Борис Виан.
Чем опасны классики
Рассказ
(Из сборника "Волк-оборотень")
Перевод Л. Лунгиной
Оригинал этого текста расположен в библиотеке Олега Аристова
http://www.chat.ru/~ellib/
Электронные часы на стене пробили два, и я вздрогнул, с
трудом прогнав целый сонм образов, который вихрем кружился в
моей голове. К тому же я не без удивления почувствовал, что
сердце мое билось учащенно. Покраснев от смущения, я поспешно
захлопнул книгу. Это был старый томик стихов Поля Жеральди,
изданный еще до предпоследней войны, - "Ты и я". До сих пор я
все как-то не решался за него взяться, зная, какой смелости и
откровенности требует эта тема. И тут я понял, что смятенье мое
вызвано не только прочитанным, но и тем, что сегодня пятница,
27 апреля 1982 года, и, как каждую пятницу, ко мне должна
прийти моя ученица-стажерка Флоранс Лорр.
Не могу выразить словами, как меня поразило это открытие.
Меньше всего меня можно назвать ханжой, но ведь, в самом деле,
не мужчине же первому влюбляться: нам следует в любом случае
вести себя скромно и достойно, как это приличествует нашему
полу. Однако, оправившись от первого шока, я стал размышлять и
нашел для себя некоторые оправдания.
Считать всех людей науки, а в особенности женщин,
властными и уродливыми - несомненное предубеждение. Слов нет,
женщины куда более мужчин пригодны для научной работы. И даже в
ряде профессий, а именно в тех, где внешние данные служат
критерием отбора, количество Венер относительно велико. Однако
если глубже вникнуть в эту проблему, то быстро приходишь к
выводу, что красивая математичка в конечном счете явление не
более редкое, чем умная актриса. Правда, математичек вообще-то
куда больше, чем актрис. Но, так или иначе, мне повезло, когда
по жребию распределяли стажерок, и, хотя до сегодняшнего дня ни
одна волнующая мысль меня еще не смущала, я сразу же отметил -
весьма объективно - несомненное обаяние моей ученицы. Это и
оправдывало нынешнее мое волнение.
Кроме того, она исключительно точна - явилась, как
всегда, в пять минут третьего.
- Вы сегодня чертовски элегантны! - воскликнул я,
удивляясь своей смелости.
На ней был облегающий комбинезон из светло-зеленой материи
с муаровыми отливами, очень простой, но явно сшитый на
фабрике-люкс.
- Вам нравится, Боб?
- Очень.
Я не из тех, кто считает яркие цвета неуместными даже для
такой классической одежды, как лабораторный комбинезон. Пусть
это кому-нибудь и покажется вызывающим, но, признаюсь, женщина
в юбке меня не шокирует.
- Я очень рада, - сказала она насмешливо.
Хотя я на десять лет старше, Флоранс уверяет, что мы
выглядим ровесниками. Поэтому наши отношения несколько
отличаются от обычных отношений между учителем и ученицей. Она
ведет себя со мной как с приятелем. Признаюсь, меня это
несколько смущает. Конечно, я мог бы сбрить бороду и
постричься, чтобы походить на маститого ученого образца 1940
года, но она утверждает, что это придаст мне женственность,
однако не поднимет в ее глазах мой авторитет.
- Как идет монтаж? - спросила Флоранс.
Она имела в виду сложную электронную схему, разработку
которой мне поручило Центральное бюро. К моему вящему
удовлетворению, как раз сегодня утром я нашел для нее
оптимальное решение.
- Закончил, - ответил я.
- Браво! И все работает как надо?
- Завтра проверим, - сказал я. - По пятницам в
послеобеденные часы я должен заниматься вашим воспитанием.
Она хотела было что-то сказать, но в нерешительности
опустила глаза. Я всегда теряюсь в присутствии застенчивой
женщины, и она это знала.
- Боб... Я хотела бы задать вам один вопрос...
Я решительно чувствовал себя не в своей тарелке. В самом
деле, женщине не пристало жеманство, столь прелестное у мужчин.
