И вся она была ангел, в котором еще нет зародыша
разрушения, который еще не отравлен горем жизни, не заражен
злыми привычками окружающих. Это была дитя-дева, не
прикованная еще к земле ни страхом, ни надеждами.
Не рассыпайте же перед ней, люди, семя ласкательства, не
маните на корм эту птицу небесную!.. не вынуждайте ее
любить вас, не требуйте клятв на постоянство, не топите ее
в своих желаниях!.. дайте налюбоваться на диво божие, дайте
помолиться на нее! Когда пахнет тление, прикоснется и до
нее холодная рука времени, - тогда возьмите ее себе!
Настал Эротиде 15-й год. Друг бригадира, богатый сосед,
холостяк, отставной секундмайор, которого грудь была укра
шена золотым крестом Очаковским, который страдал подагрою
лет за 30 до рождения Эротиды, сделал следующее предложение
другу своему:
- Послушай, братец; ты знаешь, я жизнь провел аккуратно,
без долгов, имею состояньице и, слава богу, силы... Мы,
братец, с тобою друзья давние, искренние... отчего бы и не
породниться... благо есть случай... твоя Эротида... неве
ста, братец...
- И, братец, - отвечал ему бригадир, - у Эротиды есть уже
один дряхлый отец, к чему ей навязывать на шею другого!..
Разобидели эти слова секунд-майора; перестал он ездить в
дом к своему другу.
Таким образом Эротида избавилась от одного жениха.
Явился другой. Он вручил бригадиру письмо от своей
тетушки, старого друга покойной бригадирши.
- Рад, рад знакомству, - сказал бригадир, прочитав письмо,
в котором мельком упоминалось о будущности Эротиды и потом
следовала длинная рекомендация вручителю письма.
- Рад, рад знакомству! - повторил бригадир, - а что,
батюшка, где изволишь служить?
- Я служил в 1-м Мушкатерском полку капралом, но по
домашним обстоятельствам вышел в отставку; а теперь-с,
после родителей, полный хозяин именья и буду очень сча
стлив...
- Молоденек еще, молоденек, государь мой, служить бы да
служить.
- Здоровье не позволяет-с.
- А, дело другое; точно, знаю по себе, служба требует сил
и здоровья, точно так же, как и женитьба. Ну, что ж делать,
лечиться, лечиться должно; а у нас в уезде прекраснейший
лекарь...
- Но...
- Да, да, поправишь здоровье да опять на службу; потому
что, братец, что ж это за чин: капрал в отставке? Ну, в
военной тягостно, куда-нибудь в статскую; бумаги пере
писывать не велик труд.
Не по душе гостю были слова бригадира; он отвернулся к
окошку.
- Какое прекрасное местоположение!
- Не худо, очень не худо.
Кукушка высунулась из часовых дверец, прокуковала час за
полдень.
Гость встал с места.
- Второй уже час, а мне еще до обеда нужно проехать
пятнадцать верст.
- Прощайте, прощайте, батюшка, рад знакомству! Таким
образом Эротида избавилась от второго жениха. За третьим
дело не стало. Приехала к бригадиру двоюродная сестра его -
женщина, у которой повсюду есть делишки, везде заботы и
хлопоты.
- Ну, братец, насилу притащилась к тебе! что за дорога!..
Берлин мой совсем расколыхался. Знаешь ли что? сядь-ка
поближе... Эротида у тебя хоть под венец... Видал ты у
меня... знаешь Игнатья Ивановича?
- Как не знать палатской крысы, которую женил бы я на
кошке.
- Как ты злословишь людей, не знамши их в глаза! Это ни на
что не похоже! Я, сударь, в доме моем бесчестных людей не
принимаю!..
- Право?.. Ну, ну, не сердись, сестра. Я говорю по слухам,
а пословица говорит: не всякому слуху верь .
- То-то же, сударь... это честнейший человек!
- А что, он еще председателем?
- Председателем; да в какой любви и чести у генерал-
губернатора! Сильная рука! далеко пойдет!
- Гм! Есть у меня дельцо... Помнишь тяжбу за чересполосную
землю...
- Что ж, неужли выиграет у тебя эта голь-дворянин?
