бургомистр сказал советнику:
- У нас нет больше важных дел для обсуждения, Никлосс?
- Нет, ван-Трикасс, нет, насколько я знаю.
- Не говорили ли мне, однако, - спросил бургомистр, - что башня
Ауденаардских ворот угрожает рухнуть?
- Действительно, - отвечал советник, - и я, право, не удивлюсь, если она в
один прекрасный день раздавит кого-нибудь.
- О, - возразил бургомистр, - раньше, чем такое несчастье случится, я
надеюсь, что мы сумеем принять решение относительно башни.
- Надеюсь, ван-Трикасс.
- Есть и более спешные вопросы?
- Несомненно, - отвечал советник: - вопрос о складе кож, например.
- А он все еще горит? - спросил бургомистр.
- Вот уже три недели.
- Разве мы не решили на совете предоставить ему гореть?
- Да, ван-Трикасс, и по вашему предложению.
- Разве это не лучший способ справиться с пожаром?
- Без сомнения.
- Ну, хорошо, подождем. Это все?
- Все, - ответил советник, потирая себе лоб, словно стараясь припомнить,
не забыл ли он какое-нибудь валютное дело.
- А вы ничего не слышали, - продолжал бургомистр, - о прорыве плотины,
который грозит наводнением нижнему кварталу святого Иакова?
- Да, как же, - отвечал советник. - И какая досада, что этот прорыв не
появился выше склада кож! Вода залила бы пожар, и это избавило бы нас от
всяких забот.
- Что ж делать, Никлосс, - возразил достойный бургомистр. - Нет ничего
нелогичнее несчастных случаев. Между ними нет никакой связи, и мы не
можем, как хотели бы, использовать один, чтобы смягчить другой.
Это тонкое замечание ван-Трикасса потребовало некоторого времени, чтобы
советник мог оценить его.
- Да, - начал снова Никлосс, - но мы даже не говорим о нашем большом деле.
- Каком большом деле? У нас есть, значит, большое дело? - спросил
бургомистр.
- Несомненно. Речь идет об освещении города.
- Ах да, - ответил бургомистр, - если память не изменяет мне, вы говорите
о проекте доктора Окса?
- Вот именно.
- Дело двигается, Никлосс, - ответил бургомистр. - Уже начата прокладка
труб, а завод совершенно закончен.
- Может быть, мы немного поспешили с этим делом, - заметил советник,
покачав головой.
- Может быть, - отвечал бургомистр. - Но наше оправдание в том, что доктор
Окс берет все расходы по своему опыту на себя. Это нам не будет стоить ни
гроша.
- Это действительно наше оправдание. И потом, конечно, нужно итти в ногу с
веком. Если опыт удастся, Кикандон будет первым городом Фландрии,
освещенным газом окси... Так он называется, этот газ?
- Оксигидрический.
- Вот именно - оксигидрическим газом.
В этот момент дверь отворилась, и Лотхен доложила бургомистру, что ужин
подан.
Советник Никлосс поднялся, чтобы проститься с ванТрикассом, у которого от
всех решенных и нерешенных дел разыгрался аппетит. Затем было условленно,
что со временем придется созвать совет именитых людей города, чтобы
решить, не принять ли какое-нибудь предварительное решение по вопросу об
Ауденаардской башне.
Оба достойных администратора направились к выходной двери. Советник зажег
маленький фонарик, так как улицы Кикандона, еще не освещенные газом.
доктора Окса, были окутаны непроглядной октябрьской тьмой и густым туманом.
Приготовления советника Никлосса к отбытию потребовали доброй четверти
часа; когда фонарь был наконец зажжен, советник обулся в огромные калоши
из воловьей кожи и натянул на руки толстые перчатки из кожи бараньей,
поднял меховой воротник, надвинул шляпу на глаза, вооружился тяжелым
зонтом с изогнутой ручкой и приготовился выйти.
В ту минуту, как Лотхен хотела снять дверной засов, снаружи послышался шум.
Да! как бы невероятно это ни казалось, шум, настоящий шум, какого город не
слыхал со времени вторжения испанцев в 1513 году, ужасный шум пробудил
глубоко уснувшее эхо старого дома ван-Трикасс. В дверь стучали - в дверь,
нетронутую еще никаким грубым прикосновением! Стучали часто и сильно тупым
орудием, очевидно узловатой дубиной. Ясно слышались слова:
- Господин ван-Трикасс, господин бургомистр! Откройте, откройте скорее!