- Объясните мне, над чем вы работаете, - попросила она
после паузы.
Теперь настал мой черед пребывать в нерешительности.
- Послушайте, Флоранс, это ведь сверхсекретные работы...
Она коснулась рукой моего локтя.
- Боб... последняя уборщица в вашей лаборатории знает все
эти секреты не хуже... самого ловкого шпиона Антареса.
- Не могу этого допустить, - сказал я удрученно.
Вот уже несколько недель радио преследовало нас куплетами
из межпланетной оперетки "Великая княгиня Антареса" Франсиса
Лопеса. Терпеть не могу эту вульгарную музыку. Я люблю только
классику - Шенберга, Дюка Эллингтона, Винцента Скотто.
- Боб, прошу вас, расскажите мне, я хочу знать, что вы
делаете...
Снова пауза.
- Флоранс, в чем дело? - спросил я.
- Боб, я вас люблю... как ученого, - добавила она. - Я
должна знать, над чем вы работаете. Я хочу вам помочь.
Вот таким путем. Из года в год читаешь в романах о
чувствах, которые испытывает мужчина, когда ему впервые
объясняются в любви. И наконец это случилось со мной!
Признаюсь, то, что я пережил в этот миг, оказалось более
волнующим и сладостным, чем все, что я мог вообразить. Я глядел
на Флоранс и был не в силах отвести взгляда от ее светлых глаз,
от рыжих волос, подстриженных ежиком по моде 1982 года. Честное
слово, если бы она сейчас заключила меня в объятия, я бы не
сопротивлялся. А ведь прежде любовные истории вызывали у меня
только смех. Сердце колотилось так, словно готово было
выпрыгнуть из груди, и я чувствовал, что руки мои дрожат. Я с
трудом проглотил слюну.
- Флоранс... мужчина не должен выслушивать такие
признания. Поговорим о другом.
Она подошла ко мне и, прежде чем я успел опомниться,
поднялась на цыпочки и поцеловала. Я почувствовал, что пол
уходит у меня из-под ног. Когда я пришел в себя, оказалось, что
я сижу на стуле. Я испытал упоительное ощущение, неожиданное и
трудноопределимое. Я покраснел, осознав всю меру своей
испорченности, и со все растущим изумлением обнаружил, что
Флоранс усаживается ко мне на колени. Тут я снова обрел дар
речи.
- Флоранс, это неприлично... Встаньте! Немедленно
встаньте! Вдруг кто-нибудь войдет... Моя репутация! Встаньте!
- А вы мне покажете ваши опыты?
- Я!.. О!..
Пришлось уступить.
- Все! Я вам все объясню. Но только не сидите у меня на
коленях!
- Я знала, что вы милый, - сказала она, спрыгивая на
пол.
- Все же признайтесь, - пробормотал я, - что вы
пользуетесь ситуацией.
Голос мой пресекался. Она ласково похлопала меня по плечу:
- Ладно, ладно, дорогой Боб, будьте современны.
Очертя голову я кинулся в технические объяснения:
- Вы помните первые модели электронного мозга?
- Образца 1950 года?
- Нет, нет, еще раньше, - уточнил я. - Это были просто
счетные машины, впрочем довольно хитроумные. Вы, конечно,
помните и то, что их вскоре оснастили особыми блоками, с
помощью которых они накапливали необходимую информацию. Блоки
памяти?
- Это знает каждый школьник, - сказала Флоранс.
- Как вы помните, этот тип машин совершенствовался вплоть
до шестьдесят четвертого года, когда Росслер открыл, что
обычный человеческий мозг, погруженный в питательный раствор,
при своем малом объеме может в известных условиях выполнять те
же функции, что и огромная вычислительная машина.
- Я знаю и то, что в 1968 году этот метод был вытеснен
ультраконжонктером Бренна и Рено, - сказала Флоранс.
- Так вот, - продолжал я, - со временем все эти
разнообразные машины были подключены к всевозможным
исполнительным механизмам, которые сами были производными тысяч
всевозможных орудий, созданных человечеством на протяжении
веков, и все это лишь затем, чтобы подойти наконец к
конструкции, именуемой роботом. Однако у всех этих машин был
один общий признак. Не можете ли вы мне сказать, какой именно?
