Борис Виан.
Чем опасны классики
Рассказ
(Из сборника "Волк-оборотень")
Перевод Л. Лунгиной
Оригинал этого текста расположен в библиотеке Олега Аристова
http://www.chat.ru/~ellib/
Электронные часы на стене пробили два, и я вздрогнул, с
трудом прогнав целый сонм образов, который вихрем кружился в
моей голове. К тому же я не без удивления почувствовал, что
сердце мое билось учащенно. Покраснев от смущения, я поспешно
захлопнул книгу. Это был старый томик стихов Поля Жеральди,
изданный еще до предпоследней войны, - "Ты и я". До сих пор я
все как-то не решался за него взяться, зная, какой смелости и
откровенности требует эта тема. И тут я понял, что смятенье мое
вызвано не только прочитанным, но и тем, что сегодня пятница,
27 апреля 1982 года, и, как каждую пятницу, ко мне должна
прийти моя ученица-стажерка Флоранс Лорр.
Не могу выразить словами, как меня поразило это открытие.
Меньше всего меня можно назвать ханжой, но ведь, в самом деле,
не мужчине же первому влюбляться: нам следует в любом случае
вести себя скромно и достойно, как это приличествует нашему
полу. Однако, оправившись от первого шока, я стал размышлять и
нашел для себя некоторые оправдания.
Считать всех людей науки, а в особенности женщин,
властными и уродливыми - несомненное предубеждение. Слов нет,
женщины куда более мужчин пригодны для научной работы. И даже в
ряде профессий, а именно в тех, где внешние данные служат
критерием отбора, количество Венер относительно велико. Однако
если глубже вникнуть в эту проблему, то быстро приходишь к
выводу, что красивая математичка в конечном счете явление не
более редкое, чем умная актриса. Правда, математичек вообще-то
куда больше, чем актрис. Но, так или иначе, мне повезло, когда
по жребию распределяли стажерок, и, хотя до сегодняшнего дня ни
одна волнующая мысль меня еще не смущала, я сразу же отметил -
весьма объективно - несомненное обаяние моей ученицы. Это и
оправдывало нынешнее мое волнение.
Кроме того, она исключительно точна - явилась, как
всегда, в пять минут третьего.
- Вы сегодня чертовски элегантны! - воскликнул я,
удивляясь своей смелости.
На ней был облегающий комбинезон из светло-зеленой материи
с муаровыми отливами, очень простой, но явно сшитый на
фабрике-люкс.
- Вам нравится, Боб?
- Очень.
Я не из тех, кто считает яркие цвета неуместными даже для
такой классической одежды, как лабораторный комбинезон. Пусть
это кому-нибудь и покажется вызывающим, но, признаюсь, женщина
в юбке меня не шокирует.
- Я очень рада, - сказала она насмешливо.
Хотя я на десять лет старше, Флоранс уверяет, что мы
выглядим ровесниками. Поэтому наши отношения несколько
отличаются от обычных отношений между учителем и ученицей. Она
ведет себя со мной как с приятелем. Признаюсь, меня это
несколько смущает. Конечно, я мог бы сбрить бороду и
постричься, чтобы походить на маститого ученого образца 1940
года, но она утверждает, что это придаст мне женственность,
однако не поднимет в ее глазах мой авторитет.
- Как идет монтаж? - спросила Флоранс.
Она имела в виду сложную электронную схему, разработку
которой мне поручило Центральное бюро. К моему вящему
удовлетворению, как раз сегодня утром я нашел для нее
оптимальное решение.
- Закончил, - ответил я.
- Браво! И все работает как надо?
- Завтра проверим, - сказал я. - По пятницам в
послеобеденные часы я должен заниматься вашим воспитанием.
Она хотела было что-то сказать, но в нерешительности
опустила глаза. Я всегда теряюсь в присутствии застенчивой
женщины, и она это знала.
- Боб... Я хотела бы задать вам один вопрос...
Я решительно чувствовал себя не в своей тарелке. В самом
деле, женщине не пристало жеманство, столь прелестное у мужчин.
