что недавно прошел дождь, и редкие рваные тучи пролетают над
моей головой, исполняя свой загадочный танец. Солнце то скроется
за ними, то вынырнет вновь и блеснет отражением в речушке,
змеящейся у подножия холма.
Вдали видна еще одна гряда холмов, похожих на этот, словно
близнецы. Тот же вереск и чахлые деревца не склонах.
Между ними, в промоине речушки, довольно далеко отсюда,
зеленеет молоденький лесок, почти сплошь состоящий из тонких,
словно прутики, березок. Мне кажется, что я там уже был и
спускаться вниз неинтересно. А хочется пройтись.
Едва приметная тропинка позади кресла вьется куда-то вдаль,
на другую сторону холма и исчезает в рощице. Может быть, стоит
пойти по ней? Кресло лучше оставить здесь, кто его стащит в
такой глуши...
Я разминаю уставшие ноги и медленно бреду к
противоположному склону. Под ногами осыпается земля, камешки
скатываются на дно ложбинки, которую я неспеша перехожу.
Неожиданно из-под самых ног с испуганным писком выскакивает
сеноставка и ныряет без задержки в норку. Я останавливаюсь и
стараюсь спрятаться у корней ясеня. Спустя несколько минут она
снова появляется, высовывает любопытный острый нос.
Бусинки-глаза беспокойно бегают вокруг. И замечают меня. С
приглушенным писком сеноставка ныряет обратно в убежище. Мне
ничего не остается, как продолжить свое путешествие.
Вид с противоположного склона холма совершенно другой.
Голая, лишенная всякой растительности равнина простирается до
самого горизонта. Никаких вересковых зарослей, только чахлая
травка кое-где пробивается сквозь голую почву, словно недавно
кем-то вспаханную.
Я спускаюсь вниз.
С каждым шагом деревьев становится все меньше, они все
слабее и невзрачнее. Почти у самого подножия и вовсе исчезают.
Тончайший слой почвы осыпается под ногами, обнажая сухую глину и
камни, с шумом скатывающиеся вниз по склону.
Тропка неожиданно растворяется, словно упираясь во что-то
невидимое. А я оказываюсь в сухих зарослях какой-то метелочной
травы. Такой еще мне не доводилось видеть. Солома ее довольно
жесткая, но ломается легко, с хрустом, разбрызгивая облачко
пыли. Метелки также пылят, пока я продираюсь сквозь заросли.
Пройдя десять-пятнадцать шагов, я оказываюсь полностью покрытым
этой пылью. Когда я выбираюсь на равнину, то первым делом
начинаю отряхивать разом ставший серым костюм. На это уходит
порядочно времени.
Земля под ногами становится рыхлой и рассыпчатой,
пересушенной. Я с изумлением беру в руки комок почвы, и он
тотчас стекает, просачиваясь у меня между пальцами. Почти пыль.
В ладони остается несколько мелких камешков, солома да зеленая
былинка, каким-то чудом умудрившаяся выжить среди пустыни.
Я бреду дальше. То здесь, то там встречаются зеленые
островки, но их немного, и мне не хочется заходить на них,
оставляя глубокие следы от походных башмаков. Почва на островках
более плодородна, и шансов выжить тут у растения намного выше.
Солнце начинает медленно клониться к западу. Холодает. Я
прошел пешком несколько километров по выжженной земле, но до
горизонта пейзаж столь же уныл и безрадостен.
Нерешительно я поворачиваю назад. Неожиданно замечаю
невдалеке какую-то корягу и направляюсь к ней... Все-таки
интересно узнать, кто же я такой и как попал в этот мир.
Присаживаюсь на корягу (некогда это была ель; голый ствол
до сих пор слабо пахнет смолой и белеет, словно скелет неведомого
чудовища, погибшего в пустыне от жажды). Мысли мои плавно текут,
останавливаясь то на одном, то на другом, но в них нет и намека
на мою персону. Словно они принадлежат другому человеку. Наконец
я бросаю бессмысленное копание в собственной памяти и,
решительно поднявшись со ствола, быстрым шагом возвращаюсь к
темнеющему на фоне заходящего солнца лесу. Отсюда холм, с
которого я начал путешествие, кажется далеким вулканом,
затерянным в бескрайнем неподвижно застывшем море. За ним
виднеется гряда на противоположной стороне долины; лесок уходит
к югу. И более ничего. Остальное пространство занимает
бесплодная земля.
Надо хоть взглянуть на свое отражение в воде.
Я прогоняю невольную мысль, но все же нерешительно провожу
рукой по лицу. Нет, никаких деформаций или уродства под
настороженно двигающейся ладонью не чувствуется. Все как у
любого другого человека, разве что излишне широкий нос и впалые
щеки.