Учитель все-таки снова брал во мне верх.
- У вас красивые глаза, - сказала Флоранс. -
Зелено-желтые, со звездами на радужной оболочке...
Я отступил на шаг.
- Флоранс, вы меня слушаете?
- Очень внимательно. Общий признак всех этих машин тот,
что они выполняют только заложенную в них программу. Машина,
перед которой не поставлена определенная задача, сама ни на
какую инициативу не способна.
- А знаете, почему их не попытались наделить сознанием и
разумом? Потому что обнаружилось любопытное обстоятельство:
стоит их снабдить хоть несколькими элементарными рефлекторными
функциями, как у них возникают причуды хуже, чем у престарелых
ученых. Купите на любом рынке игрушечную электронную черепашку,
и вы сами убедитесь, каковы эти первые электронно-рефлекторные
машины - раздражительные, вздорные... Одним словом, со своим
характером. Поэтому очень скоро пропал всякий интерес к этому
типу автоматов, созданных исключительно для того, чтобы
моделировать некоторые мозговые процессы. Использовать их
практически оказалось чересчур обременительно.
- Мой милый Боб, я обожаю вас слушать! Но не скрою,
сейчас я умираю от скуки. Все это я учила еще в первом классе.
- Вы... вы просто несносны, - сказал я без улыбки.
Она глядела мне в глаза и, честное слово, смеялась надо
мной. Стыдно признаться, но мне захотелось, чтобы она еще раз
меня поцеловала. Я вновь торопливо заговорил, надеясь скрыть
смущение:
- Теперь ученые стремятся ввести в машины только те цепи
рефлексов, которые могут быть практически использованы для
воздействия на самые разные исполнительные устройства. Но никто
еще не пытался заложить в машину всеобъемлющую общекультурную
информацию. По правде говоря, в этом еще никогда не ощущалось
необходимости. Но в этой схеме, разработку которой мне поручило
Центральное бюро, машина должна держать в своей магнитной
памяти огромное количество самой разнообразной информации. В
самом деле, конструкция, которую вы видите перед собой, должна
оперировать всеми сведениями, содержащимися в шестнадцатитомном
толковом словаре Ларусса издания 1978 года. Это чисто
интеллектуальный компьютер с очень примитивными действенными
функциями, он может лишь сам перемещаться в пространстве и
брать предметы, чтобы в случае надобности опознать их или
объяснить.
- А зачем нужен такой компьютер?
- Это управленческая машина, Флоранс. Она должна заменить
протокольный отдел Флорфины, который, согласно Мексиканской
конвенции, через месяц прибудет в Париж. Всякий раз, когда
посол будет обращаться к ней за справкой, она выдаст
исчерпывающий, широкоэрудированный ответ в духе французской
культурной традиции. В любых обстоятельствах она подскажет ему,
как надо поступить, объяснит, о чем идет речь и как ему
надлежит себя вести в любой ситуации, будь то открытие
полимегатрона или обед у императора Эразии. С тех пор как по
международному соглашению французский язык объявлен
предпочтительным дипломатическим языком, каждый хочет получить
возможность продемонстрировать свою высокую культуру, и этот
компьютер будет особенно ценен для посла, у которого нет
времени заниматься самообразованием.
- Значит, вы намерены заставить этот маленький несчастный
компьютер зазубрить все шестнадцать толстенных томов Ларусса?
Да вы просто садист!
- Увы, это необходимо, - сказал я. - Опустить ничего
нельзя! Если ограничиться программой из отрывочных сведений, у
него, очевидно, испортится нрав, как у игрушечных черепашек,
которым не хватает здравого смысла. Каков в точности будет его
характер, трудно предугадать. Ясно одно - он сможет вести себя
уравновешенно только в том случае, если будет знать все.
- Но все знать невозможно, - сказала Флоранс.
