в ушах - то ли танцы где-то за тремя стенами происходили, то ли работал
машинный зал, то ли толпа статистов на какой-то угрюмо-безумной сцене
твердила, шептала, бормотала, временами вскрикивала: "О чем говорить,
когда не о чем говорить"... И он понял вдруг, почему генерал Малныч,
человек скорее молчаливый и уж отнюдь не светский, болтает непрерывно и
какие-то пустяки: генерал находился в состоянии крайнего нервного
напряжения и, видимо, тщился как-то заглушить этот фоновый, но явственный
шум. (Так нервные домочадцы, принимая уважаемого гостя, тщатся заглушить
собою жуткие мычания домашнего дауна из соседней комнатенки.)
- А где же обещанная вами военная помощь, генерал? - спросил он,
чтобы прервать этот натужный и неестественный поток словес.
- Какая помощь? - генерал прекрасно понял, о какой помощи спрашивает
его Хозяин, и откровенно заметался, не находя готового ответа и не зная
что сказать.
- Обещали же БТР навстречу выслать. Ай-яй-яй, хорошо, что миром все
обошлось...
- Да... Бэтээр... Разумеется. Но представьте себе...
- Дисциплинка, - подал вдруг голос длиннолицый доктор и уставился на
Хозяина желтыми круглыми глазами кота. Этакого помойного непредсказуемого
кошкана, - бойца и вора.
- Вот как? - вежливо сказал ему Хозяин.
- Дисциплинка у нас ни к черту здесь, господин Красногоров. Какие уж
тут бэтээры. Водогреи работают, и на том спасибо.
Хозяин счел необходимым внимательно посмотреть на него и провозгласил
(из неисчерпаемого репертуара Кузьмы Иваныча):
- "Комбат пешком не ходит - берет с собой бэтээр или зампотеха".
- Вот именно, - с готовностью подтвердил помойный кошкан, ничего, как
видно, не поняв, а генерал Малныч торопливо предложил: "Сюда, прошу вас" и
простер белую свою, холеную длань в сторону отъехавшей вбок дверцы лифта,
а бесшумный Ванечка вообще ничего не сказал, но неуловимым движением
скользнул между ними всеми и оказался в незнакомом и замкнутом помещении
первым.
В лифте пахло уже не больницей, а казармой. Сапогами. Ружейным
маслом. Суконной безнадегой всеобщей воинской повинности.
Все молчали. Он боролся с навалившейся вдруг клаустрофобией и сквозь
прижмуренные веки следил за генералом. В сущности, это был совершенно ему
не знакомый и мало приятный человек. Встречались несколько раз. Говорили о
медицине. Виконт помыкал им как холопом. Считал ослом и солдафоном. Но
почему-то продолжал держать при себе. Для пользы дела. Виконт всегда был
великим и безусловным адептом Пользы Дела...
Генерал Малныч временно перестал говорить, но губы его продолжали
шевелиться, а взгляд остекленел. Он был - далеко отсюда. Он словно бы
объявил себе антракт и теперь то ли отдыхал, то ли сочинял текст для
второго действия. Длиннолицый доктор посапывал волосатым носом. От него
мощно и неодолимо несло табачищем. Ванечка стоял индифферентно. Интересно,
что ВАНЕЧКА думает о ситуации?
(Он вдруг вспомнил, как однажды, находясь в раздражении, сказал ему
сварливо: "Интересно, что ты испытываешь, зная, что любого человека можешь
убить сию же секунду..." Ванечку эта фраза задела совершенно необъяснимо и
почему-то весьма болезненно: "А вы что испытываете, когда знаете, что
любому человеку можете дать по рылу? И вообще - жизнь ему покалечить?" "Я
не могу - любому" "И я не могу - любого" "И потом, я всегда думаю о
последствиях" "А я тоже всегда думаю о последствиях..." Он тут же сложил
оружие и самым смиренным образом принес свои извинения. Замечательный
получился разговорчик. Ванечка наверняка его уже не помнит. Он - злой
парнишка с короткой памятью добряка...)
