ОПЫТЫ
Упражнения для правой и левой руки 146 (335)
Острова 148 (338)
Опыт ностальгии 149 (340)
Слушая Баха 151 (344)
Воспоминания об Одессе 151 (345)
Вальс его величиства или Размышления
о том, как пить на троих 153 (349)
Опыт прощания 155 (352)
Опыт отчаянья 156 (354)
Без названия 156 (355)
ДИКИЙ ЗАПАД
Упражнения для правой и левой руки 157 (357)
Старая песня 158 (359)
Марш мародеров 159 (361)
Песенка про Красного петуха 161 (364)
Олимпийская сказка 162 (366)
Вечный тарнзит 164 (369)
Бирюльки 165 (372)
Песок Израиля 166 (373)
Песенка о диком Западе или
Письмецо в Москву, переправленное
с оказией 166 (374)
К О Л О М И Й Ц Е В В П О Л Н Ы Й
Р О С Т
Избранные отрывки из выступлений
Клима Петровича 168 (377)
О том, как Клим Петрович выступал
на митинге в защиту мира 169 (379)
- 188 -
О том, как Клим Петрович сочинил
научно-фантастическую колыбельную,
укачивая своего племянника -
Семена, Клавкиного сына 171 (382)
О том, как Клим Петрович добивался,
чтоб его цеху присвоили звание
"Цеха коммунистического труда",
и не добившись этого - запил 172 (384)
Плач Дарьи Коломийцевой по поводу
запоя ее супруга - Клима Петровича 173 (387)
О том, как Клим Петрович восстал
против экономической помощи
слаборазвитым странам 175 (390)
Вечные прогулки(Маленькая поэма) 176 (393)
ПОСЛЕДНИЕ СТИХИ
Читая "Литературную газету" 183 (405)
Последняя песня 184 (406)
ЭъГАЛИЧ_
1919-1977
Александр Аркадьевич Гинзбург - Галич родился 19 октября
1919 года. Его рано проявившийся поэтический дар был отмечен
Эдуардом Багрицким. В 1935 году он поступил в Литературный институт,
где проучился 2 курса. Галич бросил институт и перешел в
студию при МХАТе, возглавляемую К. С. Станиславским. Надо заметить,
что "перейти" было не так просто - конкурс в 1937 году
(году поступления) был 600 человек на место. При поступлении
К. С. Станиславский сказал о Галиче: "Актером не станет, но толк
будет...". В 1987 году отмечалось 50 летие студии, в которой в то
же время что и А. А. Галич учились Зиновий Гердт, Исай Кузнецов,
Левинсон (актер), Агранович (кинорежиссер).
Во время войны Галич работал во фронтовом театре.
С 1945 года он становится профессиональным драматургом. В
СССР поставлены 10 его пьес, в том числе "Вас вызывает Таймыр".
Спектаклем "Матросская тишина" должен был открыться в 1957 году
театр "Современник", но эту пьесу не пропустили и театр открылся
пьесой Розова "Вечно живые". Для театра имени Вахтангова Галич
писал стихи к пьесе Арбузова "Город на заре". Вместе с Вентцель
А. А. Галич написал сценарии "За проходной" /1962 год/, "Будни и
праздники" /1967-1968 годы/.
А. А. Галич - автор сценариев фильмов "Верные друзья", "На
семи ветрах", "Чайковский", где прозвучали такие его песни,
как:" До свидания мама..."," Плыла, качалась лодочка по Яузе
реке...".
Концом его легальных выступлений явился концерт в Новосибирске
в 1968 году, в то же время появилась разгромная статья в
"Комсомольской правде". В начале 70-х годов по настоянию члена
Политбюро ЦК КПСС Д. С. Полянского Галича исключают из Союза Писателей.
Его исключают также из Союза Кинематографистов и из
Литфонда. В 1974 году нагнетаемая атмосфера травли и враждебности
вокруг Галича вынуждает поэта покинуть Советский Союз.
А. А. Галич погиб 15 декабря 1977 года. Он был похоронен на
русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа около Парижа.
Эъ* * *ъэ
Карусель городов и гостиниц,
Запах грима и пыль париков...
Я кружу, как подбитый эсминец,
Далеко от родных берегов.
Чья-то мина сработала чисто,
И, должно быть, впервые всерьез
В древенеющих пальцах радиста
Дребезжит безнадежное "SOS".
Видно старость - жестокий гостинец,
Не повесишь на гвоздь, как пальто.