Бургомистр и советник, совершенно ошеломленные, глядели друг на друга, не
говоря ни слова. Это превосходило их воображение. Если бы выстрелила
старая замковая пушка, не стрелявшая с 1385 года, обитатели дома
ван-Трикасс не были бы ошарашены более. Да простят нам читатели это слово:
его грубость искупается его выразительностью.
Тем временем удары, крики, зов все усиливались. Лотхен, взяв себя в руки,
решила заговорить.
- Кто там? - спросила она.
- Это я! я! я!
- Кто вы?
- Комиссар Пассоф!
Комиссар Пассоф! Тот самый, об упразднении должности которого говорилось
вот уже десять лет! Но что же произошло? Не напали ли на город бургундцы,
как в ХIV веке? Нужно было событие не меньшей важности, чтобы взволновать
до такой степени комиссара Пассофа, не уступавшего в отношении спокойствия
и хладнокровия самому бургомистру.
По знаку ван-Трикасса - ибо этот достойный человек не мог произнести ни
слова, - засов был снят, и дверь открылась.
Комиссар Пассоф ворвался в переднюю, словно ураган.
- Что случилось, господин комиссар? - спросила Лотхен, храбрая девушка, не
терявшая головы даже при самых серьезных обстоятельствах.
- Что случилось! - повторил Пассоф, в круглых глазах которого отражалось
неподдельное волнение. - Случилось то, что я прямо от доктора Окса, где
было собрание, и там...
- Там? - повторил советник.
- Там я был свидетелем таких споров, что... Господин бургомистр, там
говорили о политике!
- О политике? - повторил ван-Трикасс, взъерошивая свой парик.
- Да, - продолжал комиссар Пассоф. - Этого в Кикандоне не случалось, может
быть, уже сто лет. Там начался спор. Адвокат Андре Шют и врач Доминик
Кустос доспорились до того, что дело может дойти до дуэли.
- До дуэли! - вскричал советник: - Дуэль! Дуэль в Кикандоне! Но что же
сказали друг другу адвокат Шют и врач Кустос?
- Вот слово в слово: "Господин адвокат, - сказал врач, - вы заходите
слишком далеко, как мне кажется, и недостаточно взвешиваете свои слова".
Бургомистр ван-Трикасс заломил руки. Советник побледнел и уронил свой
фонарик. Комиссар покачал головой. Чтобы такие ужасные слова произносили
столь почтенные люди!
- Этот врач Кустос, - прошептал ван-Трикасс, - решительно опасный человек,
горячая голова! Идемте, господа!
Все трое вернулись в гостиную бургомистра.
ГЛАВА IV,
где доктор Окс оказывается первоклассным физиологом
и смелым экспериментатором
Что же это за человек, известный под странным именем доктора Окса?
Оригинал, конечно, но в то же время смелый ученый, физиолог, работы
которого известны и знамениты в Европе, счастливый соперник Дэви,
Дальтона, Менци, Годвина, всех этих великих людей, выдвинувших физиологию
в первые ряды современной науки.
Доктор Окс был человек не слишком полный, среднего роста, лет... но мы не
смогли бы указать точно ни его возраста, ни национальности. Да это и не
важно: достаточно знать, что это был странный человек, с горячей и
мятежной кровью, как бы соскочивший со страниц Гофмана* и удивительно не
похожий на жителей Кикандона. В себя, в свои теории он верил непоколебимо.
Всегда улыбающийся, с высоко поднятой головой, с походкой свободной и
уверенной, с ясным, твердым взглядом, с большим ртом, жадно глотавшим
воздух, он производил на всех приятное впечатление. Он был живым,
несомненно живым, прекрасно уравновешенным во всех своих частях
механизмом, с хорошим ходом, со ртутью в жилах и сотней иголок в пятках.
Он не мог ни минуты оставаться спокойным и рассыпался в торопливых словах
и бесчисленных жестах.
Был ли он богат, этот доктор Окс, решивший на свои средства осветить целый
город?
Вероятно, если он позволял себе такие расходы, и это единственное, что мы
можем ответить на этот нескромный вопрос.
