Старший Майя открыл глаза и, увидев лицо склонившегося над ним - прекрасное, мудрое и вдохновенное - улыбнулся, потянувшись к Крылатому, как ребенок. И Вала, улыбнувшись в ответ, положил руки на лоб и на грудь ученика. Майя сомкнул веки.
"Часть разума моего, часть силы моей, часть сердца моего - ученики мои..."
*
...Оглушающая волна чужой ненависти обрушилась на него, сбила с ног, швырнула в воющую воронку стремительной пустоты, лишая сознания и сил. Он перестал видеть и слышать, он терял себя; он не помнил ни что было с ним, ни сколько длилась эта пытка. Только когда это все кончилось, тьма мягко коснулась его пылающего лба, и звезды взглянули ему в лицо...
...- Ты более всех претерпел от Врага, о Великий Кузнец; пусть же ныне создания Врага станут слугами твоими, дабы его же оружием поразили мы его. А может быть, с помощью этих существ сможем мы проникнуть в мысли Мелькора, в мрачные глубины замыслов его, ибо эти существа суть часть разума его.
- Велика мудрость твоя, о Манве, воистину, Король Мира ты, сильнейший из нас. Да будет так, как говоришь ты.
...Чьи-то руки легли на его плечи. Не те - сильные и ласковые, хотя и от этих ладоней исходила сила. Он открыл глаза. И лицо, склонившееся над ним, иное...
- Кто ты?
- Я твой создатель, господин и учитель, я Ауле, Великий Кузнец, владыка над всем, что есть плоть Арды.
- А где - тот?
- Кто? - взгляд темных глаз Ауле стал настороженным, почти испуганным.
- Тот, ясноглазый, крылатый... Кто это был?
Жесткий голос Кузнеца царапал слух:
- Это твое видение. Наваждение. Тебе почудилось. Забудь.
Майя тихо вздохнул. "Наваждение... как жаль..."
- А я? Кто я?
- Ты Майя, создание мысли моей. И ныне имя я дам тебе - Аулендил, слуга Ауле. Ты станешь помощником мне в трудах моих и будешь вершить волю Единого и Могучих Арды.
...Братья - но так непохожи друг на друга и душой, и обликом... Лучший ученик - Артано, искуснейший - Курумо. Один - насмешлив, юношески-дерзок, другой - молчалив, прилежен и усерден. Один - мастер, другой - ремесленник. У старшего - глаза Мелькора, душа Мелькора; младший тих, благостен и смиренен, даже тоска берет: отослать бы с глаз подальше, так ведь не за что... А с Артано Кузнец был зачастую суров и неприветлив: страшился странных, почти кощунственных вопросов Майя, на которые не смел искать ответа, его сомнений, стремительности мыслей и решений... Рожденный Пламенем, и сам - пламя, ярое и непокорное: Артано Аулендил, Артано Айканаро... Страшно предчувствовать, что когда-нибудь проснется память, дремлющая в глубине звездно-ярких глаз. И тогда он уйдет - и кара Единого настигнет его, как и его создателя...
Однажды Артано принес ему кинжал - первое, что сделал сам; и снова страх проснулся в душе Кузнеца. Гибкие огнеглазые существа, сплетавшиеся в рукояти, мучительно напомнили - то, крылатое, танцующее-в-пламени. Ауле видел горькую обиду в глазах ученика: он-то думал, что учитель разделит его радость, ведь - первое творение... А услышал - равнодушные холодные слова. "Поймешь ли - это не я говорю, это страх мой, боль моя... Ты слишком дорог мне, и я боюсь за тебя..." Не понял. Не захотел. И с того часа словно стена отчуждения встала между ними.
Сам Ауле давно смирился со своей судьбой; от прежней жизни осталась только горечь, глухая тоска. Он старался не вспоминать - и, наверно, это даже удалось бы ему, если бы не Артано...
А Майя все не мог забыть того, кого первым увидел он при пробуждении. Тщетно искал он черты Крылатого в лицах Валар; и тогда странная мысль родилась в его душе - мысль, показавшаяся ему безумной. Он гнал ее, но мысль не уходила; и однажды решился он задать Кузнецу вопрос:
- Я много слышал о Враге, учитель, но доселе не знаю я, кто он и как имя его. Каков облик его? Почему враждует он с Великими?
