Чувствовалось, что он преследует определенную цель. Пан Марцелан все
внимание сосредоточил на пришельце, подробно рассказывая о каждом предмете,
к которому тот проявлял интерес.
Господин в черных очках взял в руки пузатую бутылку, внутри которой
находилась модель кристалла каменной соли. Это был куб, составленный из
белых и красных шариков, скрепленных с помощью множества палочек. Каждый,
кто брал бутылку, вероятно, спрашивал, как этот куб мог попасть в сосуд с
таким узким горлышком. Однако господина в черных очках подобные пустяки не
интересовали. Он встряхнул бутылку, подул в нее и заявил:
- Кому-то, видимо, было нечего делать, вот он и решил убить время. Для
чего все это нужно?
Марцелан лишь слегка удивился, взял бутылку и поставил ее на место.
Господин в черных очках сказал:
- Я бы хотел взглянуть на лепесток, перышко или цветок с какой-нибудь
далекой планеты. Нет ли у вас чего-то в этом роде?
Пан Марцелан молча показал на витрину, где под стеклом лежали семена,
раковины, камни. О происхождении их свидетельствовала табличка,
прикрепленная рядом.
- Здесь написано, что они со звезды Акшонар. Вы это серьезно? Могли бы
вы сказать, где находится эта звезда?
Пан Марцелан неожиданно улыбнулся и погладил витрину. Думая о чем-то
свое'", он, казалось, не заметил язвительного тона господина в очках.
- Говоря "звезды", я имею в виду планету. Я знаю, что звезды раскалены,
каждая из них - это солнце, мать своих планет. Скорее даже не мать, а
раскаленное лоно. Я знаю, что на Солнце жизни быть не может, но даже если бы
она была, мы не смогли бы узнать об этом с помощью своих органов чувств.
Жизнь на звезде может быть Лишь плодом нашей фантазии.
Марцелан открыл стеклянную крышку витрины, словно приглашая:
"Пожалуйста, смотрите!" Господин в черных очках будто ожидал этого жеста -
быстро схватил первое попавшееся перышко:
- Это же перо из хвоста зимородка, алцеде аттис! Он свивает гнезда у
рек, откладывая по пять-семь яичек. Ловит под водой рыбок и хотя бегает
плохо, но в воду бросается стремглав. Рыбаки его обвиняют в том, что он
губит молодь...
Потом пришелец стал вынимать одну за другой раковины, давая каждой из
них латинское название. Его. прикосновение окончательно разрушило остатки
романтического ореола. Латынь как бы надевала на предметы скучные маски.
- Все эти вещи, - сказал он наконец, - появились на нашей планете.
Природа Земли создала их так же, как вас или меня. Они земного происхождения
и не имеют никакого отношения к звезде, название которой вы изволили
придумать.
Пока произносились эти суровые слова осуждения, на лице пана Марцелана
не дрогнул ни один мускул Наконец, пан Марцелан ответил:
- Я хочу задать вам вопрос, уважаемый господин. "Земля" - единственное
имя нашей планеты?
- Конечно. Как же иначе она может называться?
- У нее есть еще тысяча других имен. Миллион! И каждое имя - истинное!
- Я знаю лишь одно имя - Земля! Все остальные - вымысел и ложь!
- Она наречена Землей, мой милый. А как планета она не имеет
собственного имени...
- Но вы же сейчас сказали, что их у нее миллион!
В этот момент я выскочил из своего угла. И тут господин в темных очках
заметил меня. Он живо подошел ко мне, словно заранее заручился моей
поддержкой. Радужное сияние подбадривало меня. И я сказал:
- Поэт может утверждать, что у Земли есть миллион имен, он может даже
придумать для нее имена, которые будут звучать так же нежно, как имена
любимых. Любой бухгалтер или ревизор будет вправе опровергнуть его, но поэт
останется поэтом...
Господина очках, распространявших радужное сияние, нахмурился, а старый
Марцелан зарделся. Вот видите, в свои сто лет он еще умел краснеть, этот
старик, в душе оставшийся ребенком.
