смерти. Но французы, заметя по знакам отличия, что это русский генерал,
удержали штыки и привели его к вице-королю. Храбрый уважил храброго и
поручил полковнику Ассолину проводить генерала к императору.
Большой люнет завоеван; но французы недалеко подвинулись с этим
завоеванием: курган Горецкий и батарея Дохтурова еще были целы, и на
пространстве, ими обстреливаемом, не стояла нога неприятеля. Корпус
Остермана, имея перед собою глубокий овраг Горецкий и на правой руке
дивизию Капцевича, представлял опору надежную и вместе отпор грозный.
Генерал Груши, провожавший вице-короля, слева, пользуясь минутою расплоха
при взятии люнета, кинулся было с кавалериею Шастеля на дивизию Капцевича.
Но тут вдруг растворились вздвоенные взводы пехоты, и генерал Шевич выехал
с полками конной гвардии и кавалергардским. Шевич и гвардейцы впились в
неприятеля. Лагуссе, Тьери, Шастель, Лафон, Бриян, Тальгут, Домангет
рубятся с нашими. Тюрень, Грамон и сам Груши ранены, и неприятель дал тыл!
При атаках, подобных этой, офицеры французские, часто потомки благородных
родов рыцарских, рубились один на один с офицерами первых фамилий русских.
Были и другого рода поединки: целые полки, расположась один на одном,
другой на другом берегу болотистого оврага, до тех пор стрелялись (чрез
овраг), пока ни тут, ни там уже некому было зарядить ружья! На счет личной
храбрости офицеров: "Вообще (говорит генерал Сипягин) офицеры наши в
Бородинском сражении, упоенные каким-то самозабвением, выступали вперед и
падали пред своими баталионами!"
В это же время явился на сцену и генерал Милорадович. С необыкновенною
быстротою, скача сам впереди, подвел он сильные батареи на картечный
выстрел и начал осыпать завоеванный люнет целыми дождями картечи; уцелевшую
ж линию оборотил на оси в косвенное положение и унес фланг ее от
неприятеля. Наши выгоды в этом пункте восстановились.
Но обратимся к рассказу, который невольно теряет прямое методическое
направление, и мы невольно запутываемся в повторениях. Один из полков,
захвативших люнет, именно 9-й, был весь составлен из уроженцев Парижа
(d'enfants de Paris). Он исполнил дело с блестящею неустрашимостью. В
двухчасовой борьбе этот полк потерял из фронта 1068 рядовых и 42-х
офицеров! Полковник полка получил две раны пулями. Вот образчик потерь и
храбрости французов!
Пушки (числом 18), вооружавшие люнет (крепкий только одним мужеством
защитников, а, впрочем, слепленный наскоро), достались смелым неприятелям.
И второй период сражения совершился. В это время Наполеон едет сам
посмотреть вблизи на сражающихся. На поле битвы был самый разгар. Около
четырех часов за полдень лесок, прежде не замеченный русскими, вдруг
запестрел толпою всадников. Этот лесок находился против самого кургана
Горецкого. Между людьми сановитыми, на прекрасных лошадях, среди пестрых
мундиров, блестевших богатыми эполетами, радужными цветами орденских лент и
знаками отличия, отличался один без всякого знака. Он ехал на маленькой
арабской лошадке, в серой шинели, в простой треугольной шляпе. Кто не узнал
бы Наполеона? Когда большая часть укреплений на линии русских были
захвачены, он подъехал на ружейный выстрел к сражению, чтоб взглянуть на
ход и положение дел. Тут же хотел он было штурмовать курган Горецкий и
батарею Дохтурова, которые только оставались невзятыми. Но его отговорили.
Наполеону не совсем нравился ход дел. Правда, что русские теряли много
народу, продолжая драку открыто вне ретраншаментов: пушки французские
громили беззащитных. Много было мертвых, но живьем не сдавались наши
неприятелю, разве кого хватали в одиночку. Русские дрались насмерть!
Наполеону очень хотелось разорвать армию нашу пополам и преследовать до
уничтожения.
