фик. В те времена они были в большой моде, и многие мужчины
носили гульфики в форме ракеты, в честь Большого Космического
Трахания. На корпусе ракеты обычно помещали буквы "США". Одна-
ко на гульфике сенатора Сноупса были изображены Звезды и Поло-
сы федерации.
Это перевело разговор на геральдику в целом, и интервьюер
напомнил сенатору о возглавляемой им кампании по удалению орла
из американского герба. Сенатор пояснил, что не желает, чтобы
его страну представляла птица, у которой в нынешние времена на
серьезное дело явно кишка тонка.
Спрошенный о животном, у которого, по его мению, кишка н
н_е тонка, сенатор назвал целых два: минога и дождевой червь.
Но, как не было ведомо ни ему, ни кому-либо другому, миноги
решили, что Великие Озера стали чересчур отвратительными и
ядовитыми даже для н и х. И пока люди сидели по домам, наблю-
дая за Большим Космическим Траханием, миноги выползли из тины
и выбрались на берег. Некотороые из них были столь же длинны и
толсты, как и "Артур Ч. Кларк".
И Грэйс Хублер отвела мокрые глаза от того, что читала, и
задала шерифу вопрос, который тот страшился услышать: - Что же
заставило ее т а к поступить с нами?"
Шериф ответил ей, и тоже зарыдал над жестокой Судьбой. -
Это самая ужасная обязанность из тех, что мне довелось испол-
нять, - сказал он, всхлипывая, - сообщать столь душераздираю-
щие новости таким близким друзьям, как вы - да еще в ночь, ко-
тоая должна стать самой веселой ночью в истории человечества.
Он вышел на улицу, продолжая рыдать, и угодил прямо в
пасть миноге. Та мгновенно его проглотила, но он успел вскрик-
нуть. Дуэйн и Грэйс Хублеры помчались на улицу посмотреть, из-
за чего крик, и минога слопала и их.
И каой оказалось иронией, что телевизор продолжал переда-
вать предстартовый отсчет даже тогда, когда они уже не могли
его ни видеть, ни слышать, и вообще им все было уже пофиг.
"Девять", - произнес голос. Потом "восемь". Потом "семь".
И так далее.
(с) 1990 перевод с английского А.Новикова
(с) 1972 Big Space Fuck by Kurt Vonnegut
Курт Воннегут
Люди без тел
Перевод М. Загота
Думается мне, что мы, люди пожилые, так полностью никогда и не
привыкнем к новому состоянию: ведь когда мы родились, об амфибиях - в новом
смысле слова, конечно, - никто и слыхом не слыхивал. Лично я часто ловлю
себя на том, что беспокоюсь о вещах, ставших теперь совершенно бесполезными
и ненужными.
Я, к примеру, как ни стараюсь, не могу забыть о своем деле - вернее, о
том, что когда-то было моим делом. Да как же тут забудешь - я на эту
штуковину ухлопал тридцать лет жизни, построил ее, можно сказать, с нуля, а
теперь оборудование ржавеет и зарастает грязью. И пусть я тысячу раз знаю,
что думать о моем бывшем деле глупо, я все равно время от времени беру из
хранилища тело и возвращаюсь в родной город, чтобы почистить и смазать это
беспризорное оборудование.
Но все мои хлопоты о бывшем деле просто смехотворная чепуха в сравнении
с тем, как моя жена Мадж печется о нашем бывшем доме. Ведь те тридцать лет,
которые я посвятил своему делу, она целиком отдала этому дому. И что же?
Только у нас хватило сил и средств превратить наше жилье в уютное гнездышко,
украсить его как следует, как тут же все наши знакомые превратились в
амфибий. И теперь Мадж примерно раз в месяц берет из хранилища тело и
наводит в доме полный порядок, хотя пользы от него разве что мышам и
термитам - небось в холодные дни спасаются в нем от воспаления легких.