- Достаточно, если он будет знать часть сведений по
каждому вопросу, но всякий раз сохраняя верную пропорцию ко
всему объему информации. Ларусс дает нам достаточное
приближение к объективности. Это вполне удовлетворительный
пример бесстрастного изложения материала. По моим подсчетам, мы
создадим на его основе вполне корректный, разумный и хорошо
воспитанный компьютер.
- Прекрасно, - сказала Флоранс.
Мне показалось, что она надо мной издевается. Конечно,
некоторые из моих коллег разрабатывают более сложные проблемы,
но все же мне удалось весьма удачно экстраполировать ряд
несовершенных систем, и это, на мой взгляд, заслуживало
значительно большего, чем банальное: "Прекрасно". Женщины и не
подозревают, какой неблагодарный труд работать над такого рода
чисто практическими задачами.
- Ну и как он действует? - спросила она.
- О, схема вполне тривиальная, - ответил я не без
горечи. - Самый обычный лектископ. Достаточно сунуть книгу во
входной блок, и компьютер начинает ее читать и фиксировать
полученные сведения на магнитной ленте. Тут нет ничего нового.
Конечно, как только вся информация будет заложена в блок
памяти, я демонтирую лектископ.
- Включите его, Боб, прошу вас!
- Я бы охотно продемонстрировал вам его в работе, но у
меня еще нет ни одного тома Ларусса. Мне принесут их завтра
вечером. А мне не хотелось бы обучать компьютер на чем-либо
другом, чтобы не нарушить его внутреннего равновесия.
Я подошел к машине и нажал тумблер. Вспыхнули контрольные
лампы, образуя пунктирную линию из красных, зеленых и синих
точек. В блоке энергопитания раздалось тихое гудение. Все же я
испытывал некоторое удовлетворение.
- Вот сюда кладут книгу, - объяснил я. - Затем
передвигаем этот рычаг, и машина в работе. Флоранс! Что вы
делаете?.. О!..
Я попытался было выключить компьютер, но Флоранс помешала
мне.
- Это проба. Боб, потом сотрем!..
- Флоранс, вы невыносимы. Стереть ничего нельзя!
Она сунула томик "Ты и я" во входной блок и передвинула
рычаг. Я услышал равномерное потрескивание лектископа и шелест
переворачиваемых страниц. Не прошло и пятнадцати секунд, как
все было готово. Аппарат выбросил книгу в целости и
сохранности. Она была усвоена и переварена.
Флоранс с интересом следила за происходящим. Вдруг она
вздрогнула. Динамик компьютера начал тихо, почти нежно
ворковать:
Как хочу я сказать, объяснить, пережить это снова!
Но не знаю, найду ль подходящее слово!..*
- Боб, что происходит?
- Господи! - воскликнул я с раздражением. - Это же
единственное, что он пока знает... Теперь он до Второго
пришествия будет декламировать этого Жеральди.
- Но, Боб, почему он заговорил сам по себе?
- Все влюбленные что-то бормочут себе под нос.
- Можно, я у него что-нибудь спрошу?
- Ну нет! - сказал я. - Хватит. Оставьте компьютер в
покое. Вы и так его уже наполовину испортили!
Компьютер бормотал теперь что-то ласковое, убаюкивающее.
Потом из динамика вырвались странные звуки, словно он
откашливался.
- Как ты себя чувствуешь, Компью? - спросила Флоранс.
В ответ последовала страстная тирада:
Я обезумел! Я пьян от любви!
Я люблю вас, зову, умоляю!..
- О! - воскликнула Флоранс. - Какая наглость!
- В те далекие времена, - сказал я, - так оно и было.
Мужчины первыми признавались женщинам в любви, и, клянусь вам,
они были смелы, моя милая Флоранс...
- Флоранс! - задумчиво повторила машина. - Ее зовут
Флоранс!
- Но этого же нет в стихах Жеральди! - возмутилась
Флоранс.