Они вышли из лифта и оказались в кремовом тупичке с затхлым воздухом
жилконторы. Дверь там была, закрытая плотно, а рядом с дверью - стул, а на
стуле развалившийся (длинные ноги - далеко вперед) унтер в десантной форме
и, разумеется, с усами. Увидевши начальство, он вскочил с грохотом и
принял уставное положение, но, что хоть и мельком, но поразило, - ел
глазами он вовсе не генерала Малныча и уж конечно не господина возможного
президента, а этого самого желтоглазого доктора Дыр-бур-шихина, который
вдруг выдвинулся из-за спин, оказался впереди всех и буркнул унтеру что-то
отрывистое, что-то вроде: "открыть", или "пропустить", или вообще "брысь!"
Во всяком случае дверь тут же распахнулась сама собою, и господин
возможный президент оказался в помещении, сплошь заставленном аппаратурой
и обширном, но это была вовсе не палата усиленной терапии, как он ожидал,
это было что-то сугубо военное, вся аппаратура была цвета хаки, и люди
здесь все были - военные, и светились какие-то огромные экраны, похожие на
локаторные... Это была радиорубка, или пункт связи, или как это там у них
называется...
- Куда вы меня привели? - спросил он генерала.
- Как? - поразился тот. - Вы же хотели связаться... Вы, так сказать,
выразили намерение... пожелали......
Не хочет он вести меня к Виконту. Не хочет, и все. В чем дело?.. Он
отогнал вновь нахлынувший на него страх и сказал спокойно: "Хорошо-хорошо.
Спасибо. Куда прикажете?.."
Его тут же препроводили, какой-то офицерик моментально выскочил из
своего кресла, уступая место, он сел и назвал офицерику код вызова.
- Это я, голубчик, - сказал он Крониду. - Я уже здесь, на месте. - Он
говорил медленно, нарочито растягивая слова, как никогда раньше и ни при
каких обстоятельствах с Кронидом не говорил. - Все прекрасно. Все в
полнейшем порядке. Я вами доволен, голубчик... - Он усмехнулся мысленно,
представив себе, как лезут на лоб глаза у Кронида, слушающего эту
галиматью. - Готовность "зеро" приказываю отменить. Жду вас здесь, как и
договаривались, но можно и пораньше, поскольку ВСЕ ПРЕВОСХОДНО... Можно и
пораньше. Как вы меня поняли?
- Понял вас хорошо, - сказал Кронид - тоже медленно и тоже не похоже
на себя. - Приказано прибыть, как договаривались, но можно и пораньше,
поскольку все обстоит превосходно.
- Выполняйте, голубчик, - сказал господин Президент утомленно.
- "Зеро" отменяю, - сказал Кронид.
- Отменяйте, дружок, отменяйте. Оно теперь ни к чему. Я жду вас в
течение двух часов.
- Есть, - сказал Кронид.
Поднимаясь из кресла, он поймал взгляд Ивана. Иван был готов. Иван
был в полном и безукоризненном порядке. Я тоже в порядке, и я тоже вполне
готов. Но к чему именно?.. Да к чему угодно, подумал он. Я готов к чему
угодно...
Диковинная и нелепая мысль вдруг вынырнула из глубин его смутных и
невнятных опасений. Никакого Виконта здесь нет. Виконт вполне здоров,
ничего знать не знает и находится в самом дальнем далеке отсюда. В Питере,
например. Дома у себя, на Сампсониевском. Сидит, положив вечно мерзнущие
свои, закутанные в плед, конечности на "козетку луи", сосет холодную
похрипывающую трубку и тупо смотрит на экран с очередным Шварценеггером...
А здесь происходит что-то совсем другое. Совсем не то. Меня сюда просто
заманили. Эта скуломордая падла использовала Виконта как наживку. Они
знали, что я могу отказаться от любой затеи, от любого приглашения, от
любой встречи. Но не от этого...
Ловко. Кто? Кто?! Военные? Вполне возможно. Они не любят меня. Так
же, как и я их. И даже больше: я, в конце концов, готов их терпеть и
терпеливо терплю......
Нет. Не проходит. Не получается. Если бы это был военный заговор,
командующий округом уж как-нибудь обеспечил бы мне вертолет - лететь сюда.
Вертолет бы уже стоял готовенький, с разогретым движком. Нет. Слишком уж
все сложно в этом предположении получается. Авария на автостраде. Гроб
Вакулин... Да и чего они от меня хотят? Убить? Давно бы уже убили. Прямо
во дворе, по сю сторону стены. Сразу. В плен меня взять? Для чего я им
сдался, пленный? И наконец, я ведь им не хрен моржовый, я - ХОЗЯИН. Что у
них - по семь жизней отмерено?.. Он одернул себя.
