- Как я понимаю, сами поедете, шеф? - тихо спросил Паша.
- Ну конечно,- сказал Данил.- Как подчиненному и полагается. Заодно
проверим реакцию хвостов на то, что мы разделились, аки амебы... Поезжай
первым, а я задержусь.
- Медведь...
- Сам вижу насчет ведмедя...
Паша энергично направился к воротам, уже раздвигавшимся с тягучим
скрипом, а Данил еще раз оглянулся на плюшевого медведика. Он восседал у
заднего стекла - небольшой, рыжий, плюшевый, абсолютно ничем не
примечательный.
Вот только цветные ленточки на шее данного медведика часто менялись, и
это всегда что-нибудь да означало. Сейчас плюшевый щеголял в белой ленточке.
Что ни день в условленное время Серега Климов оставлял машину в строго
оговоренном месте, причем цвет ленточки на шее медведя был кодовым сигналом
для тех самых законспирированных в отдалении от "Клейнода" людей Данила,
которые и волокли на себе основную работу касаемо скользкой нивы
безопасности. Белый цвет как раз и означал, что Климову нынче же вечером
необходимо встретиться с "призраками" - не передать сообщение, не принять
сообщение через систему "почтовых ящиков", а именно встретиться лично. Что,
в свою очередь, никогда не касалось пустяков либо рутины.
Встречи не было - иначе "призраки" незамедлительно сообщили бы о ней
Данилу. В поведении Климова прослеживалась четкая система, по справедливости
ради стоит уточнить, что и сраженные белой горячкой подчиняют свое поведение
строгой системе.
Данил включил мотор, потихоньку поехал к воротам. Снаружи, на стоянке,
уже не было ни "Волги", ни "девятки". Он поехал знакомой дорогой - все-таки
неплохо знал этот город,- дождался зеленого сигнала светофора и свернул на
широкий проспект Независимости.
Посмеиваясь внутренне, хорошо представлял, сколько матерков в его адрес
отпускают под нос двигавшиеся в том же направлении,- он ехал, словно неделю
назад получивший права "чайник": то полз в крайнем правом ряду, то
отваживался высунуться в левый, заранее, с пугливой предупредительностью
включая поворот. Временами мотор у него глох на светофоре, а пару раз даже
включил аварийку перед особенно дурацким маневром. Одним словом, держался,
как взмокший от напряжения новичок,- но, понятное дело, следил, чтобы никого
не задеть и не устроить аварию.
Его финты очень скоро оказались вознаграждены - выяснилось, что сзади
тащится бежевая "Тойота", пусть и не повторявшая его неуклюжие маневры, но
определенно привязанная к нему некой невидимой веревочкой. Любой
мало-мальски опытный водитель, окажись он за рулем этой "Тойоты", двадцать
раз мог бы обогнать и скрыться из виду, но "японка" отчего-то приклеилась к
Данилу, словно робкий юноша, тащившийся за предметом своих воздыханий. Что
ж, учтем данный факт и присовокупим к уже имеющимся... При нашем безрыбье
рады любому раку...
Глава вторая
Красные ленты, белые ленты...
Фирма "Клейнод" располагалась в тихом дворике, в небольшом двухэтажном
особнячке, построенном сразу после войны блудливыми, но мастеровитыми
рученьками немецких военнопленных. Данил сам в свое время выбрал этот домик
- разумеется, с точки зрения шефа службы безопасности. С одной стороны -
исправно функционирующий детский сад, с другой - высоченная глухая стена
какого-то склада, с третьей и четвертой - обширный пустырь, где пока что не
намечалось никакого строительства. Очень трудно было бы, оставаясь
незамеченным, вести наблюдение за особнячком либо нацеливать на него
какие-нибудь громоздкие приборы из тех, что применяются любителями
подслушивать и подсматривать. И посторонняя машина, и посторонний человек
сразу привлекут к себе внимание, ближайшие пятиэтажки метрах в пятистах -
ну, а родителей, направляющихся в детсад, предельно легко отличить от
топтунов.
Вот и теперь, едва он свернул на единственную асфальтированную дорожку,
ведущую к особнячку, "Тойота" остановилась - прямо-таки растерянно.
Ухмыльнувшись про себя, Данил подрулил к крыльцу.
В небольшом вестибюле Паша в компании с пожилым охранником смотрел
телевизор (в здешних патриархальных палестинах не было нужды пугать входящих
откормленными быками в камуфляже, свободно обходились пенсионером,
обученным, правда, обращению с кое-какими дозволенными здешними законами
средствами самообороны). На экране маячили старые знакомые - крикливые
"возняки" с флагами и плакатами, деликатно вытесняемые милицией с площади.
Вопли, визги, слюни, суетятся телеоператоры, пытаются гордо реять когда-то
осенявшие полицаев флаги...
- Ну, как там? - поинтересовался Данил.
- Тихо сегодня что-то,- сказал Паша.- Ни вывертов, ни обиженных дамочек с
мужскими причиндалами в штанах...
