- Какой ненормальный звонил? - вышла, позевывая, Маша.
- Колька! Мент!
- Придурок, - сказала она спокойно.
Филимонов приблизился осторожно к комнате дочери и прислушался. Все
было тихо.
- Спит, - удовлетворенно констатировал он.
Так прошло два часа. Маша уютно, по-домашнему, поздравила с днем
рождения, подарила миниатюрную бритву на батарейках, расцеловала.
- "Филипс"! Это фирма! - сказал он со знанием дела, разглядывая изящную
штуковину, - Спасибо!
И в этот самый момент они услышали, как в почтовый ящик влетела
корреспонденция.
- Иди, принимай поздравления!
Филимонов, действительно, обнаружил пару поздравительных открыток (из
Тюмени, от дяди Жоры, с изображением Московского Кремля и из Житомира от
двоюродного брата), газету "Известия" и привлекательный, нестандартного
размера, конверт, на котором, по-английски были выписаны данные адресата.
Его, Филимонова - адрес и имя.
- Маша! Меня решила поздравить королева Великобритании!
- А Папа Римский? Он не решил?
- Да, ты посмотри! - он приблизил конверт к самому лицу Маши, - Смотри!
Это ведь натуральные английские марки с отметками почты!
- Дай-ка сюда! - Маша выхватила конверт, - Нотариальная контора в
Лондоне. Слушай! Тебе, наверно, привалило наследство. У тебя нет, случайно,
родственников в Англии?
- Где - нотариальная контора?
- Да, вот же! На ясном английском языке!
- Верно! Нотариальная контора! - Филимонов бросился в комнату, - Где
ножницы?
- Вот. Прямо перед тобой.
В конверте оказалось уведомление, составленное на русском языке и еще
один конверт, привлекший внимание пожелтевшей от старости бумагой и
поразивший тем, что на нем, на русском дореволюционном языке, было указано -
Филимонову Сергею Павловичу!
" Уважаемый, господин Филимонов Сергей Павлович!
Выполняя последнюю волю, умершего 14 декабря 1849 года господина
Филимонова Сергея Павловича, нотариальная контора "SMAIL and Ko" извещает
Вас о том, что на Ваше имя, в нашей конторе, хранится пакет.
По условиям завещания, пакет может быть передан только Вам, лично в
руки.
Если пакет не будет востребован в течении шести месяцев с момента
уведомления, то, согласно воле покойного, он подлежит уничтожению.
Одновременно, Вам высылается письмо господина Филимонова Сергея
Павловича.
Всего наилучшего!"
Все это на отличной мелованной бумаге с гербовой печатью!
- У тебя объявился родственник, правда, покойный. Я не ошиблась - это
наследство!
Филимонов аккуратно надрезал конверт по краю и высыпал на стол
голубоватые залежалые листочки, мелко исписанные мистическим
"родственником".
" Милостивый государь! Ежели моя воля исполнена с той точностию, на
которую я и возлагал свои надежды, то теперь мое письмо находится в руках
человека по имени Филимонов Сергей Павлович, достигшего сегодня
сорокапятилетнего возраста и проживающего в Москве.
Вам, быть может, покажется странным мое письмо! Но наберитесь терпения,
сударь! Уверяю Вас, что, дочитав письмо до конца все странности рассеются.
Итак, приступим! Батюшка мой, Филимонов Павел Петрович, потомственный
дворянин и не из бедного рода, служил под командой прославленного Александра
Васильевича Суворова в чине штабс-капитана от артиллерии. Надобно сказать,
батюшка был храбрым и честным офицером и принимал участие в сурьезной
италийской кампании 1799 года. В ту пору, на театре военных действий,
внезапу, случились большие изменения и французы основательно укрепились по
линии реки Адда. Особливо досаждали крепости в местечках Лекко, Трецо и
Касано. Отряды Штрауха и Гогенцоллерна безуспешно атаковали неприятеля в
течении трех недель. Однако, сил русских недоставало, чтоб переломить
положение и добиться положительного эффекта.