- Да, почти; а землицы-то жаль.
- Эх, братец, да я познакомлю тебя с Игнатием Ивановичем
покороче. Да он все для меня сделает; уж твоему ли делу
чета дело Рытвиных.
- Ну?
- Выиграли.
- Не знаю дела Рытвиных, а я владею землею не по праву;
документы все у противника; как ни бейся, а придется еще и
приплатить тыщаги две...
- Пустяки! И земля и деньги пойдут в приданое Эротиде.
- Недурно бы... а Эротиду пора выдавать замуж... А что,
сестра, каков человек Игнатий Иванович?
- Партия хоть куда. Человек в ходу, не в летах, имеет
состояньице.
- И честной души?
- Честнейший, благороднейший, в этом я тебе круглая
порука.
- Помилуй, сестра, не сама ли ты поручилась, что он
пособит мне ограбить бедного человека! Старуха взбесилась,
уехала. Таким образом Эротида избавилась от третьего
жениха.
III
Бригадир отстаивал дочь свою от нашествия женихов; сама же
Эротида и не думала о женихах, потому что сперва должно
иметь хотя теоретическое понятие о любви, а она была
окружена со всех сторон прошедшим веком, который не любил
говорить при девушках о том, чего им знать не надлежало.
Эротиде очень веселы казались муштры воинские и рассказы
отцовские про походы и как в турецкую войну меркентерам
турки головы резали.
Она почти не скидала амазонского платья, которое состояло
из пьеро мундирного покроя, палевого тафтяного жилета и
пуховой шляпы, убранной лентами.
Сердце ее было свободно, душа чиста, ее небо ясно, поле
жизни усеяно цветами, а в характере Эротиды было что-то
неробкое, решительное.
Итак, Эротида не ведала любви; но наступает время, в
которое оболочка кокоса разрывается с громом.
Одному взводу уланского полка назначены квартиры в селе
бригадира. Взводный командир поручик Г...ъ, прекрасный
собою молодой человек, отчаянная голова, вступая в село,
знал уже от языков, кто таков помещик, в каком он духе,
какова дочь его, который ей год, как его зовут, как ее
зовут и пр. Как знаток военного искусства, он основательно
изучил правила, что военному человеку должно иметь во всем
предвидение, пользоваться малейшим случаем, иметь хороший
глазомер, иметь решимость и что, вступая в страну, должно
разведывать о образе мыслей жителей, о привычках... и т. п.
На сером коне, который изогнул шею в кольцо, уставил хвост
трубой, ехал он, подбоченясь, мимо окон бригадирского дома.
Все, что только было живо в доме, высыпало на двор,
унизало собою окны; сам бригадир сел также у окна и лю
бовался отважным, дебелым фрунтом улан; а Эротида за
гляделась на самого предводителя.
Проезжая мимо окон, поручик сделал вежливый поклон,
приложил руку к киверу; из-под руки окинул быстрыми очами
Эротиду.
Бригадир принял это за чинопочитание, а неробкая Эротида в
первый раз чего-то испугалась, вспыхнула, отшатнулась
немного от окна.
Поручик, не хуже искусного поселянина, с первого взгляда
узнавал добрую, не паханную еще почву, на которой каждый
взор, каждое слово взрастет и даст сторицею. Поручик знал
приличия: он нигде не пропускал являться с истинным
почтением к родителям и с совершенною преданностию к
дочерям.
И вот явился он к бригадиру во всей форме, почтил его
именем ваше превосходительство, спросил: какие угодно будет
ему сделать распоряжения в отношении помещения и
продовольствия взвода.
Бригадир не устоял от толиких учтивостей и такового
уважения к его заслугам. Он усадил поручика и три часа
сряду говорил убедительным языком о достоинстве прежней
службы, как он храбрость, искусство и верность в различных
акциях чрез знатные службы оказал и как он аккуратен был в
обстоятельствах и околичностях службы, как исправен был в
представлении начальству инвентариума, сиречь справной
росписи об вверенном ему полку, амуниции и всяких чинов
людей, как командовал в турецкую войну корволантом и т. д.
Терпеливо, очень терпеливо, как нельзя терпеливее слушает
Г...ъ старика; а кому не нужны терпеливые слушатели?