Я тону, пораженный эсминец,
Но об этом не знает никто!
Где-то слушают чьи-то приказы,
И на стенах анонсов мазня,
И стоят терпеливо у кассы
Те, кто все еще верят в меня.
Сколько было дорог и отелей,
И постелей, и мерзких простынь,
Скольких я разномастных Офелий
Навсегда отослал в монастырь!
Вот - придворные пятятся задом,
Сыпят пудру с фальшивых седин,
Вот - уходят статисты, и с залом
Остаюсь я один на один.
Я один! И пустые подмостки,
Мне судьбу этой драмы решать...
И уже на галерке подростки
Забывают на время дышать.
Цепенея от старческой астмы,
Я стою в перекрестье огня.
Захудалые, вялые астры
Ждут в актерской гримерной меня.
Много было их, нежных сирых,
Знавших славу мою и позор.
Я стою и собраться не в силах,
И не слышу, что шепчет суфлер.
Но в насмешку над немощным телом
Вдруг по коже волнения озноб.
Снова слово становится делом
И грозит потрясеньем основ.
И уже не по тексту Шекспира
(Я и помнить его не хочу), - Гражданин
полуумного мира,
Я одними губами шепчу: - РАСПАЛАСЬ
СВЯЗЬ ВРЕМЕН...
И морозец, морозец по коже,
И дрожит занесенный кулак
И шипят возмущенные ложи: - Он
наврал, у Шекспира не так!
Но галерка простит оговорки,
Сопричастна греху моему...
А в эсминце трещат переборки,
И волна накрывает волну.
ЭъВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ_
Памяти Осипа Эмильевича Мандельштама...
в квартире, где он жил, находились он,
Надежда Яковлевна и Анна Андреевна
Ахматова, которая приехала его навестить
из Ленинграда. И вот они сидели
все вместе, пока длился обыск, до утра,
и пока шел этот обыск, за стеною, тоже
до утра, у соседа их, Кирсанова, ничего
не знающего об обыске, запускали пластинки
с модной в ту пору гавайской гитарой...
"И только и света,
Что в звездной, колючей неправде.
А жизнь промелькнет
Театрального капора пеной,
И некому молвить
Из табора улицы темной..."
Мандельштам
Всю ночь за стеной ворковала гитара,
Сосед - прощалыга крутил юбилей,
A два понятых, словно два санитара,
A два понятых, словно два санитара,
Зевая, томились у черных дверей.
И жирные пальцы, с неспешной заботой,
Кромешной своей занимались работой,
И две королевы глядели в молчании,
Как пальцы копались в бумажном мочале.
Как жирно листали за книжкою книжку,
А сам-то король - все бочком,
да вприпрыжку,
Чтоб взглядом не выдать - не та ли
страница
Чтоб рядом не видеть безглазые лица!
А пальцы искали крамолу, крамолу...
А там за стеной все гоняли "Рамону":
"Рамона, какой простор вокруг, взгляни,
Рамона, и в целом мире мы одни"
"...А жизнь промелькнет
Театрального капора пеной..."
И глядя как пальцы шуруют в обивке,
Вольно ж тебе было, он думал, вольно!
Глотай своего якобинства опивки!
Глотай своего якобинства опивки!
Не уксус еще, но уже не вино.
Щелкунчик - скворец, простофиля - Емеля,
Зачем ты ввязался в чужое похмелье?!
На что ты истратил свои золотые?!
И скучно следили за ним понятые...
А две королевы бездарно курили
И тоже казнили себя и корили - За
лень, за небрежный кивок на вокзале,
За все, что ему второпях не сказали...
А пальцы копались, и рвалась бумага...
А пел за стеной тенорок - бедолага:
"Рамона, моя любовь, мои мечты,
Рамона, везде и всюду только ты..."
"...И только и света,
Что в звездной, колючей неправде..."
По улице черной, за вороном черным,
За этой каретой, где окна крестом,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Пока, обессилев, не рухну пластом!
Но слово останется, слово осталось!
Не к слову, а к сердцу приходит усталость,
И хочешь, не хочешь - слезай с карусели,
И хочешь, не хочешь - конец одиссеи!
Но нас не помчат паруса на Итаку:
В наш век на Итаку везут по этапу,
Везут Одиссея в телячьем вагоне,
Где только и счастья, что нету погони!
Где, выпив "ханжи", на потеху вагону,
Блатарь - одессит распевает "Рамону":
"Рамона, ты слышишь ветра нежный зов,
Рамона, ведь это песнь любви без слов..."
