самом деле его "всемирное открытие" касается сущих пустяков и только
портит многим настроение.
На перемене все ходят парами, взявшись за руки. А двое - немного
иначе. И обязательно найдется человек, который обратит на это внимание:
- Тамара Константиновна, а Одноух и Дыркорыл цепляются хвостами!
Что тут особенного, если у друзей руки заняты: они отчаянно
жестикулируют в споре. А для соблюдения парности и порядка держатся друг
за друга хвостами.
И так - на каждом шагу.
- Тамарконстантина, Дыркорыл поставил мне подножку!
Но ведь это не настоящая подножка, если копыто само скользнуло по
паркету!
- Тамарконстантина, Одноух закрывает мне ушами доску...
- Ой, Тамарконстантина, он отгрыз мой ластик...
Когда жалуются девчонки - еще понятно. Мальчишкам можно беззлобно
поддать пятачком и получить в ответ тычок. Но когда в дело вступают
взрослые, мир сжимается до предела маленькой площадки, откуда, кажется,
нет выхода, тогда и становится особенно обидно.
В буфете дежурная бабушка обратила внимание на Дыркорыла после
очередного сообщения.
- Это ты, - сказала она, - постоянно съедаешь булочки моей Наташи?
- Только один раз, - признался покрасневший Дыркорыл и взмахнул своей
надкусанной булкой. - Возьмите, пожалуйста!
- Ты мне угрожаешь, разбойник! - возмутилась почему-то бабушка.
Дыркорыл стал пунцовым. Сердце его стучало на всю столовую. Никто на
свете, тем более чужая бабушка, не знали, как больно ранят его некоторые
слова. Разбойник - словно удар из-за угла!
Он встал и гордо удалился.
- Наконец-то понял! - примирительно заключила бабушка.
Дыркорыл чуть не вышиб пятачком дверь. Он ничего пока не понял, он
только начал осознавать несправедливость.
А Наташка вдруг разревелась. Девочка догадалась, что ее давнишняя
пропавшая булочка - это сущая ерунда, она не стоит обидных разговоров.
Дыркорыл примирительно махнул ей копытцем за стеклом двери...
На родительском собрании одна родительница припомнила, как Одноух
летал в лес с Картиной.
- Что же получается? - задала вопрос родительница учителю. - Вместо
того чтобы заниматься, ваш ученик прогуливает урок и отвлекает птицу от
полезных занятий?
Тамара Константиновна вспомнила этот случай.
- Мы договорились, - пояснила она, - что Одноух будет входить в
дверь, а не в окно.
Родители переглянулись, а Тамара Константиновна, смутившись, сказала:
- Ваша критика, я надеюсь, будет услышана и учтена. - И она кивком
указала в окно, где виднелась сидевшая на ветке Картина...
В жизни наших героев наступила хмурая, дождливая осенняя пора.
Нехлебов заметил, что его воспитанники чем-то угнетены, но они на все его
расспросы отвечали: ни-че-го... Более того. Одноух и Дыркорыл стали без
причины раздражаться, а иногда даже грубить.
Как-то вечером бухгалтер обнаружил на брюках Дыркорыла дыру и
заметил, что она потребует солидной заплаты. Дыркорыл недовольно
прохрюкал, что не будет носить такую дряхлую рвань, и потребовал
широченные клеши.
- А что? - подтвердил Одноух, возлежа на диване, задрав лапы к
потолку. - Клеши - это модно.
Бухгалтер попросил сыновей нарисовать на бумаге фасон так называемых
клеш. Затем вручил им ножницы и снятую с окна штору в желтых ромашках,
сказал:
- Пожалуйста, кроите и шейте сами.
- Что ж мы будем ходить в цветочках? - жалобно спросил Дырк.
- В цветочках, - подтвердил бухгалтер. - Клеши в цветочках - очень
модно.
- Да нас засмеют! - обиделся Одноух.
- Другого материала у меня нет! - сурово заявил Нехлебов.
Клеши отпали. Штаны увенчала заплата. Ее целый вечер старательно
пришивал Дыркорыл.