Для этого надобно было завладеть и последнею опорою - курганом Горецким и
подручною его батареею, которые, приурочиваясь к ручью Стонцу, обстреливали
всю окрестность до большого люнета, завоеванного вице-королем. С намерением
овладеть этою крепкою частью нашей позиции Наполеон доезжал до полета пуль,
чтоб осмотреть все ближе и явственнее. Губительный огонь кипел около Горок.
Оставя свиту за лесом, Наполеон выехал и показался против самых Горок.
Бертье, Коленкур, Дюрок, Бесьер и еще один паж следовали за императором, на
одну минуту подъезжал к нему Мюрат. Наполеон стоял под пулями русских
стрелков. Упрямо хотел он захватить курган Горецкий. "Где ж наши выгоды? -
говорил угрюмо Наполеон. - Я вижу победу, но не вижу выгод!" Все
провожавшие императора восставали против атаки.
"Войска наши утомлены до изнеможения! - говорили маршалы. - Одна надежда на
гвардию!" - "Мы в 600 милях от Франции! - представлял Бертье. - Мы потеряли
до 30-ти генералов. Чтоб атаковать курган, надобно жертвовать новыми
войсками, ожидать новых потерь. И что ж будет, если захватим батарею?
Получим в добычу еще одну горстку русских - и только! Нет, государь, -
продолжал Бертье, - наша цель Москва! наша награда в Москве!" - "Надобно
беречь гвардию, - прибавил Бесьер, - вся надежда на гвардию. Она будет
отвечать Франции за императора!" Эта достопамятная сцена - отрывок из
великой мировой драмы - разыгрывалась на помосте, усеянном трупами, под
павильоном ядер и гранат, при трескучем полете картечи. Все единогласно
убеждали Наполеона уехать далее с этого опасного места, и всякий порывался
скакать вперед для ближайшего осмотра позиции русских. Наполеон упрямился.
Но один из генералов взял под уздцы его лошадь и сказал: "Не здесь,
государь, ваше место! Смотрите: русские нас заметили, на нас наводят
пушки!" Наполеон дозволил себя увести, и тотчас после того картечь русская
вспахала землю, на которой стоял император французов. Изменя место,
Наполеон не изменил предположение и разъезжал по линии с своею думою.
Направясь к Семеновскому, увидел он столпление резервов русских и массы,
готовые двинуться вперед. Эти массы были войска (часть гвардии), посланные
Кутузовым. Это была одна из двух попыток Кутузова действовать
наступательно. Сперва послал он Уварова на левое крыло французов; потом
(около 5-ти часов пополудни), заметив, что центр французской линии почти
весь состоит из конницы, составил плотную массу пехоты, чтоб пробить эту
жидкую линию и направил ее левым флангом на Семеновское. Но пехота наша не
могла ни собраться, ни выйти довольно скоро, и французы, заметив новое
приготовление, не дали созреть и совершиться предприятию. Сорбье даже, как
иные говорят, без приказания Наполеона открыл ужасный огонь.
Заиграли органы адских батарей; целыми колесистыми городами съезжаются они
с разных мест, конная артиллерия скачет по полю, ядра с визгом бороздят и
роют луг и долины, бомбы лопаются, и наши остановились на пути своем, пока
наконец скрестили штык с штыком с колоннами наступавшего Нея. Наполеон
однако ж дрогнул атаки русских на центр его и решился подвинуть вперед
молодую гвардию. Вот лучшая похвала преднамерению Кутузова! Не его вина,
что атаки (на левое крыло и центр французов) и военная хитрость на левом
крыле нашем не достигли вполне своего назначения. Он приказывал - надобно
было исполнить!.. Впрочем, две последние попытки не остались без плода в
объективном смысле: та приостановила, эта изумила - и этого уже достаточно!