Разговор продолжался о князе Таврическом. Современнику
Екатерины, самовидцу чудес прошлого века, было о чем слово
сказать; повесть длинная, бесконечная, в которой бригадир
играл роли: капорала, каптенармуса, сержанта, вахмистра,
прапорщика, капитана над вожами, капитан-поручика, секунд-
майора и т. д.
Еще не был кончен рассказ, как вошел дворецкий, в сером
французском кафтане до пят, и доложил, что кушать,
дескать, подали!
Поручик знает приличия; встал, пристукнул шпора о шпору,
прощается с хозяином; но бригадир удержал его обедать.
Вышли в залу; явилась и Эротида. Бригадир не любил
рекомендаций, но поручик пристукнул шпора о шпору, а
Эротида присела, разрумянилась.
Бригадир уселся на своем обычном месте, в голове стола,
по правую сторону посадил гостя, по левую села Эротида;
прочие приборы были заняты домашними безгласными су
ществами.
Бригадир продолжал свой рассказ, поручик внимательно
слушал; но его взоры...
О, глаза ужасная вещь! особенно когда они, выходя из -
пределов своей обязанности - смотреть и видеть, вздумают
говорить. Краткость, ясность, убеждение, сила, мысль, ду
ша... и кому ж говорят они? - сердцу, этому чувствитель
ному, малодушному поклоннику очей, ланит, уст, персей...
этому бедному заключенному в мрачных недрах, этому сердцу,
которое и от радости и от печали готово разбить всю грудь,
готово выпрыгнуть на подставленную ладонь каждого хитреца,
каждой плутовки в два аршина и два вершка ростом, у которой
взор острее солнечного луча!..
Сколько раз Эротида покушалась рассмотреть пристальнее
поручика; поднимает взор, а поручик поймает его и отразит
таким взглядом, что Эротида душевно сердится, зачем сидит
она и против окон и против поручика; сердится она и на лицо
свое, которое то и дело загорается так, что ничем не
потушишь.
Но обед кончен, рассказ кончен, ратафию поднесли, кофе
подали, из-за стола встали. Поручик прищелкнул шпора о
шпору, отцу поклон, дочери взор, прощается.
- Прощайте, прощайте, г. поручик, милости просим и вперед!
- говорит бригадир, надевая колпак, признак, что его
высокородие, а в случае особенного уважения, его пре
восходительство, тотчас после обеда любит соснуть.
Но г. поручик знает приличие; без особенного приглашения
он уже не является в дом; только служебная необходимость по
нескольку раз в день заставляет его галопировать мимо
бригадирских палат.
Эротида нашла себе работу подле окна; в ней родилась охота
к женским рукодельям, что-то шьет она в тамбур, верно
подарок своего рукоделья папиньке в день имянин.
Поручик проезжает, кланяется так ловко, мило. Эротиде ли
быть неучтивой, не отвечать на поклон?
Наступает день имянин бригадира. Поручик приглашен к
обеденному столу. Он является так почтительно, так умно
поздравляет его превосходительство со днем ангела. Нельзя
me поздравить и дочери: этого требует приличие.
Роброны и миниатюрные чепчики на самой вершине огромной
прически, основанной на войлоках и укрепленной булавками в
пол-аршина величины, опасны и для отважного волокиты; но
Г...ъ находит удобный случай сказать несколько слов
Эротиде.
Что говорил он ей, что отвечала она ему, трудно, невоз
можно повторить. В русском языке на словах соблазн чувств
еще не существует; почти до самого всемирного выражения я
вас люблю уста молчаливы, глупы и рады, рады, что за них
говорят очи.
Одно только умное и обдуманное сказал поручик:
- Я слыхал, вы охотницы ездить верхом.
- Я очень люблю верховую езду, - отвечала ему Эротида.
- Если б я был столько счастлив... (выражение, без ко
торого нельзя обойтись), если б я мог сопутствовать вам в
ваших прогулках...
- Эротида, Эротида! - раздалось из гостиной. И Эротида не
успела отвечать: Это было бы мне очень приятно .
Прошел день имянин, прошло несколько дней, во время