В Трувильо, князь Багратион, скапливал резерв. Туда и прибыл мой
батюшка в конце марта. А в начале апреля приехал в расположение войск
Александр Васильевич и началась немедленно подготовка к главному удару.
10 апреля мой батюшка вступил в дело, переправившись с войсками
Багратиона через реку Олио. Прежде, нежели французы опомнились, армия
подступила к крепости Брешиа и, одновременно, осадила вторую крепость -
Орсинови. По плану наступления обе крепости должны были пасть в тот же день.
Да только план не сработал и два дня не прекращалось жесточайшее сражение, в
котором было положено немалое количество голов. Бог уберег батюшку! Лишь
легкое ранение руки осталось на нем. Крепости пали... А на третий день
передовой трехтысячный отряд был брошен через реку Адда на крепость Лекко и
с ходу, противу времени, ввязался в сражение с опытной армией Шеррера. Если
б не Господь Бог, пришедший к ним на помощь и в этот раз, быть бы им всем
перебитыми. Но успел, успел в самый нужный момент подойти генерал
Милорадович с подкреплением. Французы дрогнули и оставили крепость.
Батюшку подобрали всего окровавленного и порубленного. Но, видать, не
пришло ему тогда время предстать перед Всевышним. Выходили его лекари, и был
он к зиме уже дома, в Москве.
Матушка, глубокоуважаемая Екатерина Ивановна, была помещичьего роду.
Женщина кроткая, религиозная и до крайней степени болезненная. Скончалась
она в лихие годы французского нашествия, аккурат перед тем, как сдали
Москву.
Я воспитывался у деда, отставного генерала Филимонова Петра Прохоровича
в его родовом имении, вблизи Костромы. А по достижении пятнадцатилетнего
возраста был отправлен в Москву на учение в школу юнкеров. У отца, однако,
бывал редко по причине казарменной жизни. Да и батюшка был в то время совсем
уж плох. Через два года он скончался. Мир его праху!
Далее, я опускаю многочисленные подробности и приступаю к беглому
рассказу моей истории, дабы не слишком утомлять Ваше внимание.
В 1825 году в Санкт-Петербурге случился офицерский бунт. В свое время
он наделал много шума, но, полагаю, вряд-ли, стал событием, вошедшим в
историю и Вам, полагаю, неизвестен. Тем не менее власти отнеслись к мятежу
более, чем строго. Я в ту пору дослужился до поручика и, надобно сказать,
решительно никак не присоединялся к заговору. Однако, по легкомыслию и
неопытности, испытывая недоразумения с самим собой, что свойственно молодым
людям, я совершил оплошность и вступил в сомнительную переписку с одним, как
выяснилось, опасным субъектом. Положительно можно сказать, что мои письма не
призывали ни к чему дурному, но содержали общий дух вольнодумства, царивший
в головах молодых людей. Это обстоятельство имело самые плачевные
последствия.
Жандармские дознаватели усмотрели в моих неосторожных высказываниях
преступные намерения. Но, благодаря надежным друзьям, я был своевременно
предупрежден о грозившей мне участи. Тогда и созрел роковой план побега.
Сначала я поехал в Берлин, потом перебрался в Париж. А оттуда...
Однако, любезный сударь, мне пришлось бы написать целую книгу, если б я
задался целью рассказать все в подробностях. Но писать книги не мое дело.
Пусть этим занимаются господа писатели! Моя дальнейшая жизнь - это жизнь
скитальца, человека без Родины, без имени, без титула, жизнь авантюриста. Я,
как-то, познакомился уже здесь, в Лондоне, с одним русским писакой по
фамилии Герцен. Поначалу он произвел на меня благородное впечатление и,
сознаюсь, я подумал было, что он вполне мог бы написать роман о моей жизни.
Да, он выслушал меня и, как будто, с интересом, но сразу и наотрез отказался
от идеи написать роман. "Попробуйте сами" - дал мне совет. Оказалось, он
затеял какое то бредовое предприятие с политическим направлением, никому не
понятное и никем не поддерживаемое. Ну, да Бог с ним!