В глазах Ауле метнулся страх - сейчас Майя ясно видел это; слова зазвучали заученно и неестественно:
- Увидел он, носящий имя Мелькор - Восставший в Мощи Своей, что становится Арда дивным садом, усладой для глаз наших, ибо усмирены были бури ее. И увидел он также, что приняли Могучие Арды облик прекрасный и благородный, сходный с обликом Детей Единого. И зависть была в сердце его, и также принял он зримый облик - темный и страшный, как дух его, ибо злоба пылала в нем. Так вступил он в Арду, превзойдя силой и величием прочих Валар; но разрушения - сила его, зло - власть его, и в величии его - ужас. Сходен он был с горой, чья вершина выше облаков, в ледяной мантии и короне огненной, и взгляд его обжигал огнем и пронизывал холодом. Некогда великие дары власти и знаний были даны ему, но он посмел восстать против Единого. Зависть и ненависть иссушили душу его, и ныне не может он творить ничего - кроме как в насмешку над творением других. Потому в разрушении радость его, потому и не числится имя его среди имен Валар.
Надолго задумался Артано, а затем спросил снова:
- Учитель, ответь, откуда в нем злоба и ненависть? Ведь ты же говорил, что все Айнур - создания мыслей Единого; и нет в их замыслах ничего, что не имело бы своего начала в Едином. Но это значит, что и зло было частью разума Эру...
Ауле опешил.
- ...И скажи, чему же позавидовал он - могущественнейший из Айнур, имевший часть в дарах всех собратьев своих?
Кузнец обрел, наконец, дар речи:
- Как смел ты помыслить такое! Как смеешь ты возносить хулу на Творца Всего Сущего! Или возомнил ты, ничтожная тварь, недостойный слуга Великих, что можешь постичь всю глубину замыслов Сотворившего Мир?!
Майя невольно отступил на шаг - столь неожиданной была эта вспышка. Голос Кузнеца звучал гневно, а глаза умоляли - молчи, молчи...
- Но, Учитель, я...
- Прочь с глаз моих!
Майя ушел, недоумевая; и этот показной гнев, и потаенный страх были равно непонятны ему. Он понял: не каждую мысль можно высказать, не каждый вопрос задать - даже учителю; и не на все вопросы знает ответ учитель.
И когда вернулся Артано, спросил его Ауле:
- Раскаиваешься ли ты в словах своих?
И снова почудилась Майя в глазах Кузнеца - мольба; и, подавшись внезапной жалости, он ответил, опустив глаза:
- Да,- и прибавил,- господин.
Господин. Больше не учитель. "Все верно - чему может научить трус?" - с тоской подумал Вала, но вслух произнес совсем другое:
- Изгнал ли ты мятежные думы из души своей?
- Да, господин,- не поднимая глаз, ответил Майя.
И Кузнец поверил ему. Слишком страшно было - не поверить.
...- Что делаешь ты, Великий Кузнец? На что такие огромные чаши?
- Так сказали Валар: да будет изгнана из мира Тьма, да воцарится в нем вечный Свет. Потому воздвигнем мы Столпы Света на севере и на юге.
- Почему ты не призвал никого из нас, своих учеников, чтобы мы помогли тебе в твоих трудах?
- Вы еще не достаточно постигли глубину замыслов Эру. Это деяние для меня, не по вашим силам.
- Господин, ты сказал - Свет... Что это?
- Свет уничтожает Тьму - Зло: Свет - это жизнь, как Тьма - смерть. Эру повелел нам уничтожить Тьму, дабы дать миру жизнь. Как изгнан создавший Тьму за пределы Арды, так ныне и самое Тьму изгоним мы, и станет вечный день.
...- Взгляни, сколь прекрасны Столпы Света!
- Господин, скажи... это и есть - Свет?
- Да, а почему ты спрашиваешь?
Артано и сам не знал, почему усомнился в словах Ауле, но говорить о своих сомнениях не хотел. Он отвел взгляд:
- Прости, господин... Но ведь я никогда не видел Света...
- Да, это Свет. И ныне узришь ты во всем величии замыслы Единого!
ВЕСНА АРДЫ
Век Столпов Света
М
елькор еще не восстановил силы после борьбы с Единым и Валар. За гранью мира ныне пребывал он, и на время Валар получили власть над Ардой.
И была ночь, но они не увидели ни Луны, ни звезд.
И был день, но они не увидели Солнца.
Казалось им - темнота окружает их; ибо до времени волей Единого были удержаны глаза их.