Кстати, судя по рукам, я бы дал себе лет сорок, не больше.
Все-таки интересно, как же я выгляжу? Эта мысль, однажды
посетив мой разум, уже не дает мне покоя.
Я ускоряю шаг, почти бегу. Холм растет на глазах. Вот уже
различимы заросли сухой травы, сквозь которую я пробирался
недавно, вот я с разбегу врезаюсь в них и проделываю новую
просеку в соломенных джунглях.
Сердце начинает сдавать, и я сбавляю темп, останавливаюсь
отдышаться.
Солнце уже темнеет, медленно подходя к точке своего падения
за горизонт. Я делаю несколько дыхательных упражнений, чтобы
восстановить нормальный сердечный ритм.
Кто же я?
Эта мысль снова шилом врезается в мозг и я снова бегу.
Внезапно под ногами оказывается знакомая тропинка. Я
невольно убавляю темп, заставляю себя перейти на шаг.
Спокойнее, спокойнее. Ты просто пошел не в ту сторону. Надо
спуститься вниз и добраться до речушки, посмотреть на
собственное отражение. Только не волноваться так, ничего
страшного там я не увижу. Сейчас необходимо медленно идти по
тропинке, она ведет в ту же сторону. И не спеши, не спеши. Все
равно все узнаешь, раньше, позже - какая разница.
Вот, кстати, и кресло. Надо собрать и взять с собой.
Пригодится.
Только что я заметил. Странно, что раньше не обратил
внимания. В самом деле, странно, что в небе ни одной птицы.
Небосвод пустынен. И я как-то привык к этому, уже не удивляюсь.
Может, так и должно быть? Может, оттуда пришел огонь, пожравший
землю? Или это просто моя фантазия? Тогда, как объяснить...
Да что же я, черт побери?!
Опять остановка и отдых. На сей раз почему-то дрожат
колени, словно я участвовал в марафоне. Надо успокоиться. Так не
годится. Тем более, и тропинка ведет в нужную сторону.
Теперь я начинаю спускаться. Иду мимо березовой рощицы.
Кстати, и грибов тоже нет. Хотя, наверное, просто не сезон.
Тропинка постепенно становится все шире, на ней появляются
проплешины земли, почти белесые от частого хождения. Что-то
очень сомнительно, чтобы я столько раз ходил по ней взад-вперед.
Может я не один остался?
Остался?
Остался?
Остался?
Слово - как колокол: однажды ударив, оно медленно затихает
внутри меня, постепенно угасая.
Вот и речушка. Тропинка ведет прямо к ней, к мосткам, с
которых обычно женщины полощут белье. Все же с креслом тяжело
продираться сквозь заросли вереска, оно все время за что-то
задевает. Надо бы оставить его здесь, а потом вернуться.
Солнце медленно сползает к линии горизонта.
Тихо шелестит листва.
Плещется вода в речушке.
Рыбы там нет. Наверное, никогда и не было. Разве что ниже
по течению. Давно я там не бывал.
А ведь кресло надо отдать Хоупам. Я как-то совсем забыл об
этом. Брал на выходной, а сегодня уже понедельник. Хотя лучше
занести завтра, все равно они сейчас на дежурстве. Так что дом
закрыт. Да и оставить с извинительной запиской не очень хорошо,
ведь мы же соседи.
Я резко останавливаюсь. Нет, точно с головой не все в
порядке. Недаром фельдшер говорил, что мне необходимо
провериться в Городе, а он толк в этих делах знает. Тамошние
лекари куда опытнее нашего костоправа Брауна, чем-нибудь да
помогут.
А то, в самом деле, уже невтерпеж стало. Почти каждый вечер
заканчивается адской головной болью, так что и говорить
невозможно. Никуда это не годится. Хорошо еще в остальном -
порядок, а то совсем беда. Да взять хотя бы того же Стива Хоупа.
Вот кому с генами не повезло. И ничего, кряхтит, тужится, а
работает наравне со всеми.
Завтра перед сменой отдам ему кресло; извинюсь за задержку.
Думаю, не обидится. Да и новости может расскажет. Интересно
знать, что в Городе делается. Будет повод нашим женщинам
поболтать от души.
Кажется, я слышу чей-то крик. Оборачиваюсь, выдирая кресло
из вересковых зарослей, и вижу у своей халупки жену. Мэри машет
мне рукой, зовет ужинать. Давно пора, а то порядком
проголодался. Вроде и не делал ничего, а устал, будто дрова
грузил. Это же не работа - в кресле дремать.
Пока я бреду к дому, в голове возникает странная мысль.
Помню, кому-то я должен был сказать, что зовут меня Томас
Хартуэлл.
17.2.96