Каждый раз, когда приходит моя очередь входить в тело и заступать на
дежурство по местному хранилищу, я снова и снова убеждаюсь, насколько
женщине труднее быть амфибией. Мадж берет тело намного чаще, чем я, и то же
самое можно сказать о всех амфибиях женского пола. Чтобы справиться со
спросом, нам приходится держать в хранилищах в три раза больше женских тел,
чем мужских. Через какие-то промежутки времени выясняется, что женщина
просто не может обойтись без тела ей позарез нужно напялить на него
какие-нибудь тряпки и посмотреть на себя в зеркало. Мне кажется, что Мадж,
дай ей бог здоровья, не успокоится, пока не перемеряет все тела из всех
хранилищ на земле.
Для Мадж, конечно, это великое дело, тут и говорить нечего. И я ее по
этому поводу никогда не подначиваю, знаю, какую важную роль амфибийность
сыграла для ее личности. Ведь если сказать всю правду, чистую, неприкрытую
правду, так старое тело Мадж вряд ли кого могло привести в восторг, оно
просто никуда не годилось, а бедняжке, естественно, приходилось повсюду
таскать его за собой - ясно, что в старые времена она часто из-за этого
расстраивалась.
Но я-то ее все равно любил.
Ну так вот, после того как мы научились переходить в амфибийное
состояние, мы построили хранилища и поместили в них освободившиеся тела. И
тут, когда хранилища открылись для желающих, Мадж совершенно ошалела. Она
сразу же влезла в тело платиновой блондинки, сданное какой-то
умопомрачительной красавицей, и я уж думал, что Мадж из него не вытащишь ни
за какие коврижки.
Мне же, как и большинству мужчин, в общем-то, наплевать, какое у меня
тело. В хранилище ведь были оставлены только крепкие, здоровые, красивые
тела, так что одно или другое - разницы никакой. Иногда, когда в память о
старых временах мы с Мадж берем тела вместе, я разрешаю выбирать ей тело и
для меня, чтобы мы выглядели подходящей парой. Милая Мадж, она всегда
выбирает мне тело высокого блондина;
Мое старое тело, которое Мадж, по ее заверениям, любила почти треть
столетия, имело черноволосую голову, средний рост, а в последние годы и
животик. Я все-таки человек, и мне, честно скажу, было неприятно, когда мое
тело отказались поместить в хранилище, а взяли и выкинули. Тело было ничего:
уютное и вполне приличное. Не скажу, что первый класс, но вполне надежное.
Но самая неприятная история у меня с телом произошла тогда, когда я дал
себя одурачить и согласился взять тело, принадлежащее доктору Эллису
Коннигсвассеру. Это тело - собственность Общества амфибий-пионеров, и
вынимают его только раз в год, когда в день годовщины открытия
Коннигсвассера организуется большой парад Пионеров. Я должен гордиться,
говорили все, что мне выпала честь войти в тело Коннигсвассера и возглавить
парад. Я им поверил, словно последний идиот.
Чтобы я еще раз влез в его тело - нет уж, дудки, больше я на эту удочку
не попадусь. Стоит только взглянуть на эту рухлядь, как сразу же становится
ясно, почему Коннигсвассер сделал свое открытие о возможности жизни вне
тела. Попробуй-ка поживи в таком теле, какое было у него! Внутри - язва,
мигрень, артрит, еще черт знает что, а снаружи - лиловый крюк вместо носа,
маленькие поросячьи глазки, цвет лица, как у повидавшей виды пароходной
трубы. Тем не менее он был и остается милейшим и приятнейшим человеком, но в
старые времена, когда все мы были привязаны к нашим телам, этого никто не
знал.
Когда впервые было решено проводить парад Пионеров, мы попросили
Коннигсвассера вернуться в свое тело и возглавить шествие, но он отказался
наотрез, и нам теперь каждый раз приходится находить какого-нибудь козла
отпущения и с помощью лести убеждать его взять на себя выполнение этой
миссии. В параде-то Коннигсвассер, конечно, участвует, но только в теле
двухметрового громилы-ковбоя, которому ничего не стоит двумя пальцами смять
пустую банку из-под пива.
Это тело для Коннигсвассера - сущая игрушка. В нем он готов хоть целый
день мять пивные банки, а сам при этом радуется, как дитя малое, а мы все,.
