парня и девушки, лиц было не разглядеть. Чуть в стороне, въехав двумя -
передним и задним - колесами на тротуар, стояла легковая машина. Сидел ли
в ней кто-нибудь, понять было невозможно - в салоне темно да еще, свет
уличного фонаря. Задернув штору, Теодозия Петровна вернулась к столу...
Раскладывая в ряды карты, иногда поглядывая на экран телевизора,
Теодозия Петровна вместе с тем прислушивалась, желая поймать момент, когда
заявится Богдан Григорьевич. Но его все не было, и все больше смущало ее,
что в комнате соседа горит свет. И тут вдруг вспомнила, что на подстилке у
порога было пусто. Он обычно оставлял там шлепанцы, когда надев туфли,
уходил, а вернувшись, ставил на подстилку туфли, а надевал эти зеленые
суконные шлепанцы со сломанным уже задником... Странно... Но тут начался
фильм, а из колоды пальцы достали того самого бубнового короля, и к
радости Теодозии Петровны ему сразу же нашлось место. Всякий раз,
раскладывая пасьянс, она делала ставку - что-нибудь загадывала. Нынче
загадала на далекое - на двадцать первое ноября. Это Михайлов день.
Священника из села, где она родилась, звали Михаил, в детстве вместе пасли
гусей. Сегодня встретились случайно в церкви Петра и Павла, он приехал в
Подгорск по делам, пожурил, что давно не заглядывала в родные места, там
ведь родительские могилы, пригласил...
В какой-то миг показалось, что стукнула входная дверь, щелкнул замок.
Теодозия Петровна вышла в свой коридорчик, прислушалась, ловя шаги Богдана
Григорьевича. Но все было тихо. Она вернулась в комнату и услышала, как в
ночной тишине раздался металлический удар захлопнувшейся дверцы
автомобиля, как заворчал, а потом взревел мотор. Когда подошла к окну,
успела увидеть, что машина, стоявшая двумя колесами на тротуаре, отъехала,
удалялись ее красно-желтые задние огни.
Примерно через полчаса раздался телефонный звонок. Теодозия Петровна
вздрогнула от неожиданности. В такую пору никто не звонил ни ей, ни
Богдану Григорьевичу. Аппарат висел в прихожей. Запахнув халат, Теодозия
Петровна нехотя поднялась.
- Алло! Кого надо? - зло спросила она, одной рукой держа трубку,
другой застегивая верхнюю пуговицу.
В ответ раздался звонкий мальчишеский голос:
- Тетя, через полчаса начнется атомная война! Копайте бомбоубежище!..
Там, откуда звонили, раздался смех, какие-то веселые восклицания, и
она поняла, что звонили из автомата, что их несколько в будке -
подростков, вот так набирающих по ночам шесть любых пришедших на ум цифр,
чтоб кого-то разбудить, позабавиться глупостью. В телефонной трубке пошли
короткие гудки.
- А чтоб вас градом побило! - сказала Теодозия Петровна и уставилась
на дверь Богдана Григорьевича, находившуюся напротив. "Почему же он не
вышел на звонок? - подумала она, заметив свет в его комнате, сочившийся из
щели под дверью. - Не спит же! Неужто выпил и заснул?" - Она сердито
вздернула плечами и направилась к себе...
В три закончился фильм. Теодозия Петровна выключила телевизор и как
человек, следующий всем правилам, выдернула шнур из розетки, затем сложила
в ларец карты, расстелила постель. Но мысль о странном поведении Богдана
Григорьевича не давала покоя. Теодозия Петровна вышла в свой коридорчик,
через прихожую направилась к двери Богдана Григорьевича. Тихонько
постучала. Но никто не окликнулся. Постучала еще раз, громче, подождала и
осторожно открыла дверь. В полумраке комнаты, освещенной низкой настольной
лампой с тяжелым матовым стеклом абажура, она увидела лежащего на полу
Богдана Григорьевича. Лежал он, чуть повернувшись набок. Теодозия Петровна
вскрикнула, зажала рот ладонью, словно испугавшись, что ее кто-то _т_у_т
может услышать. Ей стало вдруг холодно, она сжала на груди руки, со
страхом приблизилась к Богдану Григорьевичу, не зная, жив он или мертв. Ей
почему-то сразу бросилось в глаза, что он был в _ш_л_е_п_а_н_ц_а_х_. Она с
ужасом наклонилась над ним, ощутила слабый запах пива, увидела, что веки
широко открыты, взгляд неподвижен, словно в глазницы кто-то вставил
искусственные стеклянные глаза, из-под головы растеклось небольшое темное
пятно.