- Объясните мне, над чем вы работаете, - попросила она
после паузы.
Теперь настал мой черед пребывать в нерешительности.
- Послушайте, Флоранс, это ведь сверхсекретные работы...
Она коснулась рукой моего локтя.
- Боб... последняя уборщица в вашей лаборатории знает все
эти секреты не хуже... самого ловкого шпиона Антареса.
- Не могу этого допустить, - сказал я удрученно.
Вот уже несколько недель радио преследовало нас куплетами
из межпланетной оперетки "Великая княгиня Антареса" Франсиса
Лопеса. Терпеть не могу эту вульгарную музыку. Я люблю только
классику - Шенберга, Дюка Эллингтона, Винцента Скотто.
- Боб, прошу вас, расскажите мне, я хочу знать, что вы
делаете...
Снова пауза.
- Флоранс, в чем дело? - спросил я.
- Боб, я вас люблю... как ученого, - добавила она. - Я
должна знать, над чем вы работаете. Я хочу вам помочь.
Вот таким путем. Из года в год читаешь в романах о
чувствах, которые испытывает мужчина, когда ему впервые
объясняются в любви. И наконец это случилось со мной!
Признаюсь, то, что я пережил в этот миг, оказалось более
волнующим и сладостным, чем все, что я мог вообразить. Я глядел
на Флоранс и был не в силах отвести взгляда от ее светлых глаз,
от рыжих волос, подстриженных ежиком по моде 1982 года. Честное
слово, если бы она сейчас заключила меня в объятия, я бы не
сопротивлялся. А ведь прежде любовные истории вызывали у меня
только смех. Сердце колотилось так, словно готово было
выпрыгнуть из груди, и я чувствовал, что руки мои дрожат. Я с
трудом проглотил слюну.
- Флоранс... мужчина не должен выслушивать такие
признания. Поговорим о другом.
Она подошла ко мне и, прежде чем я успел опомниться,
поднялась на цыпочки и поцеловала. Я почувствовал, что пол
уходит у меня из-под ног. Когда я пришел в себя, оказалось, что
я сижу на стуле. Я испытал упоительное ощущение, неожиданное и
трудноопределимое. Я покраснел, осознав всю меру своей
испорченности, и со все растущим изумлением обнаружил, что
Флоранс усаживается ко мне на колени. Тут я снова обрел дар
речи.
- Флоранс, это неприлично... Встаньте! Немедленно
встаньте! Вдруг кто-нибудь войдет... Моя репутация! Встаньте!
- А вы мне покажете ваши опыты?
- Я!.. О!..
Пришлось уступить.
- Все! Я вам все объясню. Но только не сидите у меня на
коленях!
- Я знала, что вы милый, - сказала она, спрыгивая на
пол.
- Все же признайтесь, - пробормотал я, - что вы
пользуетесь ситуацией.
Голос мой пресекался. Она ласково похлопала меня по плечу:
- Ладно, ладно, дорогой Боб, будьте современны.
Очертя голову я кинулся в технические объяснения:
- Вы помните первые модели электронного мозга?
- Образца 1950 года?
- Нет, нет, еще раньше, - уточнил я. - Это были просто
счетные машины, впрочем довольно хитроумные. Вы, конечно,
помните и то, что их вскоре оснастили особыми блоками, с
помощью которых они накапливали необходимую информацию. Блоки
памяти?
- Это знает каждый школьник, - сказала Флоранс.
- Как вы помните, этот тип машин совершенствовался вплоть
до шестьдесят четвертого года, когда Росслер открыл, что
обычный человеческий мозг, погруженный в питательный раствор,
при своем малом объеме может в известных условиях выполнять те
же функции, что и огромная вычислительная машина.
- Я знаю и то, что в 1968 году этот метод был вытеснен
ультраконжонктером Бренна и Рено, - сказала Флоранс.
