женного ребенка. Длинные пушистые ресницы скрывают за собой глубину
моря, можно часами смотреть в твои глаза и видеть как там далеко вспы-
хивают звезды. Я люблю твои руки, такие маленькие в моих грубых ладо-
нях, целую твои тонкие пальчики, голубые жилки под нежной кожей. Ты
смеешься, взъерошиваешь мои волосы и снова исчезаешь на кухне. Малень-
кая моя, хрупкое чудо, я боюсь неосторожным словом, движением обидеть
тебя, заставить нахмуриться тоненькие брови. Лучше я истеку кровью,
чем на твоей бархатной щеке сверкнет слезинка. Ты говоришь, что так
нельзя, но я знаю, без тебя я не смогу жить. В своем халатике ты выг-
лядишь до боли беззащитной, мне хочется обнять тебя и не отпускать уже
никогда. Ты целуешь меня, высвобождаешься и накрываешь на стол. Hе ис-
чезай, любовь моя. Я сойду с ума, от беспочвенной, но жестокой ревнос-
ти, от любви к тебе, звездочка моя.
Мы завтракаем, она уходит на работу, я возвращаюсь домой, к жене
и детям.
Kamil Gadeev 2:5008/7.1001 06 Aug 98 21:43:00
Бар.
Мы сидели в маленьком баре. Мы - это я и Саша Танин. Случайный
знакомый, представившийся после первой кружки пива и ставший другом
после третьей. Разговор был весьма интересным, пиво холодным, а конди-
ционер мощным.
- Ты не понимаешь, любить по-настоящему, любить страстно может
лишь тот, кто умеет ненавидеть - у Саши лихорадочно блестели глаза, он
допил пиво и заказал еще кружку, - это так же верно, как и то, что
только настоящий рационалист, является истинным идеалистом, а самым
безумным романтиком - может стать лишь прожженный циник.
- Парадокс, - лениво заметил я.
- Ты видел этих длиноволосых чудаков? Этих фанатиков гитары и
костра, любителей сказок и ночных дискотек, или новую волну, взращен-
ную пепси и ригли сперминт, они же все считают себя романтиками!
- Предположим не все, - меня забавляла горячность моего собесед-
ника.
- Да они называют себя циниками лишь потому, что это им кажется
романтичным. У них и общность называется - система, контора, - они же
продукт общества, так же как человек выдыхает углекислоту, так и об-
щество создает эти течения, они думают, что вне общества, на самом же
деле, общество в них. Им никогда этого не понять, они зациклились на
своем противопоставлении и не могут взглянуть со стороны.
- А ты можешь?
- Я? Я могу.
- И что это тебе дало?
- Я свободен! Я познал себя. У меня нет комплексов и нет преду-
беждений, я готов ко всему и могу все. - Танин откинулся на спинку
стула и осмотрел бар - видишь ту парочку?
За крайним столиком сидел парень лет восемнадцати и увлеченно
что-то объяснял своей подруге. Та смотрела на него широко раскрытыми
глазами и кивала, не забывая изящно стряхивать пепел с тонкой More.
- Я могу сказать, что с ними будет дальше.
Я недоверчиво хмыкнул.
- Он будет говорить ей о любви, потом она встретит другого, а
этот чудак будет делать вид, что страдает - Танин прикурил сигарету и
продолжил: они оба будут довольны. Он тем, что тоже испытывает то, что
поэты называют любовью, а она от того, что и ее любят. Продукт общест-
ва. Дети голливудских фильмов и дешевой поэзии.
- Стандартная ситуация, и не надо быть пророком, чтобы это предс-
казать - я тоже достал сигареты и Танин чиркнул зажигалкой. - У них
еще все впереди, это же дети.
- Ты не понимаешь, у них все кончилось не успев начаться, они на-
чинают в постели, забыв о том, что искали!
- Ты поэт - я улыбнулся.
Танин осекся:
- Hикогда! Ты слышишь, никогда не называй меня так!
Я поднял руки:
- О кей, запомнил.
Танин замолчал, дым тлеющей сигареты тонкой струйкой поднимался
над полупустыми кружками и исчезал в странном танце.
- Веришь - медленно начал он - я уже не хочу быть человеком, мне
претит чувство одинаковости. Я это я, и мне больно, когда я ощущаю се-
бя частью машины.
Мы замолчали. Бармен, поймав мой взгляд, прибавил громкость. Пел
Высоцкий. Хриплый голос еще дрожал где-то глубоко внутри , когда Танин
снова заговорил.
- Я бы отдал душу за то, чтобы стать собой, стать тем, что я есть.
Я достал лист бумаги, ручку:
- Пиши.
- Что?
- Как обычно: обязуюсь отдать душу после своей смерти в обмен на,
и свои условия. Подпись, дата.
Саша улыбнулся, но посмотрев в глаза, вдруг посерьезнел. Ручка,
быстро заскользившая по листу, остановилась.
- А когда?
- Hе скоро, лет сорок точно - я посмотрел на часы - извини, то-
роплюсь.
Танин размашисто расписался и вернул мне все. Я встал, кивнул
бармену и вышел.
Hа улице собирались тучи, удушливая жара сменилась, еще горячим
ветром, но уже срывались первые тяжелые капли, и листья угрюмо шумели,
пытаясь улететь в серое небо.
Очень редко выпадает такая удача, романтик и циник, он ищет, но
уже никогда не найдет того, что искал. Я развел руки, пытаясь обнять
недовольное небо и исчез.
Хлынул дождь, скрывая все серой стеной.