если находимся в телах, например, после парада, должны стоять вокруг и
делать вид, что восхищаемся его силой.
Его можно понять - в старые, времена он вряд ли мог что-нибудь смять
или согнуть.
Он, безусловно, великий человек, и амфибийный период начинается именно
с него, поэтому мы закрываем глаза на разные его выходки, но, боже мой, как
он обращается с телами! Как возьмет какое-нибудь в хранилище, так сразу и
давай силу-удаль демонстрировать. Пока не доиграется. И тогда кому-то
приходится влезать в тело хирурга и приводить пострадавшее тело в порядок,
что-нибудь там в нем зашивать.
В Историческом клубе от старых времен осталась фотография
Коннигсвассера, и по ней вы можете догадаться, что он никогда не придавал
значения своему внешнему виду - это тоже признак определенной
инфантильности.
Да, с телом, которым его наградила природа, Коннигсвассер не очень-то
церемонился.
Волосы его космами свисали с головы, брюки были такие длинные, что
каблуки прорывали их насквозь чуть выше обшлагов, подкладка пальто гирляндой
колыхалась вокруг ног. Кроме того, он забывал как следует питаться, выходя
на улицу в холод или в слякоть, забывал как следует одеться, а разные боли и
болезни он просто игнорировал, замечая их лишь тогда, когда одной ногой уже
стоял в .могиле. Он был, по нашим старым понятиям, человеком рассеянным.
Теперь-то, оглядываясь назад, можно сказать, что рассеянность тут ни
при чем. Коннигсвассер постепенно превращался в амфибию, вот и все.
По профессии он был математиком, поэтому в его жизни основную роль
играл мозг. И этот гениальный мозг должен был повсюду таскать за собой тело,
которое ему было нужно, как корове седло. Когда Коннигсвассер заболевал и
ему приходилось так или иначе заботиться о своем теле, он обычно разражался
гневной тирадой:
- Единственная полезная вещь в человеческом организме - это мозг.
Почему он не может существовать отдельно от нашего тела - этого мешка,
набитого мясом, костями, кровью, кожей, волосами и сосудами? Что ж тут
удивительного, что люди ничего на могут добиться в жизни - ведь со дня
своего рождения они навсегда привязаны к паразиту, в которого надо впихивать
пищу и защищать от погоды и микробов. И в конце концов эта идиотская штука
все равно изнашивается, как бы ты ее ни откармливал и ни холил. Разве есть в
этом хоть капля здравого смысла?
- Ну, кому оно нужно, - риторически вопрошал он, - это тело? Что за
удовольствие повсюду таскать за собой черт знает сколько килограммов
протоплазмы?
Когда у него испортились и повыпадали все зубы, да так, что даже
протезы было не на что закрепить, Коннигсвассер написал в своем дневнике:
"Если жизненная материя смогла развиться настолько, чтобы выйти из
океана, где жизнь была действительно приятной, она, безусловно, сможет пойти
в своей эволюции дальше и вырваться из тел, которые, при ближайшем
рассмотрении, приносят ей сплошные неудобства".
Не подумайте, что он был ханжой по отношению к телам, нет, и людям с
красивыми, здоровыми телами он вовсе не завидовал. Просто он считал, что от
тела больше хлопот, чем пользы.
Он не очень надеялся, что при его жизни люди разовьются настолько,
чтобы выйти из своих тел. Ему лишь очень хотелось, чтобы это произошло.
Как-то Коннигсвассер, сосредоточенно думая об этом гулял по зоопарку в своей
тенниске. Он остановился возле одной из клеток посмотреть, как кормят львов.
Дождь перешел в мокрый снег, доктор направился домой. По дороге он обратил
внимание на толпу у края лагуны - кто-то утонул.
Свидетели утверждали, что утопленник - человек пожилой - прямиком вошел
в воду и, ничуть не меняясь в лице, шел и шел вперед, пока не скрылся под
водой. Взглянув на жертву, Коннигсвассер сказал себе, что причина
самоубийства ему вполне понятна - с таким лицом на этом свете делать нечего.