Я странствовал по свету. Побывал в Америке, Индии, Австралии, Китае.
Дрался на стороне правых и неправых, пиратствовал в Индийском океане, сидел
в камере смертников. Через мою жизнь прошли тысячи людей. О, я хорошо изучил
эту породу! Этих гнусных тварей! Злоба и зависть - вот главные черты
человека! Жадность, глупость и трусость отличают их от зверя. Зверь только
жесток, да и то - по необходимости.
Да, сударь, из своей печальной и трагической жизни я вынес один опыт,
который заставил меня презирать род человеческий. Да, простит меня,
грешного, всевышний! Да, отпустит он мне смертные грехи! Авось,
смилостивится...
Теперь я в Лондоне и безвозвратно болен. Дни мои сочтены. Не хочу
уносить в могилу тайну, которой владею. И нет никого, кому хотелось бы ее
доверить.
По зрелому расчету, я пришел к заключению, что должен передать тайну
потомкам.
Не находя оснований для веры в совершенствование человека через
пятьдесят лет, сомневаясь в достижении им добродетельности и через сто лет,
я придумал обратиться к тем, кто будет жить через сто пятьдесят лет. Пусть
мое послание из глубины времени явится к людям, кои, верю в это, будут
превосходить нас, грешников, по своим моральным достоинствам и обладать
истинно христианской совестью.
Филимоновы на Руси - фамилия известная! Из чего я заключил, что могу
направить послание однофамильцу с большой надеждой на успех предприятия.
Дабы приуменьшить число претендентов, я предусмотрел и условия. Тайна будет
доверена тому из Филимоновых, у кого совпадет так же имя-отчество с моим,
кто проживает в Москве и кому исполняется в этот день полные сорок пять лет.
В Лондоне мне удалось отыскать солидную нотариальную контору, которая
взялась за это необычное дело.
Итак, сударь, Вы вольны в своем выборе. Вы можете принять мое
предложение и можете отвергнуть его. Я лишь напомню слова апостола Павла:"
Умертвите земные члены ваши: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть и
любостяжание, которое есть идолослужение".
Прощайте, сударь! Да и хранит Вас господь!
С того света, раб божий, Филимонов Сергей Павлович!"
Дрозд приехал через час, уступив необычайной филимоновской
напористости.
- Пришлось побросать разные важные дела, - ввернул он, между прочим, -
Хотелось бы знать, по какой причине?
Однако, после того, когда он, с присущей юристу дотошностью, "въехал" в
дело, ирония улетучилась, высохла, как капля воды на солнце.
- И что ты думаешь? Что это может быть? - осторожно спросил Сергей.
- Документы, скорей всего, подлинные. Выглядит все достаточно
фантастично, согласен, но не похоже, что это чья-то остроумная шутка или
розыгрыш. Слишком профессионально все изготовлено. Даже, с учетом того, что
со времени Остапа Бендера на Малой Арнаутской, в Одессе, больших изменений
не произошло.
- Ты что - серьезно? - не сдержалась Маша.
- Абсолютно! Но тебе одному это дело "не поднять". Тут и немалые
расходы, и знание языка, и обеспечение безопасности. Одним словом, целый
комплекс проблем.
- Потому то я тебе и позвонил сразу. На кого же мне еше рассчитывать?
- Возможно. Что касается английского, то можешь на меня положиться. Но
необходима финансовая поддержка, связи в Лондоне и прочее. То, чем я не
располагаю. Потому, хочешь - не хочешь, надо привлекать к делу еще кого-то,
третьего.
- Ты видишь какие то опасности? - тревожно спросила Маша.
- Я не вижу прямых опасностей, но в делах такого рода надо исходить из
того, что они не исключены.
- Кого взять третьим?- озабоченно проговорил Филимонов.
- Ты помнишь Вишневского, Сергей?
- Михаила? Конечно. Он, слышал, в правлении какого то банка, "припух"
на партийных деньгах.
- Насчет партийных денег мне ничего неизвестно. Но, именно, Вишневский