Но несмотря на небольшие жизненные неурядицы, осень для первоклашек
оставалась осенью. Воздух был насыщен ароматом спелых яблок, свежестью
арбузных корок, дымком сжигаемой ботвы; небо пронизано дождями, градом и
снегом, рожденными где-то в далекой Арктике; дни наполнены рокотом моторов
машин, работавших в поле, и прощальными вскриками тянувшихся к югу птичьих
стай.
Они любили осень со всеми ее дождями и непролазной грязью, но
особенно - короткие солнечные минуты, какой-нибудь необитаемый островок
высохшего бурьяна, на котором можно залечь и наслаждаться одиночеством.
На бурьянном островке увидела их корреспондент районного радио Ирина
Силкина, спросила на ходу:
- Что спрятались, братцы? Может, на кого-то обиделись?
- На ябед! - дружно ответили братцы.
Девушка остановилась Машинально сняла с плеча тяжелый
звукозаписывающий аппарат "Репортер". И неожиданно улыбнулась:
- Это замечательно!
Корреспондентские сапоги, весь день месившие осеннюю грязь, легко
перепрыгнули канаву и ступили на остров. То, что Ирина искала в школе, на
улице, во дворах, она нашла здесь - на тихих задворках, в бурьяне.
ФЕЛЬЕТОНИСТЫ
Как всегда, в среду вечером из репродукторов раздался знакомый голос
радиокорреспондента:
- Говорят Ерши! Говорят Ерши! Начинаем очередной выпуск районной
радиогазеты...
Наши герои уткнулись носами в репродуктор.
Они повизгивали и похрюкивали от волнения: представить только -
сейчас их услышит весь район, все ребята и их родители, собственный отец,
задержавшийся в конторе, и даже директор совхоза!
Великое изобретение нашего века - радио - работало на всю мощь!
Передача посвящалась детям района.
Сначала радио рассказало, как школьники заканчивают четверть: в
основном это трудовые победы над неизвестным прежде, четверки и пятерки в
подавляющем большинстве на полях тетрадей и дневников. Вывод ясен: на
отличников должны равняться отдельные отстающие ученики.
Вторая страничка радиогазеты посвящена юному изобретателю. Мальчик
Саша, четырех лет от роду, изобрел лекарство, известное в аптекарской
науке как средство от истощения. Произошло это случайно: за ужином Саша
смешал печеночный паштет с сахарным песком, а бабушка, страдавшая
отсутствием аппетита, механически съела новое блюдо. Головные боли у
бабушки мгновенно прошли, настроение поднялось, и она, узнав причину
чудесного исцеления, от души расцеловала внука. Открытием заинтересовался
районный врач Самохвалова.
"Закончим нашу передачу радиофельетоном "О ябедах", - бодро объявило
радио. - У микрофона ученики первого класса "А" Одномах и Вертохвост".
Авторы со столь таинственными именами так бурно засопели, что Картина
громыхнула из своего гнезда на балконе: "Крише!" - не слышно, мол,
членораздельных звуков, тише!
"Дело было так, - прозвучал приятный голос Вертохвоста, и Дыркорыл
очень удивился: что значит техника - ты сидишь дома с закрытым ртом и
слушаешь сам себя! - Итак, все было обычно: ярко светило солнце за окном,
пели птички, а я сидел в классе и решал трудную задачку. Как вдруг кто-то
дерг меня сзади..."
- За хвост, - подсказал Дыркорыл. Но эти слова, записанные на
магнитную ленту, в передаче не прозвучали.
"Я оборачиваюсь, - продолжал репродуктор голосом Дыркорыла, - и вижу:
это мой товарищ Яша П. Я махнул ему: привет, Яша, как у тебя с задачей?! А
он сразу жалуется учительнице: "Дыркорыл поставил мне на рубашку кляксу!"
И тут начались неприятности..."
Дыркорыл вспомнил с неудовольствием все события того дня: как он
языком слизнул кляксу с Яшиной рубашки, как Яшка нажаловался потом своим
старшим братьям и те трогать малыша не стали, а обозвали свининой, а он их
- ябедой-говядиной, как потом Нехлебов с неудовольствием заметил, что
Дыркорыл зря отвечал на грубость...
Эти подробности не были упомянуты в фельетоне. Но и так каждый
слушатель догадался, что история не закончилась мирным рукопожатием.
Зазвучал мягкий бархатный голос Одномаха.