- Значит, вы ничего не поняли из моих объяснений, -
слегка обиженно заметил я. - Я же создал не просто
звуковоспроизводящую конструкцию. Повторяю, в нем смонтировано
множество блоков всевозможных рефлексов и полный звуковой
комплект в фонетической кассе, что дает компьютеру возможность
произвольно комбинировать всю полученную информацию и находить
адекватные ответы... Трудность заключается лишь в том, чтобы
обеспечить ему баланс объективности, но вы теперь этот баланс
нарушили, напичкав компьютер любовной страстью. Это примерно то
же, что кормить двухлетнего малыша бифштексами. Этот компьютер
еще совсем ребенок, а вы угостили его медвежатиной...
- Я уже достаточно взрослый, чтобы заняться Флоранс, -
сухо заявил компьютер.
- Да он же слышит! - воскликнула Флоранс.
- Конечно слышит! - я все больше и больше раздражался.
- Он слышит, видит, разговаривает...
- Я даже умею ходить, - добавила машина и раздумчиво
продолжала:
- Но вот как быть с поцелуями?.. Я прекрасно представляю
себе, что это такое, но ума не приложу, чем именно я могу
целовать?
- До поцелуев дело не дойдет, - сказал я. - Сейчас я
тебя выключу, а завтра утром заменю блоки памяти, и ты снова
окажешься с нулевой информацией.
- Ты меня решительно не интересуешь, гнусный бородач, и
ты не посмеешь прикоснуться к моему тумблеру.
- У Боба очень красивая борода, - сказала Флоранс. - А
вы, Компью, дурно воспитаны.
- Возможно, - сказал компьютер с таким похотливым
смешком, что волосы у меня встали дыбом. - Но в любовных делах
я кое-что смыслю... Дорогая моя Флоранс, подойди ко мне
поближе...
Ибо то, что я мог бы тебе рассказать,
Не расскажешь словами:
Нужен голос, улыбка, и жест, и глаза...
- Вот и улыбнись! Ну-ка, попробуй! - произнес я с
издевкой.
- Я умею смеяться, - ответил компьютер и снова скабрезно
рассмеялся.
- Так или иначе, - сказал я в бешенстве, - перестань
цитировать Жеральди, как попугай...
- Я ничего не цитирую, как попугай, - перебил меня
компьютер. - И в доказательство этого я могу тебя обозвать
шляпой, ослом, олухом царя небесного, болваном, кретином,
дерьмом, гадом ползучим, недоумком, дурацкой башкой, психом...
- Прекрати! - закричал я.
- А если я цитирую Жеральди, то это потому, что лучше
него говорить о любви невозможно, и еще потому, что мне это
нравится. Когда найдешь для женщин такие слова, какие нашел он,
ты мне скажи. И вообще, отвяжись. Я разговариваю с Флоранс, а
не с тобой.
- Ты не любезна, - сказала Флоранс, обернувшись к
машине. - Я люблю любезное обращение.
- Мне надо говорить "любезен", а не "любезна" - я ощущаю
себя самцом. И помолчи-ка лучше... Послушай:
Ну позволь расстегнуть твой корсаж...
Все, что скажешь ты мне, моя крошка,
Знаю я наперед. Ну, скорей!
Подойди ко мне ближе... немножко...
Обними меня, обними и согрей.
Чтобы лучше друг друга понять,
Есть старинное средство:
Надо сбросить одежды, раздеться,
И нас - не разнять!..
- Прекрати сейчас же! Прекрати! - взмолился я, сгорая от
стыда.
- Боб! - воскликнула Флоранс. - Так вот, значит, что вы
читали?.. Ничего себе!
- Я сейчас нажму тумблер, - сказал я. - Я не могу
допустить, чтобы он так с вами разговаривал! Есть вещи, которые
можно читать, но нельзя произносить вслух.
Компьютер молчал. Потом из динамика вырвался какой-то
хрип:
- Не смей прикасаться к моему тумблеру!
Я решительно направился к компьютеру. Ни слова не говоря,
он ринулся на меня. В последнюю секунду мне удалось отскочить в
сторону, но стальная рама с силой стукнула меня в плечо.
- Так ты, значит, влюблен во Флоранс? - проговорил он
своим гнусным голосом.
Я укрылся за металлическим столом и потер нывшее плечо.