- Ну, это уж вы чересчур! - воскликнул он. - Когда-то и я писал стихи,
но это были плохие стихи. Не знаю, может ли плохой поэт считаться поэтом.
Вероятнее всего, нет...
- А меня сейчас больше интересует, с какой целью этот господин пришел
сюда, - сказал я.
Пришелец весь как-то сник. Радужный блеск его очков погас, в них
осталась лишь тьма.
- Я, господа, - сказал он грустно, - психолог Центра по устранению
моральных дефектов. Моя специальность - человеческая ложь. Я всегда
появляюсь там, где оскорбляют истину! Я защищаю правду, вступаюсь за нее,
убеждаю в ее правоте, разоблачаю ложь. Иногда мне приходится нелегко, так
как не все категории лжи пока известны. И я был убежден, господа, что ваша
история со звездой Акшонар - просто обман общественности. Однако я не знал,
какие цели вы при этом преследуете. Теперь я это понял. Для поэзии святы и
горькая истина и возвышенная ложь. Но я не разбираюсь в поэзии - до сих пор
мне приходилось сталкиваться с прозаическими вещами. Я изучил до тонкостей
все теории лжи, все разновидности лжелогии. Но где кончается ложь и где
начинается поэзия или, простите, наоборот - этого я не знаю. Мне здесь
делать нечего, и я ухожу. Будь по-вашему - пусть Земля называется миллионом
имен, данных ей поэтами!
Он ушел. Нам было его жаль...
Однажды пан Марцелан сказал мне, что он устал и подумывает о том, чтобы
закрыть лавочку. Я вначале не поверил ему, но он стал меня убеждать:
- Как все продам, так уйду на покой.
- Ну, до этого дело не дойдет. Ведь к вам сюда приходят все новые люди
и приносят новые вещи...
- Посмотрим.
Но во время дальнейших посещений я убедился, что вещей в лавочке
становилось все меньше. Пан Марцелан не брал ничего нового, а то, что у него
было, отдавал за все, что бы ему ни предлагали взамен: за билет в театр, за
сигарету. Часто достаточно было лишь залюбоваться выставленным предметом,
чтобы получить его. И наконец, у него осталась лишь вечная шляпа, которая не
мялась, не пачкалась и всегда была новой.
Странное дело, но ее никто не брал. Вероятно, - многим приходила в
голову мысль о безжалостных годах, их пугал образ вечной шляпы над стареющим
лицом. Я этого не понимал. Ведь их никто не заставлял носить эту шляпу до
самой смерти. Но если человеком овладеет навязчивая, пугающая мысль, то
отогнать ее так же трудно, как извлечь червяка из яблока.
Я перестал навещать пана Марцелана и постепенно стал забывать и о нем,
и о его шляпе. Не знаю, сколько воды утекло, но однажды мысль о нем снова
подкралась ко мне. Я бродил по лесу, собирая грибы и в полной мере
наслаждаясь всеми разочарованиями и радостями, которые приносит это занятие.
Неожиданно я увидел громадный белый гриб, шляпка которого живо напомнила мне
вечный картуз пана Марцелана. Она была, конечно, меньше по размеру, но цвет,
шелковистая поверхность и даже форма были почти такими же. По дороге домой
мысль об этой шляпе неотступно преследовала меня. Не знаю, как я очутился
перед знакомой лавкой. Я вошел, осмотрелся, и мне сразу же стало ясно, что
час пробил. Полки были совершенно пустыми, словно после пожара, и лишь шляпа
находилась на старом месте - висела на вешалке из оленьих ножек, насмешливо
сверкая своей новизной, как бы глумясь надо всем, что старело, покрываясь
желтовато-зеленым налетом, в том числе и над самим паном Марцеланом.
Бедняга, он неподвижно сидел под своей шляпой и даже не повернулся,
когда я вошел. Несчастный, поникший, весь сгорбленный, всем своим видом он
символизировал тщетность ожидания.
- Я пришел за шляпой, - ни секунды не раздумывая, заявил я. - Я дам вам
за нее такую же, похожую на вашу как две капли воды, если вы, конечно, не
откажетесь. Она тоже новая, тоже на ножке, но она не вечная. Больше того,
это прямая противоположность вечности - пасквиль, насмешка над вечностью,
месть времени...
