. Он подумал,
что, если сюда вернется, обязательно разыщет девчонку. А почему подумал,
и сам не знал. Наверно, все из-за этого мужика в засаленной шляпе.
Женщина повернулась и посмотрела на сына.
Давай и ему тоже.
Сколько парню годков-то, спросил человечек.
Женщина бросила на него быстрый взгляд и почти сердито ответила.
Четырнадцать.
Мужик в шляпе загоготал и бросил на стол мелочь.
Ладно, я ведь так, ты - мать, тебе виднее, пробурчал корчмарь и налил
женщине еще сто граммов, а один шкалик отнес мальчику. Тот посмотрел в
его удивительно голубые глаза. Корчмарь улыбнулся снова. Зубы у него бы-
ли желтые, волосы - жирные, в перхоти, и мальчик подумал, что человек
этот проживет недолго.
Ладно, парень, выпей-ка вот, улыбался корчмарь.
Мальчик взял шкалик, следя, как мужик в шляпе закрывает за собой
дверь. А тот, обернувшись на пороге, послал-таки им напоследок еще одну
свою ухмылку. Вентилятор вдруг замедлил вращение, загудел, защелкал и
совсем остановился. Корчмарь смотрел на ножик; рука его дернулась, слов-
но он хотел потрогать его. Но мальчик был быстрее.
Вы тут девчонку знаете, белобрысую такую, с косой?
Корчмарь вернулся к женщине, которая не мигая смотрела на пустой шка-
лик. Голос корчмаря звучал льстиво, заискивающе; но мальчик чувствовал:
то, что говорит этот человечек, матери все же приятно.
Прямо вылитый отец.
На другой склон горы, на территорию стройки, можно было попасть по
улочке, что отходила от площади возле полицейского участка. Миновал пол-
день, когда они отправились в путь. Ветер свистел и шуршал, блуждая в
щелях домов и в развалинах, потом, вырываясь оттуда, закручивал легкую
пыль городка в желтые прозрачные воронки. Женщина держала сына за руку.
Они торопливо прошли несколько одинаковых, убогих улочек и зашагали,
поднимаясь все выше, по прихотливо вьющейся тропе, глубоко врезающейся в
склон горы. Теперь с дороги уже невозможно было свернуть: слева срывался
в бездну крутой склон с каменными глыбами, меж которыми торчали колючие
сухие кусты; справа вздымалась почти отвесная, голая скальная стена.
Солнце палило нещадно, сгоняя с небосклона даже малейшее облачко. Женщи-
на не отпускала руку мальчика. Они подошли к выкрашенному в красный цвет
деревянному шлагбауму. Здесь тропа становилась шире; на поляне, в тени
деревянной будки, лежали два человека. Женщина остановилась и поздорова-
лась; мужчины привстали, потом поднялись. Один был пожилой, почти ста-
рик, второй - совсем молодой, как те трое, что вошли в автобус после
границы. Эти тоже были в рабочих блузах. Женщина полезла в корзину, дос-
тала грязный полиэтиленовый пакет, развернула его, вынула мятые, захва-
танные бумаги.
Удостоверение, сказала она, протягивая бумагу пожилому. Молодой нак-
лонился, заглянул в лицо мальчику. Так близко, что его дыхание обжигало
кожу. Мальчик медленно опустил руку в карман. Пожилой изучал бумагу, по
слогам разбирая слова.
Тебе сколько лет, неожиданно спросил парень. Мальчик смотрел на его
лицо с красным шрамом; видно было, что он еще не бреется. На подбородке
у него курчавился пушок; такой же пушок темнел там, где позже должны бу-
дут вырасти бакенбарды.
Четырнадцать, прошептал мальчик и зажмурился.
Молодой вдруг выпрямился.
Ха!..
Пожилой покопался в корзине, вытащил кусок печеного мяса, откусил,
пожевал, потом швырнул его за спину. Посмотрев на женщину, мотнул голо-
вой в сторону будки.
Туда ступайте!
Женщина было заколебалась, потом нахмурилась и бросила взгляд на сы-
на.
Его не трожьте!
Сколько ему, еще раз спросил молодой.
Женщина пристально посмотрела на него.
Тебе самому-то сколько?
Будка стояла в середине поляны. Мальчик остался сидеть на плоском го-
рячем камне. Те втроем ушли. Первой - женщина, потом - парень, последним
- старик. Однако старик вышел раньше. Мальчик, лежа, как ящерица, на
камне, ловил звуки, доносящиеся из будки. Там хрипели, скулили, тяжело
дышали - можно было подумать, что в будке убивают кого-то. Пожилой вер-
нулся, застегивая штаны. Со лба его градом лил пот, он изумленно качал
головой и усмехался мальчику. Ух ты, мать твою...
Потом, в распахнутой рубашке, вышел и молодой; за ним показалась жен-
щина. Грудь у парня была голой и белой; белой, как известь. Он даже не
вспотел. Женщина прятала в пакет бумаги.
Можно идти, спросила она.
Парень кивнул, глядя на мальчика. Тот встал перед ним.
