покрытую брезентом машину во дворе, которую так и не удалось осмотреть.
"Не опоздать бы с этим Назаркевичем, не упустить бы чего", - подумал он,
но постарался успокоить себя мыслью, что едет на место происшествия, а это
главное...
Начальник угрозыска Богдановска Мотрич ждал Агрбу у себя. Они были
хорошо знакомы.
- Садись, Джума, - предложил Мотрич.
- Как жизнь, Ярослав? - отряхнув брюки, уселся Агрба. - Анекдоты
новые есть?
- Какие тут анекдоты?! - махнул рукой Мотрич.
- Что-нибудь из колхозной жизни.
- Вся наша жизнь анекдот.
Агрба потянулся к графину с водой.
- Подожди, - остановил его Мотрич, достал из тумбочки бутылку
минеральной.
Агрба накрыл ее ладонью, обручальным кольцом сорвал металлическую
крышечку и выпил в два приема.
- Если нет анекдотов, давай про нашу с тобой жизнь, - Агрба поставил
стакан и вытер ладонью рот, а ладонь о брюки.
- Были на мосту. Там ничего. Пошли по тому участку, который высчитал
Войцеховский. - И вот, - Мотрич достал из ящика письменного стола очки -
большие, такой красивой оправы Агрба никогда не видел, а уж он повидал
этого добра! - В траве, на берегу, недалеко от обрыва, - уточнил Мотрич.
Агрба приблизил очки к глазам, взял газету, лежавшую на столе. Буквы
выросли в несколько раз.
- Сильные стекла... Импортная, - сказал он, разглядывая оправу. -
Итальянская, - провел пальцем по рельефной надписи на дужке. - У нас такая
на руках под тысячу теперь тянет. Но и за "бугром" они дорогие, до 120-150
зелененьких... Отметили, где нашли?
- Да.
- Что еще?
- Больше ничего. Ищем свидетелей, но все не то.
- Давай съездим туда, где эти очки лежали...
"Волгу", на которой Джума прибыл, он тут же отправил, как и обещал
владельцу, а сейчас вчетвером - он, Мотрич, лейтенант - следователь района
и сержант-шофер тряслись на милицейском "уазике"; машина, видно, давно
отслужила свое, в ней тарахтело все, что только было возможно, что-то
рявкало в коробке скоростей при переходе со второй на третью. Агрба
вспомнил слова Войцеховского: "Между 15-м и 17-м километрами". На
пятнадцатом они и свернули на грунтовку в месте, где стоял железный
покосившийся столб со знаком "правый поворот запрещен".
- Нарушаем, - Агрба указал на знак.
- Этой дорогой давно не пользуются, - ответил Мотрич. - Раньше по ней
с карьера шли самосвалы со щебенкой и песком. Карьер давно выработан,
закрыт.
- Что же знак не снимаете? - спросил Джума.
- Пусть торчит, меньше будут ездить на пикники, и так весь берег
загадили...
Машина ушла с грунтовки и медленно съезжала по высокой траве к
береговому обрыву. У верхней его точки остановились, вылезли, и Агрба
сразу увидел перевернутое вверх дном старое ржавое ведро.
- Под ним, - сказал Мотрич, поднимая ведро. - Вот тут они лежали.
Агрба прикинул: от места, где нашли очки, до края утеса метра три. Он
прошел их, присел на корточки и заглянул вниз. Обрыв падал круто, а у
самой воды стену его уже не было видно, река как бы подмыла его и он
нависал над нею.
"Высота приличная, - прикинул Джума. - Метров семь". Он встал,
огляделся. Справа и слева обрыв снижался, и дальше берег шел почти вровень
с рекой, видна была осока, склонившаяся над водой. Медленно очертив
небольшую площадку, в центре которой оказалось ведро, Джума стал
вышагивать туда-сюда, то и дело приседал, глядя поверх травы в сторону
дороги.
- Ярослав! - вдруг позвал он Мотрича. - Смотри! Видишь?
- Да. - Низко наклонив голову, Мотрич увидел колею полегшей под
колесами травы.
- Это когда машина шла сюда. Тут остановилась, а здесь водитель
сильно газанул, разворачивался, трава порвана до песка, и сразу новая
колея, но трава легла в обратную сторону, к дороге. Надо замерить ширину
колеи, - попросил Агрба лейтенанта.