- Так вот, - продолжал я, - со временем все эти
разнообразные машины были подключены к всевозможным
исполнительным механизмам, которые сами были производными тысяч
всевозможных орудий, созданных человечеством на протяжении
веков, и все это лишь затем, чтобы подойти наконец к
конструкции, именуемой роботом. Однако у всех этих машин был
один общий признак. Не можете ли вы мне сказать, какой именно?
Учитель все-таки снова брал во мне верх.
- У вас красивые глаза, - сказала Флоранс. -
Зелено-желтые, со звездами на радужной оболочке...
Я отступил на шаг.
- Флоранс, вы меня слушаете?
- Очень внимательно. Общий признак всех этих машин тот,
что они выполняют только заложенную в них программу. Машина,
перед которой не поставлена определенная задача, сама ни на
какую инициативу не способна.
- А знаете, почему их не попытались наделить сознанием и
разумом? Потому что обнаружилось любопытное обстоятельство:
стоит их снабдить хоть несколькими элементарными рефлекторными
функциями, как у них возникают причуды хуже, чем у престарелых
ученых. Купите на любом рынке игрушечную электронную черепашку,
и вы сами убедитесь, каковы эти первые электронно-рефлекторные
машины - раздражительные, вздорные... Одним словом, со своим
характером. Поэтому очень скоро пропал всякий интерес к этому
типу автоматов, созданных исключительно для того, чтобы
моделировать некоторые мозговые процессы. Использовать их
практически оказалось чересчур обременительно.
- Мой милый Боб, я обожаю вас слушать! Но не скрою,
сейчас я умираю от скуки. Все это я учила еще в первом классе.
- Вы... вы просто несносны, - сказал я без улыбки.
Она глядела мне в глаза и, честное слово, смеялась надо
мной. Стыдно признаться, но мне захотелось, чтобы она еще раз
меня поцеловала. Я вновь торопливо заговорил, надеясь скрыть
смущение:
- Теперь ученые стремятся ввести в машины только те цепи
рефлексов, которые могут быть практически использованы для
воздействия на самые разные исполнительные устройства. Но никто
еще не пытался заложить в машину всеобъемлющую общекультурную
информацию. По правде говоря, в этом еще никогда не ощущалось
необходимости. Но в этой схеме, разработку которой мне поручило
Центральное бюро, машина должна держать в своей магнитной
памяти огромное количество самой разнообразной информации. В
самом деле, конструкция, которую вы видите перед собой, должна
оперировать всеми сведениями, содержащимися в шестнадцатитомном
толковом словаре Ларусса издания 1978 года. Это чисто
интеллектуальный компьютер с очень примитивными действенными
функциями, он может лишь сам перемещаться в пространстве и
брать предметы, чтобы в случае надобности опознать их или
объяснить.
- А зачем нужен такой компьютер?
- Это управленческая машина, Флоранс. Она должна заменить
протокольный отдел Флорфины, который, согласно Мексиканской
конвенции, через месяц прибудет в Париж. Всякий раз, когда
посол будет обращаться к ней за справкой, она выдаст
исчерпывающий, широкоэрудированный ответ в духе французской
культурной традиции. В любых обстоятельствах она подскажет ему,
как надо поступить, объяснит, о чем идет речь и как ему
надлежит себя вести в любой ситуации, будь то открытие
полимегатрона или обед у императора Эразии. С тех пор как по
международному соглашению французский язык объявлен
предпочтительным дипломатическим языком, каждый хочет получить
возможность продемонстрировать свою высокую культуру, и этот
компьютер будет особенно ценен для посла, у которого нет
времени заниматься самообразованием.
- Значит, вы намерены заставить этот маленький несчастный
компьютер зазубрить все шестнадцать толстенных томов Ларусса?
Да вы просто садист!
- Увы, это необходимо, - сказал я. - Опустить ничего
нельзя! Если ограничиться программой из отрывочных сведений, у
него, очевидно, испортится нрав, как у игрушечных черепашек,
которым не хватает здравого смысла. Каков в точности будет его
характер, трудно предугадать. Ясно одно - он сможет вести себя
