Поволжье и в Причерноморье католиков-генуэзцев - союзников
константинопольских императоров.
Противостояние вылилось в открытую войну после того, как татарские кочевья
постиг джуд (гололедица). Скот падал, люди голодали, и, спасаясь от голода,
татары продавали сыновей и дочерей генуэзцам. Генуэзцы с удовольствием
скупали девочек и мальчиков в чаянии высоких барышей. Узнав об этом,
Джанибек страшно возмутился: по татарским понятиям, можно и нужно было
стремиться к получению военной добычи, но наживаться на несчастье соседа
считалось аморальным. Войска Джанибека осадили сильную генуэзскую крепость
Кафу (современная Феодосия). Поскольку генуэзцы имели флот, а татары - нет,
крепость была для них практически неприступна. И тогда Джанибек приказал
забросить катапультой в крепость труп умершего от чумы человека. Труп
перелетел через стену и разбился. Естественно, в Кафе началась чума.
Генуэзцы вынуждены были оставить Кафу, и уцелевшая часть гарнизона
отправилась домой.
По дороге покинувшие Кафу остановились в Константинополе - чума пошла
гулять по Константинополю и пришла в Европу. В это же время происходила
миграция с востока на запад азиатской землероющей крысы-пасюка. Поскольку
крысы - это переносчик чумы, "черная смерть" поползла по всей Западной
Европе. Тогда вымерла большая часть Южной Италии, три четверти населения
Германии, около 60% населения Англии; через Германию и Швецию "черная
смерть" попала в Новгород, через Новгород и Псков - в Москву, где от нее
умер и князь Симеон Гордый (1354).
Несмотря на огромные людские потери во время эпидемии, Московское княжество
быстро восстановило не только количественный, но, и это главное, -
"качественный" состав своего населения. Да это и неудивительно: пережить
смерть своих боевых товарищей, друзей и близких, сохранив волю к жизни и
деятельности, гораздо лучше удалось людям энергичным, активным, способным
бороться в сложной обстановке, то есть пассионариям. После эпидемии для них
сложились самые благоприятные условия, ибо все - князь, бояре, митрополит -
в час разорения нуждались не в лодырях и слюнтяях, а в людях толковых и
духом не падавших. И потому, несмотря на чуму, период царствования
Джанибека был крайне благоприятным временем для Москвы.
В немалой степени этому способствовало и то обстоятельство, что сам
митрополит Алексей сумел установить доверительные отношения с Джанибеком и
его старшей женой - Тайдулой. Тайдула, "первая дама" ханского двора, была
женщина редкой красоты и выдающегося ума. Однако ее постигло несчастье -
тяжелая глазная болезнь (по всей видимости, трахома). У ложа царицы
побывали знаменитые персидские и арабские врачи, степные шаманы, но тщетно:
болезнь прогрессировала. И лишь Алексей, посетивший Тайдулу в Орде, смог
помочь жене хана. Тайдула, женщина благородная, не забыла услуги и всегда
оставалась верным другом московской митрополии, а тем самым и Московского
княжества.
Финал царствования "доброго царя" Джанибека был трагичен. Один из его
многочисленных детей - Бердибек - стал отцеубийцей, захватил трон и казнил
всех своих братьев, дабы упрочить свои права на престол. Но
изверга-отцеубийцу никто не собирался поддерживать, и вскоре Бердибек был
убит. После этого объявился целый ряд самозванцев. Кульпа, Навруз и другие
называли себя уцелевшими детьми Джанибека. Все они претендовали на престол,
а их истинным происхождением никто не интересовался. В результате
стабильность в Орде была утрачена - за десять лет сменилось несколько
десятков ханов, большинство из которых были чисто номинальными
политическими фигурами. Русские летописцы очень точно назвали происходившее
в Орде "Великой замятней".
"Замятней" и воспользовался митрополит Алексей. Используя нужду очередного
хана в русском серебре, он сумел в обмен на финансовую поддержку получить
ханскую грамоту, удостоверяющую, что великое княжение является
наследственным правом московских князей из династии Ивана Калиты. Так
им образом, политическая традиция Киевской Руси была отменена окончательно.