Доктор Окс прибыл в Кикандон пять месяцев назад со своим препаратором,
отзывавшимся на имя Гедеон Иген, высоким, сухим, тощим, но не менее живым,
чем его начальник.
Но почему доктор Окс предпринял на свой счет освещение города? Почему он
выбрал именно мирных кикандонцев, этих истых фламандцев, и решил
облагодетельствовать их город необычайным освещением? Не хотел ли он под
этим предлогом провести какой-нибудь новый физиологический опыт? Что,
наконец, пытался сделать этот оригинал? Этого мы не знаем, так как у
доктора Окса не было других поверенных, кроме его препаратора Игена, слепо
ему повиновавшегося.
Очевидно, доктор Окс взялся осветить город потому, что Кикандон
действительно очень нуждался в освещении, "особенно ночью", как тонко
замечал комиссар Бассоф. Поэтому и был сооружен завод для выработки
осветительного газа. Газометры были готовы к работе, трубы проложены под
мостовыми города, и в скором времени газовые рожки должны были ярко
загореться в общественных зданиях и в домах некоторых любителей прогресса.
Ван-Трикасс в качестве бургомистра, Никлосс в качестве советника и другие
знатные лица города сочли своим долгом разрешить провести новое освещение
в свои квартиры.
Читатель, вероятно, не забыл, как бургомистр и советник упомянули о том,
что город будет освещен не вульгарным светильным газом, полученным при
перегонке каменного угля, но новейшим газом, в двадцать раз более ярким, -
оксигидрическим газом, получаемым от смешения кислорода и водорода.
Доктор, искусный химик и изобретательный физик, умел получать этот газ в
больших количествах и дешево, не пользуясь марганцевокислым натрием, по
методу Гессье дю-Мотэ*, а просто разлагая слегка подкисленную воду с
помощью батареи, построенной из новых элементов, изобретенных им самим.
Таким образом, ему не требовалось ни дорогих веществ, ни платины, ни
реторт, ни тонких аппаратов для производства газа. Электрический ток
проходил сквозь большие чаны, наполненные водой, и жидкая стихия
разлагалась на составные части - кислород и водород. Кислород направлялся
в одну сторону, водород, - в двойном сравнительно со своим бывшим
союзником объеме, - в другую. Оба газа собирались в отдельные резервуары -
существенная предосторожность, так как их смесь, воспламенившись, вызвала
бы страшный взрыв, - потом трубки должны были подводить их раздельно к
рожкам, устроенным так, чтобы предотвратить всякую возможность взрыва.
Должно было получаться замечательное пламя, блеск которого не уступает
электрическому свету, а свет электрической лампы, как это всем известно,
согласно опытам Кассельмана, равняется свету тысячи ста семидесяти одной
свечи, ни одной больше, ни одной меньше.
Благодаря этому счастливому изобретению Кикандон должен был получить
прекрасное освещение; но доктор Окс и его препаратор меньше всего
занимались этим, как будет видно из дальнейшего.
Как раз на следующий день после шумного вторжения комиссара Пассофа в
гостиную бургомистра Гедеон Иген и доктор Окс беседовали в своем рабочем
кабинете, в главном корпусе завода.
- Ну что, Иген, ну что! - вскричал доктор Окс, потирая руки. - Вы их
видели вчера у нас на собраний, этих добрых кикандонцев с холодной кровью,
занимающих по живости своих страстей середину между губками и коралловыми
наростами! Вы видели, как они спорили, как жестикулировали? Ведь они
преобразились физически и морально! А ведь это только начало! Погодите,
когда мы дадим им настоящую дозу!
- Действительно, учитель, - ответил Гедеон Иген, потирая свой острый нос,
- опыт начался удачно, и если бы я сам не закрыл из осторожности выпускной
кран, я не знаю, что произошло бы.
- Вы слышали, что говорили друг другу адвокат Шют и врач Кустос? -
продолжал доктор Окс. - Фраза сама по себе не была обидной, но в устах
кикандонца она стоит тех оскорблений, которые герои Гомера бросают друг
другу, прежде чем обнажить меч. Ах, эти фламандцы! Увидите, что мы из них
сделаем в один прекрасный день!
- Неблагодарных, - отвечал Гедеон Иген тоном человека, оценившего род
человеческий по достоинству.