- Никогда не надо суетис-са, - сказал он вслух с китайским прононсом,
ни к кому специально не обращаясь - разве что к Ванечке. - Никогда не надо
волновас-са: можно под машиной очутис-са или под трамваем оказас-са...
Так. Где Виконт? - спросил он у генерала Малныча. - Где тут у вас мой
Виктор Григорьевич?..
Он больше не испытывал страха. Беспокойство - было. Неприятное
удивление - несомненно. Раздражение. Неудовольствие. Дискомфорт. Господи,
вспомнил он, пошли мне трудную жизнь и легкую смерть... Любимая присказка
Николаса. Которого уже нет, и жизнь которого была трудной, а смерть,
кажется, - легкой... Если это заговор, подумал он вскользь, значит с
Виконтом все о-кей. Не самый плохой из вариантов, между прочим...
Они уже шли по очередному кремовому коридору - впереди
целеустремленный генерал Малныч, за ним Хозяин, и где-то рядом, за
пределами видимости, бесшумный Иван. А вот желтоглазого доктора в
полковничьих бриджах уже с ними не было. Что любопытно. Зато невнятный
многоголосый шум - нарастал, он уже не звучал на краю сознания, он
заглушал шаги, но ни одного слова в этом человеческом гуле разобрать было
по-прежнему нельзя. Гам. Это был гам.
Кремовый коридор вдруг сделался - белый. Взметнулся на пару лишних
метров потолок, а вдоль коридора по потолку пошли на разумном друг от
друга расстоянии белые матовые шары обыкновенных электрических ламп,
висящие на белых же штырях. Возникла вдруг больница - не слишком шикарная,
но вполне достойного образа, чистенькая, малонаселенная, белые халаты
медсестер замаячили в отдалении, и медсестры эти вели себя тихо и не
перекликались зычно и властно, как это у них водится в муниципальных
заведениях для полудохлых пензиков. Все сделалось вокруг вполне пристойно
и даже, пожалуй, роскошно, если бы не этот, гигантской подушкой
задавленный, но явственный гам...
- Сюда, - пригласил генерал Малныч, отворяя перед высоким гостем
аномально широкую белую дверь. - Нет-нет, - сказал он Ванечке. - Вы
останьтесь здесь... извольте подождать... здесь больница, сударь!
Ванечка без труда преодолел его неумелое сопротивление, сунулся в
дверь, только голову просунул и левое плечо и тотчас же вернулся в коридор
все с тем же меланхолически постным видом и прислонился к белой стене,
словно он и не нарушал только что никаких запретов и вообще здесь не при
чем - тихий, послушный, безвредный парнишка, которого каждому ничего не
составит обидеть.
Генерал сделался красен, но от свары удержал себя и, придерживая
дверь, снова пригласил Хозяина внутрь, теперь уже без всяких слов, а лишь
кивком и движением косматых своих бровей.
Он вошел и сразу же увидел Виконта.
Виконт спал - маленький, усохший старичок, лилипутик, морщинистый
несчастный карлик, лысоватенький, плюгавый, жалкий. Он подумал: нельзя нам
так подолгу не видеться. Мы убиваем в себе любовь. Я не могу любить этого
старикашку, я его не знаю...
Это была - неправда. Он вдруг почувствовал, что плачет. Он ЗНАЛ этого
человека. Он любил его, и жалел, и хотел бы умереть за него, словно им
обоим снова было по двадцать лет. К черту, к черту, расквасился, глупость
какая, все же в порядке: жив, спит, сопит себе в две щелочки... Он
стеснялся вытереть слезы и поэтому плохо видел, он вообще плохо видел в
минуты сильного душевного волнения, он двинулся к Виконту почти наощупь,
там кто-то сидел рядом с койкой, кто-то большой, в грязно-голубом
фланелевом халате, он обогнул этот халат, встал над Виконтом, ощутил стул
у своих ног и с облегчением опустился на него, привычно нашаривая поверх
одеяла бессильную искалеченную руку.
Оказалось, - вот странно! - что там были и еще чьи-то пальцы, на этой