Ей на смену пришел абсолютно новый принцип наследственной, династической
монархии. Итоги "Великой замятни" оказались для Золотой Орды плачевными.
Хан Синей Орды Хызр привел свои сибирские полки и захватил все Поволжье.
Хызра наши летописцы тоже называли добрым, кротким и человеколюбивым. За
свое короткое правление он сумел провести только одно мероприятие -
поручить русским князьям переловить новгородских ушкуйников, которые
свирепствовали на Волге и Каме, и казнить их, что князья с удовольствием и
проделали, ведь разбойники-ушкуйники ни в ком не вызывали ни малейшей
симпатии.
Ханы Синей Орды были слабо связаны с Сараем. Если Белая Орда, граничившая с
Джагатайским улусом и мусульманской частью Средней Азии, без воодушевления,
но все же перешла в ислам, то Синяя Орда, находившаяся, как мы помним, в
Западной Сибири, по-видимому, об исламе вообще не имела никакого
представления. Вельможи, окружавшие ханов, назывались там не "эмиры", а
"тояба" (слово это переводу не поддается, понятно лишь, что имеется в виду
военная аристократия, командный состав армии, не подвергшийся никаким
культурным воздействиям - ни христианизации, ни исламизации). И потому
вскоре территориальная целостность Золотой Орды была утеряна: отделились
камские булгары, мордва и гузы, которые жили на Яике, а оставшаяся
территория распалась на две части.
Восточной частью стали владеть потомки Хызра (их было много, и они часто
сменялись на престоле), а в Причерноморье пришел к власти темник Мамай.
Мамай первоначально командовал тьмой - десятью тысячами воинов. Он не
принадлежал к роду Чингизидов, но был талантливым полководцем и умным
политиком. Вероятно, именно поэтому он оперся на бывших врагов монголов -
придонских половцев, которые к тому времени тоже стали называться татарами.
Отношение этих двух частей бывшей Золотой Орды к Руси было различным.
Наследники ханов Синей Орды - прежде всего Тохтамыш - придерживались
традиционной политики союза с Русью, проводимой со времен Батыя. Мамай же
опирался на союз с Западом, главным образом с генуэзскими колониями в
Крыму. Это различие оказалось решающим в дальнейшем ходе событий.
СИНЯЯ ОРДА
Утрата единства Золотой Орды позволяла литовцам добиться значительных
успехов на территории, потерявшей покровительство татар. Киев все в большей
степени становился литовским городом, а Чернигов и Северская земля
постоянно переходили из рук в руки - от Москвы к Литве и обратно. Литовский
князь Ольгерд, не симпатизировавший православию, несколько раз устраивал в
Полоцке и Витебске гонения на христиан. Это, конечно, не прибавляло ему
популярности на Руси, и Москва была категорически против литовской
политики. К тому же Ольгерду приходилось считаться с тем, что большинство
населения разбухшей от завоеваний Литвы составляли православные русские.
Поэтому, чтобы обеспечить их если не преданность, то лояльность и ослабить
влияние московского митрополита, Ольгерд попытался установить в Киеве
особую митрополию, которой подчинялись бы православные русские.
Митрополит Алексей вполне оценил опасность, таящуюся в плане Ольгерда для
власти Москвы и для судьбы Руси. К счастью, вопрос об учреждении новой
митрополии мог быть решен только в Константинополе. В Константинополе же
Палеологов сменил Иоанн Кантакузин - полководец, ставший императором.
Кантакузин, видя гибель ромейской державы, использовал помощь османского
султана Урхана, одержал победу над Палеологами и занял Константинополь.
Поскольку идейную поддержку Кантакузину оказали афонские монахи -
противники западников-Палеологов, - с его приходом к власти было
восстановлено каноническое православие и пресечены все попытки заключения
унии с Римом.