"...И некому, некому,
Некому молвить
Из табора улицы темной..."
ЭъТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ_
В майский вечер, пронзительно дымный,
Всех побегов герой, всех погонь,
Как он мчал, бесноватый и дивный,
С золотыми копытами конь.
И металась могучая грива,
На ветру языками огня,
И звенела цыганская гривна,
Заплетенная в гриву коня.
Воплощенье веселого гнева,
Не крещенный позорным кнутом,
Как он мчал - все налево, налево...
И скрывался из виду потом.
Он, бывало, нам снится ночами,
Как живой - от копыт до седла.
Впрочем, все это было в начале,
А начало прекрасно всегда.
Но приходит с годами прозренье,
И томит наши души оно,
Словно горькое, твердое зелье
Подливает в хмельное вино.
Постарели мы и полысели,
И погашен волшебный огонь.
Лишь кружит на своей карусели
Сам себе опостылевший конь!
Ни печали не зная, ни гнева,
По-собачьи виляя хвостом
Он кружит все налево, налево,
И направо, направо потом.
И унылый сморчок - бедолага,
Медяками в кармане звеня,
Карусельщик - майор из ГУЛАГа,
Знай, гоняет по кругу коня!
В круглый мир, намалеваный кругло,
Круглый вход охраняет конвой...
И топочет дурацкая кукла,
И кружит деревянная кукла,
Притворяясь живой.
ЭъПОЕЗД_
Ни гневом, ни порицаньем
Давно уже мы не бряцаем:
Здороваемся с подлецами,
Раскланиваемся с полицаем.
Не рвемся ни в бой, ни в поиск - Все
праведно, все душевно.
Но помни - отходит поезд!
Ты слышишь? Уходит поезд
Сегодня и ежедневно.
А мы балагурим, а мы куролесим,
Нам недругов лесть, как вода из колодца!
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам - Колеса,
колеса, колеса, колеса...
Такой у нас нрав спокойный,
Что без никаких стараний
Нам кажется путь окольный
Кратчайшим из расстояний.
Оплачен страховки полис,
Готовит обед царевна...
Но помни - отходит поезд,
Сегодня и ежедневно.
Мы пол отциклюем, мы полки повесим,
Что б нашему раю - ни краю, ни сноса.
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам - Колеса,
колеса, колеса, колеса...
От скорости века в сонности
Живем мы, в живых не значась...
Непротивление совести - Удобнейшее
из чудачеств!
И только порой под сердцем
Кольнет тоскливо и гневно - Уходит
наш поезд в Освенцим
Сегодня и ежедневно!
А как наши судьбы - как будто похожи - И
на гору вместе, и вместе с откоса!
Но вечно - по рельсам, по сердцу, по коже - Колеса,
колеса, колеса, колеса...
ЭъЯ ВЫБИРАЮ СВОБОДУ_
Сердце мое заштопано,
В серой пыли виски,
Но я выбираю Свободу,
И - свистите во все свистки!
И лопается терпенье,
И тысячи три рубак
Вострят, словно финки, перья,
Спускают с цепи собак.
Брест и Унгены заперты,
Дозоры и там, и тут,
И все меня ждут на Западе,
Но только напрасно ждут!
Я выбираю Свободу, - Но
не из боя, а в бой,
Я выбираю свободу
Быть просто самим собой.
И это моя Свобода,
Нужны ли слова ясней?!
И это моя забота - Как
мне поладить с ней.
Но слаще, чем ваши байки,
Мне гордость моей беды,
Свобода казенной пайки,
Свобода глотка воды.
Я выбираю Свободу,
Я пью с нею нынче на "ты",
Я выбираю свободу
Норильска и Воркуты.
Где вновь огородной тяпкой
Над всходами пляшет кнут,
Где пулею или тряпкой
Однажды мне рот заткнут.
Но славно звенит дорога,
И каждый приют, как храм,
А пуля весит немного - Не
больше, чем восемь грамм.
Я выбираю Свободу, - Пускай
груба и ряба,
А вы, валяйте, по капле
"Выдавливайте раба"!
По капле и есть по капле - Пользительно
и хитро,
По капле - это на Капри,
А нам - подставляй ведро!
А нам - подавай корыто,
И встанем во всей красе!
Не тайно, не шито-крыто,
А чтоб любовались все!
Я выбираю Свободу,
И знайте не я один!
И мне говорит "свобода":