- Богдан Григорьевич, Богдан Григорьевич, - тихо позвала Теодозия
Петровна, боясь прикоснуться к нему.
"Это у него удар... Или сердце, - подумала она. - Упал, разбил
голову... Господи, смилуйся, не дай ему умереть", - родились в уме слова.
Пятясь, она вышла из комнаты и позвонила в "скорую"...
Ночь медленно ползла к рассвету. Теодозия Петровна не знала, что
делать, не находила себе места в ожидании. И у себя усидеть не могла, и в
комнате Богдана Григорьевича, боялась, будто кто-то там притаился. Она
вынесла из кухни табурет, поставила в прихожей под телефоном и уселась,
вся сжавшись.
"Скорая" прибыла минут через сорок. Вошел тучный высокий немолодой
человек с измученным одутловатым лицом. Белый халат его был явно тесен,
туго обтягивал тяжелые плечи.
- Вы вызывали? - спросил он.
- Я, - робко отозвалась Теодозия Петровна, только сейчас увидев за
спиной врача юношу-санитара, несшего деревянный сундучок.
- Где больной? - спросил врач.
Теодозия Петровна указала на открытую дверь. Они вошли. Она осталась
в дверном проеме и видела, как врач присел на корточки у тела Богдана
Григорьевича, почти заслонив его, рядом стоял санитар. Теодозию Петровну
бил озноб, она никак не могла унять дрожавшую челюсть, мелкое постукивание
зубов.
- Тут, уважаемая, не скорая помощь нужна, а милиция, - врач подошел к
ней, вытирая руки носовым платком. - Он мертв. Где у вас телефон?
Она указала на аппарат, чувствуя, что ноги стали соломенные,
захотелось немедленно сесть, но она оперлась спиной о стену и слушала, как
врач говорил кому-то, называя ее адрес:
- Да-да... Труп... Доктор Тисляк из тринадцатой бригады... Т-и-с-ляк,
- повторил он... - Хорошо... понял... - и повесив трубку, сказал Теодозии
Петровне: - До их приезда вы туда не входите и ничего не трогайте... До
свидания.
Когда они ушли, она уселась на табурет перед раскрытой дверью в
комнату Богдана Григорьевича, тупо уставившись в ее глубину, где в
полумраке виднелся край письменного стола, кушетка и часть стеллажей...
Такими предстали перед Щербой рассказ Теодозии Петровны и в какой-то
мере она сама. Что ж, все было гладко, достоверно, убедительно. По словам
соседки Шимановича, ее насторожили два факта: отсутствие туфель на
подстилке у двери, и в то же время свет, горевший в комнате Шимановича,
никогда не входившего по ее словам к себе в туфлях. И туфли эти,
"банкетные", как она сказала, действительно исчезли. А надевал он их по
особым случаям, для какого-нибудь визита. Куда же он в этот день ходил? По
какому _д_е_л_о_в_о_м_у_ поводу облачился в эти "банкетные"?.. И еще.
Получалось, что убийца пришел, когда соседки дома не было. Позвонил, и
Шиманович открыл дверь. Возможно даже незнакомому человеку. Богдан
Григорьевич открыл бы кому угодно. Тут, зная Шимановича, Щерба был
согласен с Теодозией Петровной, сказавшей: "Он кого хочешь мог впустить".
Не исключено, что убийца отпер дверь "своими" ключами, которые потерял
Шиманович. Или их у него выкрали. В этом случае убийца мог войти, когда
соседка была уже дома и смотрела телевизор - отпер и тихонько вошел. Есть
и еще один вариант: судя по тому, что в комнате нет следов борьбы -
опрокинутых, сдвинутых со своих мест, разбросанных предметов, бумаг,
вещей, - убийцу привел к себе сам хозяин... Но все это предположения... А
вот туфель точно нет...