Тогда-то Ауле, Великий Кузнец, создал то, что назвали Валар Столпами Света. Золотые чаши поместили на них, и Не-Тьмой наполнила их Варда, и Манве благословил их. И поместили Валар Столпы Света: Иллуин - на севере и Ормал - на юге. Созданные из Пустоты и Не-Тьмы, в скорлупу Пустоты замкнули они частицу Эа - Арду.
В то время дали ростки все те семена, что посадила в Средиземье Валиэ Йаванна, и поднялось множество растений, великих и малых: мхи и лишайники, и травы, и огромные папоротники, и деревья - словно живые горы, чьи вершины достигали облаков, чье подножие окутывал зеленый сумрак; и яркие сочные цветы - сладким тягучим соком напоены были их мясистые лепестки.
И явились звери, и бродили они по долинам, заросшим травами, и населили реки и озера, и сумрак лесов.
И нигде не было такого множества растений и цветения столь бурного, как в землях, находившихся там, где встречался и смешивался свет Великих Светильников. И там, на острове Алмарен, что в Великом Озере, была первая обитель Валар - в те времена, когда мир был юным, и молодая зелень еще была отрадой для глаз творцов. И долгое время были весьма довольны они.
Радостно было Валар видеть плоды трудов своих; и назвали они время это - Весной Арды; и, дабы ничто не нарушило покой мира, не в силах повелевать пламенем Арды, попытались они усмирить его, и под землей заключили его.
Но открыли Валар путь в Арду тварям из Пустоты; и те поселились в непроходимых лесных чащах и в глубоких пещерах. Временами покидали они свои убежища, и в ужасе бежали от них звери, и увядали растения там, где проходили они - как клубится ползучий серый туман. Так Пустота вошла в мир.
...Он задыхался; каждый вздох причинял ему боль - острые мелкие горячие иглы кололи легкие изнутри. На лбу и висках его бисеринками выступил пот. Ему казалось - он дышит раскаленным, душным, влажным сладковатым туманом...
Что это?
Незачем было спрашивать. Он знал: Арта. Жизнь Арты была его жизнью, боль Арты - его болью.
Он снова вступил в Арту. Это было нелегко: словно какая-то упругая, пружинящая невидимая стена не пускала его; словно огромная ладонь упиралась ему в грудь, отталкивала настойчиво и тяжело. Он с трудом преодолел сопротивление.
И страшен был мир, встретивший его, ибо мир умирал; но даже в мучительной агонии своей был он прекрасен.
Вечный неизменный день пробудил к жизни семена и споры тысяч и тысяч растений. Огромные деревья тянулись к раскаленному куполу неба, и поднимались травы в человеческий рост на холмах. Но в лесах плющи и вьюны медленно упорно ползли вверх, впиваясь в бугристую шершавую кору, и ни один луч света не пробивался сквозь тяжелую листву. И под сенью исполинских деревьев кустарники, травы и побеги душили друг друга, рождались и умирали, едва успев расцвести. В душном жарком воздухе умершие травы, увядшие цветы, опавшие листья быстро начинали гнить, и запах тления смешивался с запахом раскрывающихся цветов. Пыльца - золотистое марево - была повсюду; все было покрыто ее мягким теплым налетом, и медовый приторный привкус не сходил с языка, и губы были липкими и сладкими, и от густого тяжелого аромата цветов кружилась голова. Влажный теплый воздух наполнял легкие. Растения давили и пожирали друг друга, и в агонии распада цеплялись за жизнь; и хищные плющи высасывали жизнь из деревьев, и деревья упорно тянулись вверх, стремясь опередить друг друга...
Симметричный мир, где царит вечная Не-Тьма.
Симметричный мир, где нет ни гор, ни впадин.
Здесь некуда течь рекам, и озера становятся болотами, затянутыми тиной и ряской, и буйным цветом цветут они, и в них копошатся странные скользкие мелкие твари, и тяжелый золото-зеленый туман ползет с болот, стелется по земле: удушливый запах гниения и густой, почти физически ощутимый аромат болотных трав...
Растения сплетаются, движутся, ползут, стискивают друг друга в смертных объятиях; и в сумеречных чащах темные мхи разъедают стволы деревьев, как проказа; и пятна ядовито-желтой плесени на их скрюченных корнях похожи на золотые язвы, и деревья гниют заживо, становясь пищей для других, и животные сходят с ума...