Ты девчонку тут знаешь? Белобрысую, с косой?
Руку вынь из кармана, сказал, ухмыляясь, парень.
За поляной тропа неожиданно пошла вниз; земля оживала на глазах. Все
больше вокруг становилось зелени; меж камнями, вырываясь из-под земли,
журчали, играя друг с другом в прятки, шустрые ручейки. Потом, за плав-
ным поворотом, перед ними открылось сверкающее плоскогорье - сплошная
громадная стройка. С запада небосвод заволакивали тучи. Женщина наконец
отпустила руку мальчика; они смотрели на небо. Несколько минут они стоя-
ли молча; мальчик видел, что у матери катятся по щекам слезы. Потом тро-
па ненадолго стала опять такой узкой, что идти по ней можно было лишь
чуть ли не боком. Скальная стена, если дотронуться до нее, обжигала; ко-
варные выступы оставляли ссадины на спине и руках мальчика. Женщина, хо-
тя была крупнее и толще, да еще несла корзину, продвигалась вперед про-
ворнее.
Внизу, там, где начинался бескрайний барачный город, они встретили
группу людей в рабочей одежде. Их было примерно полдюжины, и они говори-
ли о каком-то несчастном случае. Один, заметив женщину, отделился от ос-
тальных, влез на кучу песка и, помахав рукой, крикнул.
В двести двадцатый он перебрался. Ступайте налево, прямо, потом нале-
во и опять прямо.
Но сведения оказались неверными: выяснилось, им нужен номер двести
десятый. Барак был небольшой, человек на двадцать от силы. Привилегиро-
ванный барак, для ветеранов. Мужчина лежал на нижних нарах на соломенном
тюфяке и спал. Во сне он громко храпел; иногда у него вздрагивали плечи.
Он тоже был в рабочей блузе. В глубине кто-то пиликал на губной гармош-
ке; еще кто-то молился. На дальних нарах играли в карты. Женщина села на
край тюфяка, поставила корзину у левой ноги. Мальчик остался стоять,
всматриваясь в полутьму; он поискал глазами того, кто играл на гармошке,
но не нашел. Зато силуэт того, кто молился, ему показался чем-то знако-
мым.
Мужчина внезапно проснулся и сел. Глаза его со сна были налиты
кровью. Он непонимающе моргал, озираясь. Волосы его были всклокочены,
подбородок щетинист и грязен.
Привет, сказала женщина, кладя руку ему на колено.
Я тебя уже ждал, ответил мужчина; потом посмотрел на мальчика.
Как вырос-то! Сколько ему?
Четырнадцать, ответил мальчик.
Женщина засмеялась и погладила мужчину по щеке.
Четырнадцать, повторила она и опять засмеялась.
Мужчина тоже улыбнулся, потом наклонился к жене, понюхал ее рот, шею
и нахмурился.
Двое их было?
Она кивнула.
Мог бы и встретить.
Мужчина пожал плечами.
Конечно мог бы... Есть хочется.
Женщина потянулась за корзиной. Они поели. Мальчик тоже ел; ему вдруг
захотелось бросить мясо за спину. Он посмотрел на мужчину; лицо у того
лоснилось от жира.
Ты девчонку тут не знаешь? Белобрысая такая, с косой.
Мужчина помотал головой, потом обернулся к женщине.
Он что, всегда такой лысый?
Всегда, ответила женщина и закончила еду, вытирая рот. Губная гармош-
ка смолкла, игроки тоже убрали карты, лишь монотонное бормотание моляще-
гося все еще металось в сумрачном пространстве между дощатыми стенами.
Из полутьмы появился низенький лысый человек, кивнул им. На шее у него
болталась на толстом шнурке губная гармошка. Опустив плечи, он встал в
проеме открытой двери, глядя, как густеют сумерки. Тени вытягивались,
росли, неуклонные, как привычка. Все кругом стихло, словно страшась
близкой ночи; но это было всего лишь ползучее усталое безразличие, кото-
рое охватило не только людей, но и растения: несколько тощих, плохо
подстриженных акаций, цветы на затоптанных клумбах между рядами бараков,
пучки травы и желтого папоротника под стенами будок; медленным, сонным и
равнодушным стал и воздух внутри. Мир был таков, словно кто-то его поте-
рял. Молиться тоже перестали.
Посередине барака стоял маленький стол, женщина отнесла туда корзину,
выложила остатки съестного, кивнула кому-то, затем вернулась с набитой
чем-то авоськой. Мужчина смотрел на мальчика; потом перевел взгляд на
женщину и на авоську. Женщина выложила содержимое на тюфяк. Женская
одежда, нижнее белье, теплые вещи, полотенце, брусок желтого стирального
мыла. Какой-то порошок в мешочке. Лекарства. Несколько пожелтевших фо-
тографий, документы в полиэтиленовом пакете.
И все?
Женщина пожала плечами.
Все. Рабочую одежду и так дадут.
В женском поселке какая-то эпидемия на прошлой неделе случилась, ска-
зал мужчина.
Хоронили там, прошептал кто-то из темноты. Мальчик знал: это тот, кто