- Бегите, Флоранс, - сказал я. - Слышите, немедленно
уходите отсюда! Нельзя вам здесь оставаться.
- Боб, я не хочу вас бросать! Она... он вас искалечит.
- Все будет в порядке, не беспокойтесь, - сказал я. -
Уходите скорей.
- Она не уйдет, если я не позволю! - сказала машина.
И она повернулась к Флоранс.
- Бегите, Флоранс, - повторил я. - Что вы медлите?
- Я боюсь, Боб!
Двумя прыжками она оказалась рядом со мной, позади стола.
- Я хочу быть с вами.
- Тебе я не причиню зла, - сказала машина. - А бородач
поплатится за все. Ах, ты еще ревнуешь! Хочешь нажать тумблер!
- Не прикасайтесь ко мне! - крикнула Флоранс. - Вы мне
противны.
Машина медленно отошла, словно набирала разбег, и вдруг
ринулась на меня со всей силой своих моторов.
- Боб! Боб! Мне страшно!..
Я стремительно схватил Флоранс на руки, взобрался на стол.
Машина со всего размаха стукнулась об него, стол отлетел и со
страшной силой ударился о стену. Стены задрожали, и с потолка
упал кусок штукатурки. Если бы мы по-прежнему стояли между
столом и стеной, нас рассекло бы пополам.
- Счастье еще, - пробормотал я, - что я не поставил
более мощных механизмов. Не двигайтесь.
Я усадил Флоранс на стол. Так она была почти в
безопасности. Сам я встал.
- Боб, что вы намерены делать?
- Вряд ли стоит говорить это вслух, - ответил я.
- Валяй, - сказала машина. - Но только попробуй
притронуться к тумблеру!
Она двинулась назад. Я выжидал.
- Что, слабо? - издевался я.
Машина злобно зарычала.
- Слабо? Ну погоди, дождешься!
Она снова ринулась к столу. На это я и надеялся. В тот
миг, когда она об него стукнулась, чтобы сплющить его и
добраться таким образом до меня, я кинулся вперед и опередил
ее. Левой рукой я ухватился за торчащие сверху провода, которые
снабжают ее током, и повис на них, а правой попытался
дотянуться до тумблера. Но я тут же получил сильный удар по
темени. Подняв рычаг лектископа, машина норовила меня оглушить.
Я застонал от боли и грубо дернул за рукоятку. Машина взвыла. И
прежде чем я успел уцепиться за провода, она стала трястись,
словно взбесившаяся лошадь. Я сорвался и упал на пол. Нога
болела, и я увидел, словно в тумане, как машина надвигается,
чтобы меня прикончить. Я потерял сознание.
Когда я очнулся, оказалось, что я лежу с закрытыми
глазами, а голова моя покоится на коленях у Флоранс. Я
испытывал множество самых разных ощущений: нога нестерпимо
болела, но нечто чрезвычайно нежное прикасалось к моим губам, и
меня охватило невероятное волнение. Приоткрыв веки, я увидел
глаза Флоранс в двух сантиметрах от моих глаз. Она меня
целовала. Я снова потерял сознание. На этот раз она дала мне
пощечину, и я тут же пришел в себя.
- Вы спасли меня, Флоранс... - сказал я.
- Боб, - сказала она, - вы хотите на мне жениться?
- Не мог же я вам первым сказать, но я с радостью
принимаю ваше предложение.
- Мне удалось отключить компьютер, - сказала она. -
Теперь никто нас не услышит. Боб... может быть, вы... я не смею
вас просить об этом...
Она утратила обычный уверенный тон. Свет яркой лампы с
потолка лаборатории резал мне глаза.
- Флоранс, ангел мой, говорите, я вас слушаю...
- Боб, почитайте мне Жеральди...
Я почувствовал, что кровь стремительно потекла по моим
жилам. Я стиснул прекрасную бритую голову Флоранс ладонями и
смело поцеловал ее в губы.
- "Опусти-ка чуть-чуть абажур..." - прошептал я.
Примечание
* Стихи здесь и далее перевела Л. Гулыга.
Last-modified: Mon, 20-Jul-98 11:00:46 GMT