- Давай еще пошуруем тут, раз уж в этом месте поперла карта. - Джума
шевельнул траву носком туфли.
- Да мы смотрели, - сказал Мотрич.
- А вдруг? - Джума обвел рукой площадку.
Они разбрелись. Повозившись около часа - склонившись, шевеля кустики,
заглядывая под каждый, потирая поясницу. Но больше ничего не нашли.
Когда ехали обратно, Мотрич, кивнув на знак "правый поворот
запрещен", сказал:
- Место это тихое, во-первых знак, во-вторых, неудобно спускаться к
реке, больно круто, местные купальщики сюда не ездят. Иногородние,
случается, шашлыки здесь жарят.
- Или баб, - засмеялся Агрба.
- С бабой стараются на тот берег, там леса. А тут все открыто.
- От шашлычной компании никаких следов: ни углей, ни консервных
банок, ни бутылок, ни крышечек от бутылок, - сказал Агрба.
- Все вокруг чисто, непривычно даже. Вроде нога человека и не
ступала, - сказал лейтенант.
- Как видишь, ступала, - возразил Мотрич. - Правда, осторожно.
- Не так уж осторожно, дорогой: очки, автомобильные колеса.
- Поедем обедать? - спросил Мотрич, глянув на часы.
- Я готов, - согласился Агрба, догадываясь, что кормить его, гостя,
будут вкусно, так уж заведено: он приехал в райотдел из областного
управления... - Ярослав, когда от вас вчерашний рейсовый автобус? - Агрба
хитрил, он не собирался возвращаться из Богдановска автобусом, просто это
был намек, на который тут же отозвался Мотрич:
- На кой черт тебе автобус? Отправим удобней, что-нибудь сообразим...
15
В тот же четверг, когда Агрба укатил в Богдановск, Скорик,
созвонившись, отправился в институт к Яловскому.
Едва Скорик уселся в предложенное кресло, Яловский предупредил
секретаршу:
- Меня ни с кем не соединяйте и никого не пускайте... Слушаю вас, -
повернулся он к Скорику. - Что вас еще интересует? Тут уже был один ваш
коллега... не помню фамилии.
- Щерба... Из разговоров у меня сложилось впечатление, что Кубракова
была очень неуживчивым человеком. Знаете, из тех, кто создает себе врагов,
- без предисловия начал Скорик.
- Не совсем так... Я повторю вам то, что сказал товарищу Щербе: Елена
Павловна превосходный специалист, хороший организатор. Прагматична в
лучшем смысле слова. Да, она жестка, иногда жестока, язвительна. На этой
почве возникают трения, случается, с ба-а-льшой искрой, - он говорил о
Кубраковой, как о живой, словно она сидела где-то рядом, в соседнем
кабинете.
- Из-за этого она и с Назаркевичем враждовала?
- За два часа можно модернизировать деревянную тачку. Кубракова
предпочитала модернизировать скоростной автомобиль, хотя на это нужен
месяц. А Назаркевич примется доводить до ума тачку, потому что она нужна
немедленно. Вот вам разница между ними. Он, безусловно, хороший, способный
специалист, фонтанирует идеями. Но в основном для тачки. Тщеславен,
гипертрофированно самолюбив, полагает, что она не дает ему хода, затирает,
завидует. Неприязнь перешла почти во вражду.
- Почему же она не рассталась с ним?
- Видимо, дорожила как специалистом. От нас и так люди уходят в
кооперативы. Платим мало. Ушел технолог Вячин, компрессорщик Матляк,
сейчас по договору нанялись куда-то руководитель нашего энергетического
хозяйства Лагойда и тот же Назаркевич.
- А куда?
- В какой-то кооператив, не знаю названия... Вот так и живем. Затеял
интересное дело с немцами и - на тебе...
- Что за дело?
Яловский стал рассказывать о поездке в Германию. А Скорик, слушая
вполуха, подумал: "Неужто между Кубраковой и Назаркевичем в итоге
произошло нечто такое, что?.." Наконец, спрятав бумаги в "кейс", он
сказал:
- Мне придется сделать обыск в кабинете Кубраковой.
- Это уже ваши хлопоты, - ответил Яловский...