Другие рассказывают, что Сорбье не сам, а по повелению Наполеона начал
ужасную пальбу по колоннам русским. Наполеон, говорят они, махнул рукой
и... во весь дух примчалась адская батарея, чтоб поддержать другие
многочисленные, расставленные королем Неаполитанским. В подкрепление
дивизии Фрияна подвинута, как мы сказали, другая - Ронье, из молодой
гвардии, которой начальником был Мортье. В эту минуту выглянула и дивизия
Клапареда из-за люнета, которым заслонялась. Она, как и некоторые другие,
не раз падала на колени, не стерпя пальбы русской, направленной в уровень
человека, другие войска французские по той же причине хоронились по оврагам
и за парапетами завоеванных окопов, стоя на коленях. Чтоб дополнить хотя
несколько не вполне рассказанное, обратимся опять к событиям, уже
промелькнувшим под пером нашим.
"Русские, - говорит французский повествователь, - хотели выполнить
сердечный обет, данный накануне перед св. иконою Богородицы, великий обет:
"Положить свои головы за веру и отечество!"
И вот ожили и пришли в движение в разных местах темневшие вдали массы!
Быстро и отчаянно кинулись эти массы вперед и бегом понеслись чрез поле
отбивать свои окопы. Новый бой взволновался с новым остервенением. Из-за
большого люнета дивизии Жерара, Морана и Брусье с криком бросаются
навстречу русским, перебегают овраг, которым прикрывались, и являются на
противоположной высоте. Направо и налево от них 2-й и 3-й кавалерийские
французские борются, как мы уже сказали, с 2-м и 3-м корпусами
кавалерийскими русскими. Полки кавалергардские и конной гвардии выдерживают
ужасный бой. Некоторые из французских карабинеров побиты или взяты в плен
далеко за линиею русскою, куда они промчались, обезумев от запальчивости.
В центре, впереди дивизии Фрияна, 80 пушек громят и останавливают высланные
колонны русские. Остановились эти колонны и, терзаемые, разрушаемые с
высоты захваченных у них окопов и с подвижных батарей, целые два часа
простояли неподвижно под градом картечи, не имея возможности идти вперед,
не желая отступить назад.
Кирасиры русские, сильно поддерживавшие свою пехоту, многократно
наскакивали на артиллерию, конницу и пехоту французскую и не раз въезжали
на самые батареи, топча канониров и рубя лошадей.
Шесть Михаилов [27] воевали на Бородинском поле, и вот один идет с
решительным намерением перетянуть весы на свою сторону. Это Михаил Ней!
Русские напрасно польстились на минуту надеждою остановить идущего добывать
себе титул князя Москворецкого. У него были корпуса генерала Монбрена,
Нансути и Груши (более 120 эскадронов) и пехотные: свой и Жюно, при
совокупном с ним действии вице-короля Италиянского. Ней вел тут почти целую
армию! Несмотря на огонь батарей наших, эти многочисленные войска все
подавались вперед. Тогда (минута ужасная!), оглася воздух страшным криком,
все бывшие тут колонны русские двинулись скорым шагом вперед, неся ружье
наперевес. Обе линии (можно сказать, обе армии) столкнулись, скрестили
штыки и (я употреблю сильное сравнение), как сосуды хрустальные, расшиблись
на мелкие части! Все смешалось и перепуталось, но никто не переставал
драться! Конные, пешие, артиллеристы, люди разных вер и народов,
схватывались толпами, в одиночку, резались, боролись и дрались на
смерть![28]
На девяти европейских языках раздавались крики: соплеменные нам по
славянству уроженцы Иллирии, дети Неаполя и немцы дрались с подмосковною
Русью, с уроженцами Сибири, с соплеменниками черемис, мордвы, заволжской
чуди, калмыков и татар! Пушки лопались от чрезвычайного разгорячения,
зарядные ящики вспыхивали страшными взрывами. Это было уже не сражение, а
бойня. Стены сшибались и расшибались, и бой рукопашный кипел повсеместно.
Штык и кулак работали неутомимо, иззубренные палаши ломались в куски, пули
сновались по воздуху и пронизывали насквозь!.. Поле усеялось растерзанными
трупами! И над этим полем смерти и крови, затянутым пеленою разноцветного
дыма, опламенялись красным огнем вулканов и ревели по стонущим окрестностям
громадные батареи.