- Немедленно, сегодня же, сейчас же, на масле, на сметане... - взглянув
на корзину с грибом, вскричал пан Марцелан и бросился меня обнимать. Он
ткнулся своим столетним влажным носом в мои щеки и так благодарил и
благословлял меня, что мне стало стыдно. Я выскользнул из его объятий и
вынул белый гриб, освободивший его от ожидания.
Он поднял его со слезами на глазах, восхищаясь красотой. Потом
нахлобучил на меня вечную шляпу с таким серьезным видом, словно короновал
меня.
- Наконец-то! Я так счастлив, что не знаю, как отблагодарить вас...
Надо сказать, что шляпа сползала мне на уши, но какое это имело
значение по сравнению с тем, что происходило?
Пан Марцелан ликвидировал свое дело. Наконец-то он мог с чистой
Ян Вайсс. Редкая профессия
перевод П.Антонова
Я был безработным всего лишь неделю, но мне уже казалось, что прохожие
оглядываются на меня. Правда, разговаривали со мной, как и прежде, но не без
оттенка иронии. Не могу утверждать, что это было пренебрежение - скорее
какой-то неопределенный тон, в котором сквозило удивление. - А меня это
злило. И поэтому я. решил что-нибудь, подыскать. Но не просто работу. Я мог
приступить к ней немедленно, если бы согласился на то, что мне подсовывали,
но мне хотелось заняться чем-нибудь интересным, таким, чем не занимался еще
никто.
И я заглянул в "Бюро редких профессий" - так называл свою круглую
комнату в вилле "Дар Берте" пан Иозифек. Мы знакомы давно, и пару раз он
действительно помог, когда дело мое было швах. Я знал, что он мне начнет
капать на мозги, - но сейчас это было необходимо, так как я пребывал в
некотором душевном расстройстве.
Иозифек - действительно мастер своего дела. Он придумывает
специальности для людей моего типа. Когда-то он был таким же чудаком, как и
я, правда, обладал фантазией, которой мне недостает. В один прекрасный день
он открыл в круглой башне свое "Бюро редких профессий", теперь его не мучают
никакие проблемы. Он сочувствует всем, каждого выслушивает до конца. Любит
морализировать, но относится к этому не то чтоб уж очень серьезно, и поэтому
его нравоучения проглатываешь, как подслащенные пилюли.
- Опять вы здесь, - начал Иозифек, едва взглянув на меня.
Память у него - как у слона. Я ответил:
- Маэстро, я не виноват, что работа бежит от меня, словно я чумной.
Кстати, не нашлось бы у вас чего-нибудь интересного, но такого, чтобы не
очень пачкать руки?
Его мозг сразу же заработал:
- Значит, так: я подобрал вам в свое время тепленькое местечко в
библиотеке приключенческой литературы. Но пользы от вас там было, как...
- ...как от пустого звука, проносящегося над океаном книг, - подхватил
я, - отчужденного от людей благодаря пяти громкоговорителям. Я все время
бормотал одно и то же: "Когда прочитаете, пожалуйста, сдайте! Дома они вам
будут мешать!" Или: "Пользуйтесь лестницами вместо сидений!" Все впустую!
Каждый бросается к сиденьям-подъемникам и катается вверх-вниз, болтая
ногами. А когда сиденья застрянут, то раздается крик о помощи.
- Короче, - подытожил мистер Иозифек, - с модернизацией ничего не
получилось. Приставную лесенку библейских времен вернули на то место, откуда
ее когда-то убрали...
- Да, вроде того, - ответил я, - и читатели снова карабкаются по
ступенькам, словно обезьяны. Но от крика у меня воспалились голосовые
связки, и я удрал из этого заведения...
- ...Чтобы больше туда не возвращаться, бесплодное вы семя! - И тут
мистер Иозифек сел на своего конька, превратившись в пастыря тех, кто ищет
утраченное: Труд - нравоучительно начал он, - это дело совести каждого
человека, руководствующегося определенными моральными принципами. Раньше
люди, исповедуясь, избавлялись от вины, сваливая ее на господа бога. И в