В приемной Кубраковой никого, кроме секретарши, не было. Она стояла у
сейфа, вытаскивала папки, сортировала их и расставляла вновь в известном
ей порядке. Солнце, бившее из окна, просвечивало ее рыжие локоны, и,
казалось, они покрыты каким-то золотым лаком. Поздоровавшись, Скорик
сказал:
- Светлана Васильевна, я буду делать обыск в кабинете Кубраковой,
нужны понятые. Двое. Скажем, вы и пригласите еще кого-нибудь.
- Кого именно?
- Не имеет значения... Впрочем, можно бы товарища Лагойду.
- Хорошо, я позвоню ему...
В это время осторожно приоткрыв дверь, робко вошел немолодой мужчина
и стоя на пороге, тихо спросил:
- Разрешите?
- Входите, Анатолий Филиппович.
- Я принес ключи Елены Павловны, - и он положил на столик возле
пишущей машинки связку ключей.
- Спасибо, Анатолий Филиппович.
Уже уходя, мужчина поймал на себе взгляд Скорика, и тот заметил, как
едва сдвинулись к переносице его брови. Что-то странное было в этом
человеке, какая-то пружинистая сила ощущалась в нем, ее выказывала
свободная походка. А странным, как понял Скорик, было лицо: совершенно
лысый череп, непривычного цвета загар - не сезонный, что ли, а вроде
постоянный, заполнивший каждую складочку, каждую морщинку, ну а главное
зубы - ровные, белые, один в один, а десны по-юношески розовые, не осевшие
от пародонтоза, не изувеченные никотином, - именно это прежде всего
бросилось в глаза. Скорику показалось, что где-то он видел похожее лицо, а
может именно этого человека. И когда тот, вежливо попрощавшись, вышел,
Скорик вспомнил: в кабинете у старшего помощника прокурора области
три-четыре года назад. Скорик зашел тогда по какому-то вопросу. Тот читал,
листал бумаги, а человек этот сидел напротив. Скорик ждал, пока коллега
освободится и разглядывал странное лицо визитера.
"Хорошо. Будем разбираться", - сказал помпрокурора, подняв голову, а
когда посетитель ушел, пробурчал: "Сперва сажаем, потом выпускаем".
"Кто это?" - поинтересовался Скорик.
"В сорок пятом, после войны посадили за сотрудничество с немцами в
Богдановске. А дело-то вот, - похоже, дохлое, - он показал тоненькую
папку. - Буду сочинять представление в суд. Комиссия по реабилитации
рассмотрела"..
- Светлана Васильевна, что за ключи вам принесли? - спросил Скорик. -
Сколько их вообще от приемной и кабинета?
- Три пары. Эти, - она указала на только что возвращенные, - всегда
находятся у вахтера, запасные. Одна пара у меня. И еще одни постоянно у
Елены Павловны. Личные.
- А этот человек, который принес?..
- Анатолий Филиппович? Наш ночной вахтер.
- Как его фамилия?
- Сердюк...
Запыхавшийся, быстро вошел Лагойда, - коренастый, плотный, пригладил
светлые волосы над высоким лбом с глубокими залысинами.
- Заходите, Юрий Игнатьевич, - поднялся Скорик. - Я буду делать обыск
в кабинете Кубраковой. А вы и Светлана Васильевна - в качестве понятых. Не
возражаете?
- Чего уж тут возражать, как говорят, понятой - не нанятой, - слегка
улыбнулся Лагойда, не заметив, как неодобрительно нахмурилась Света...
Скорик тщательно перебирал и просматривал каждую страничку - и те,
что лежали на столе, и те, что в целлофановых папочках, выдвигал ящики,
рылся в них. Лагойда и Света сидели рядом, сперва наблюдали за Скориком,
затем о чем-то тихо переговаривались. Ничего не найдя, Скорик прошелся по
кабинету, обозревая его, вернулся к столу и взялся, как за увлекательное
чтение, листая перекидной календарь, начав с февраля. Все странички были
исписаны памятками, зачеркнутыми быстрым росчерком шариковой ручки.
Прочитывая их, Скорик удивлялся разнообразию всего, чем занималась и во
что вникала Кубракова, но для него все это было чужим и чуждым,
неинтересным. И только в одном месте - на листочке за 12-е мая заключенная