Одноух ни на кого не жаловался, но давал понять, что каждый, даже
незначительный жалобщик, вовлекает в круг своих интересов множество
занятых людей. Только три случая затронул выступавший - с надоевшей всем
зачерствелой булочкой, со своими неподатливыми ушами и с изгрызанным
мягким ластиком, но вывод его оказался точен: в эти истории были втянуты
пять бабушек, трое дедушек, две мамы, один папа, трижды учительница в
одном лице - итого двенадцать взрослых.
"Кар, кар, кар-р-р!" - возмутилась со своего места Картина. А я, мол,
в свои двести с лишним лет - не в счет? Я разве не участвовала?!
- Ты - своя, - махнул лапкой Одноух.
"Подведем итоги, товарищи, - объявил репродуктор, - и задумаемся, так
ли мы тратим свое общественно полезное время?.."
- Так ли?! - подхватили в один голос Вертохвост и Одномах в своей
квартире.
Репродуктор ответил и на этот вопрос:
"Вывод ясен: ябедизм нетерпим в рядах школьников!"
И умолк.
В ту же секунду зазвенел телефон и пронзительно-веселый голос
спросил:
- Кто говорит со мной? Одномах или Вртохвост?
Дыркорыл, взявший трубку, струсил, пролепетал:
- Я еще не говорю... Это вы говорите...
- Ты кто? Не бойся назвать себя! - язвила трубка, и в задорной
интонации Дыркорыл уловил голос отца.
- Я, - вздохнул он, - Дырк...
- Вы что? - взревел неожиданно Нехлебов. - Наябедничали на весь район
и - довольны?
- Кто - мы?! - обиделся Дыркорыл. - Ты разве не слышал? - И объяснил
словами корреспондента Силкиной: - Это фельетон, а критика - острое
оружие... Понимать надо, - добавил он от себя.
- Понятно: поросенки вы! Сейчас разберемся! - И Нехлебов бросил
трубку.
На разведку была послана Картина.
Она вернулась и доложила, что Нехлебов выбежал из конторы в каком-то
странном виде: одна половина лица белая, другая красная. А у подъезда, что
самое главное, собрались деды с палками. В том числе и те самые - задетые
фельетоном...
Но и без доклада Картины было ясно, что квартира на осадном
положении. Авторы фельетона своими ушами слышали в открытом окне голоса:
- Бандитизм, говорят, наблюдается в рядах школьников...
- Нехлебовы это, точно.
- Пальнуть в них солью!
- Из чего? Из палки?
- Да хотя бы из палки!.. Мне однажды влепили, так до сих пор помню...
Серый Одномах запер все замки, припер дверь щеткой, а Картину шепотом
пригласил с балкона в комнату.
Бледный Вертохвост вооружился молотком, объявил, что не откажется ни
от одного своего слова.
Картина устроилась на книжной полке.
Они сидели и переживали короткую сцену, разыгравшуюся под их окном. К
подъезду подошел совхозный бухгалтер Нехлебов.
- Михаил Михайлович, это твои выступали?
- Да, мои! - запальчиво объявил бухгалтер. - А что?
- Зачем же так... обижать... Сто лет, говорят старики, такого не
было...
- Сто дет назад, - спокойно отвечал бухгалтер, - не существовало
радио.
- Было, Миша, было. Устное, деревенское радио. А тут... свои все ж
таки, соседи...
- Вы против критики? - вскрикнул бухгалтер, и Одноух, изумившись тону
его голоса, сжал молоток.
- Почему против? Критику читаем, слышали, понимаем...
- А вы знаете, - спокойно сказал Нехлебов, - кто больше всех обижен
во всей этой истории?..
И ответил, глядя в лицо соседям сквозь толстые линзы очков:
- Я!
И объяснил:
- Потому что я многое не знал о своих сыновьях!
И спокойно, как полководец, вошел в подъезд.
Дверь была распахнута. Фельетонисты прилипли спинами к обоям.
- Слышали? - блеснул очками Нехлебов.
- Слышали! - радостно подтвердили Нехлебовы.
- Молодцы! Ничего не бойтесь, - сказал отец и вдруг прислонился лбом
к холодному стеклу. - Обалдеть от вас можно...