Естественно, что политика Кантакузина, опиравшегося на дружбу с турками и
отказавшегося от услуг рыцарей из Франции, Италии и Сицилии,
квалифицировалась западноевропейцами и их греческими друзьями как
государственная измена. Такая точка зрения из французских и немецких
сочинений перекочевала и в русскую либеральную историографию XIX в., хотя,
по справедливости, эта точка зрения должна быть признана, по крайней мере,
однобокой. Ведь в действительности Кантакузин оказал огромную услугу
митрополиту Алексею в сохранении церковного единства Руси. Император и
поставленный им патриарх Филофей Коккин выступили против разделения русской
митрополии на восточную и западную. Опираясь на поддержку императора и
патриарха, митрополит Алексей сумел, будучи в Константинополе, добиться от
патриархии отказа Ольгерду. Через некоторое время Кантакузин, покинутый
своими сторонниками, отрекся от престола и ушел на Афон, где окончил свои
дни монахом и духовным писателем. Палеологи вернулись к власти, но русская
митрополия осталась единой.
Однако далеко не все на Руси поддерживали антилитовскую, а значит, и
антизападническую политику Москвы. За Ольгерда стояли противники Москвы -
суздальские князья; имелась мощная партия сторонников Литвы и в Новгороде.
Точно так же две партии, как мы помним, сложились и в двух частях бывшей
Золотой Орды: западническую возглавлял темник Мамай, а партию сторонников
Московской Руси - хан Тохтамыш.
Тохтамыш был сыном эмира Мангышлака, убитого правителем Белой Орды
Урус-ханом. Но эмиры и беки Белой Орды не захотели подчиняться наследникам
Урус-хана, людям ничтожным, глупым, пьющим и ленивым. Недолго думая они
призвали Тохтамыша, сына жертвы Урус-хана. Началась внутренняя усобица,
вылившаяся в военные действия. Тохтамыш проиграл решающий бой, спасаясь,
бросился в Сырдарью, под градом стрел, раненый, переплыл реку и выбрался на
другой берег. Там его подобрали люди Железного Хромца - Тимура. Тохтамыша
накормили, перевязали рану, одели, а потом представили самому Тимуру. Тимур
сказал: "Ты, видимо, мужественный человек; иди, возвращай себе свое
ханство, и ты будешь моим другом и союзником". Тохтамыш вернулся с войсками
Тимура и овладел Белой Ордой, а Синюю получил по праву наследования. После
этого он двинулся на запад, чтобы изгнать из Причерноморья узурпатора
Мамая.
Мамай прекрасно понимал грозящую ему опасность. Для того чтобы собрать
достаточное количество людей (волжские татары неохотно служили Мамаю, и в
его войске их было немного), Мамай привлек ясов, касогов, крымских
караимов. На содержание такого войска нужны были деньги, и немалые. У
самого Мамая денег не было, а получить финансовую помощь Мамай мог лишь от
своих друзей - генуэзцев. Те обещали помочь, но потребовали взамен
концессии для добычи мехов и торговли на севере Руси, в районе Великого
Устюга. Мамай попытался договориться с князем Дмитрием Московским и
некоторыми русскими боярами о том, что за предоставление концессий он
поможет устройству их личных дел, а молодому князю Дмитрию даст ярлык на
великое княжение.
Если бы Дмитрий согласился на эту сделку, Московская Русь в очень короткое
время превратилась бы в торговую колонию генуэзцев. И хотя многим в Москве
предложение показалось выгодным, свое слово сказала церковь. Преподобный
Сергий Радонежский заявил, что с латинянами никаких дел быть не может: на
Святую Русскую землю допускать иноземных купцов нельзя, ибо это грех.
Авторитет Сергия был настолько высок, что с ним нельзя было не считаться, к
тому же его поддержал митрополит Алексей. Москва отвергла предложение
генуэзцев и тем самым продемонстрировала верность союзу с законным
наследником ханов Золотой Орды - Тохтамышем, стоявшим во главе волжских и
сибирских татар.
Мамай, рассерженный на неуступчивого московского князя, решил подавить
Москву, взыскать с Дмитрия повышенную дань и таким образом угодить своим
друзьям-генуэзцам. Для этого он вступил в союз с Ягайлой, сыном Ольгерда,
который, как и его отец, мечтал о захвате части Руси. Мамая и Ягайлу свела
вместе идея раздела Руси, при котором часть ее территории досталась бы
литовцам, а часть Мамай подчинил бы себе и создал бы на ее основе свое
новое государство.