Обо всем этом Щерба думал, идя в прокуратуру. Было около семи вечера,
люди возвращались с работы, а он устало, пошаркивая, шел в свой
прокуренный кабинет. Где-то за домами, за нагромождением серых, черных,
зеленовато-ржавых крыш распылался закат, полоснув по белым буклям
медленных редких облаков недолговечным красным высоким светом,
предвестником ветреного дня, как это бывало в конце августа...
Войдя в кабинет, Щерба позвонил Скорику, хотя и не надеялся его уже
застать. Но Скорик оказался у себя.
- Виктор Борисович? Это Щерба... Что вы так поздно сидите?..
Понятно... Еще не читал, сейчас начну... Только оттуда... Скажите, какая
обувь была на убитом?
- Шлепанцы. Суконные со смятыми уже задниками, - твердо ответил
Скорик.
- А черные, довольно новые туфли вам не попадались?
- Нет.
- Из показаний соседки получается, что имелось у него три пары обуви:
утепленные коричневые ботинки, коричнево-желтые повседневные и эти -
выходные черные. Она называет их "банкетными". Утепленные на месте, в
коричнево-желтых старых его похоронили, как я понимаю, потому что не
оказалось черных "банкетных". Я их тоже не видел. Не стали бы человека
класть в гроб в старой стоптанной обуви. Верно?
- Пожалуй, - неуверенно ответил Скорик.
- Надо искать эти туфли. Почему они "ушли" из квартиры, понять не
могу... Ну ладно, до завтра... Да, вот что: в ЖЭКе есть такой слесарь
Войтюк Игнат Петрович. Вроде он делал новые ключи для Шимановича по
просьбе соседки. Шиманович свои якобы утерял. Вы поняли меня?
- Понял, конечно! Установим через участкового.
- Ну, и что за человек этот Игнат Петрович.
- Да-да... Понятно, Михаил Михайлович.
- Вот теперь все, - Щерба положил трубку и подумал: "Не сделал ли
Игнат Петрович еще один комплект ключей для себя?" Потом достал из
бокового кармана фотографию Шимановича, втиснул в серый конверт и засунул
в ящик письменного стола, туда же отправил и изъятый
календарь-еженедельник Шимановича. Покончив с этим, Щерба принялся читать
дело, попутно сравнивая свои впечатления после посещения квартиры Богдана
Григорьевича с бесстрастной обстоятельностью документов - протоколов,
заключений, экспертиз, начало которым положил осмотр места происшествия.
При этом в уме у Щербы непроизвольно возникал комментарий к ним.
Веером он разложил фотоснимки - отдельно ориентирующие, обзорные,
узловые и детальные. Вот крупно письменный стол. На нем все, что видел
Щерба, будучи в комнате Шимановича, но кроме того - два рулончика
фотопленки, стоящие возле пузырька с чернилами. Пузырек этот Щерба тогда
приметил, а рулончики нет, их не было - Скорик после съемки изъял их,
обнаружив отпечатки пальцев. Одни отпечатки идентифицированы - они
принадлежали Богдану Григорьевичу. Чьи же другие? Того, кто дал эти
рулончики Шимановичу?.. На календаре Шимановича на листке субботнего дня,
дня убийства, запись его рукой: "Сегодня - фотокопии в 16 ч." Возможно,
речь идет именно об этих двух рулончиках, потому что другие, надо полагать
старые, Щерба обнаружил в ящике письменного стола Богдана Григорьевича.
Эти два неполные, как и те, - на одном шесть кадров, на другом девять.
Похоже, сделано профессионально - с дублями, остальные снимавший отрезал,
видимо, как не имевшие к Шимановичу отношения, возможно, оставил у себя.
Щерба почти не сомневался, что на этих рулончиках фотокопии каких-нибудь
документов, которыми Шиманович хотел пополнить свою коллекцию.
Еще одна детальная фотография - у двери тумбочка, на ней знакомое
пресс-папье. Но почему на тумбочке, а не на письменном столе? Сколько
помнил Щерба, оно всегда стояло с правой стороны возле настольной лампы.
Тумбочка у самой двери. Может быть убийца, убегая, держал его еще в руке и
у самой двери, опомнившись, поставил на первое, что попалось на глаза, -
на тумбочку? Почему не вернул на стол? Был в шоке от содеянного? Значит
тогда и убийство непредумышленное? По заключению медэксперта на теле