Данил громко хмыкнул, сообразив, о чем речь: пару месяцев назад
неутомимый Чемерет продемонстрировал по ОРТ самые что ни на есть
документальные кадры, наглядно повествующие, как "президентские опричники"
волокут в милицейскую машину хрупкую длинноволосую девушку, безжалостно
заломив ей за спину белы рученьки. Шум поднялся до небес, но вскоре
выяснилось, что изобиженная девушка была вовсе не девушкой, а длинноволосым
японцем, увлеченно кидавшим увесистые каменюги в парней из "Ястреба" (а
такого поведения, как известно, ни одна полиция мира демонстрантам не
прощает и старается насовать в ответ по сусалам). Увы, Чемерет прекрасно
усвоил старую сентенцию насчет огня, не имеющего ничего общего с дымом...
- Ладно, пошли,- сказал Данил, шагая к лестнице.
Паша догнал его и негромко сказал:
- Довнар здесь.
- Тоже неплохо. Приемничек мой импортный доставай-ка...
Большой японский транзистор, извлеченный Пашей из дорожной сумки, лишь
внешне выглядел мирным агрегатом, предназначенным якобы для безмятежного
слушанья музыки или последних известий. На деле же от него остался лишь
корпус, а замененные полностью потроха состояли из нескольких хитрых
приборов, порой в работе Данила просто-таки незаменимых. Стоила эта начинка
не менее иной новенькой иномарки, но затраты оправдывала с лихвой...
Бородатый капитан Ежи Довнар, скучавший в компании бутылки с минералкой,
хотел поприветствовать Данила со всей приязнью, но тот поднял руки:
- Посиди пока, кэп, профилактику сделаем... И привычно стал нажимать
кнопки. Стояла покойная тишина, в здании кроме них и вахтера, да еще Веры,
не было ни души - Данил по телефону попросил директора объявить выходной в
связи с известными печальными событиями. В основе сего решения, понятно,
лежали не эмоции, а простой расчет. Не хотелось, чтобы под ногами в первый
же день работы путались посторонние, сиречь персонал "Клейнода". Что ж, прав
оказался, неизвестно еще, как будет протекать теплая дружественная беседа с
Верочкой, так что лишние глаза и уши ни к чему...
Минут через десять он убедился, что в комнате нет ни одной из тех
крохотных штучек, с помощью коих иные тешат свое отнюдь не праздное
любопытство. Чтобы и дальше сохранить статус-кво (мало ли какую гадость
могли направить на окна издали), включил надежную глушилку и поставил мнимый
транзистор на подоконник. Только теперь, выполнив все необходимые
формальности, подошел и крепко тряхнул Довнару руку:
- Ну, здорово, кэп. Как Варшава?
- Скука,- кратко проинформировал Довнар.- Я так понимаю, судя по твоим
манипуляциям, у нас опять веселуха с половецкими плясками?
- Телепат ты мой водоплавающий...- фыркнул Данил, достал загадочную
монету и вручил старому другу: - Напряги-ка пресловутое нумизматическое
чутье и определи мне этот гривенник...- Повернулся к Паше: - Веру ты куда
определил?
- Сидит в комнате отдыха. Странное у нее состояньице, знаешь ли,- не
вполне укладывается в однозначное понятие "убитая горем вдова"...
- Ага, и ты заметил, сокол? - осклабился Данил.- Вот что, первым делом
дай знать "кротам", что я у них в скором времени буду, а потом покопайся в
аптечке и выпои Верочке в стакане воды, подсунутом заботливой рукой... так,
что-нибудь не особенно сильное, но малость подавляющее и снимающее
тормоза... На твое усмотрение.
- Понял,- кратко ответствовал Паша и достал аптечку, где в самых обычных
пузырьках и стеклянных трубочках хранились не самые обычные снадобья, ничуть
не соответствовавшие надписям.
- Нет, с "кротами" свяжись сначала...- решительно сказал Данил.
Налил себе минералки - горло, оказывается, успело пересохнуть - и
нетерпеливо уставился на изучавшего монету Довнара.
Капитан Ежи Довнар, младше Данила десятью годами, был в некотором роде
личностью исторической. Был он прапраправнуком поляка, сосланного в Шантарск
за какое-то из многочисленных восстаний (поляков отчего-то некогда принято
было ссылать главным образом в Шантарскую губернию, где они из-за
хронической нехватки грамотных великороссов частенько выходили в чиновники,
а один сто тридцать лет назад даже положил в оной губернии начало
пивоварению, основав первый в Восточной Сибири пивной завод). Дедушка и отец
Довнара (до тридцати одного года значившиеся во всех документах не Ежи, а
Георгием) стали речниками, а Жора, пренебрегая пресной водой, поступил в
питерскую (тогда еще, пардон, ленинградскую) Дзержинку и к своему тридцать
первому году был уже капитаном второго ранга, имея под командой эсминец с
классическим имечком "Стерегущий".
Блестящую карьеру кавторанга, весельчака, бабника и стойкого консерватора
сломал ГКЧП, представления о том не имея. Роковое кое для кого восемнадцатое
августа девяносто первого года застало эсминец на рейде знаменитого
черноморского города, не самого большого, но и не самого маленького, куда
Довнар пришел, эскортируя явившийся с дружественным визитом учебный парусник
военного флота одной латиноамериканской страны.
В тогдашней трехдневной неразберихе военно-морское ведомство как-то
забыло о "Стерегущем", приказов ему никто никаких не посылал, а потому
кавторанг действовал самостоятельно, опираясь исключительно на официальные
сообщения московского радио и позицию министра обороны. В девять часов утра
Довнар собрал на баке команду, произнес краткую, но образную речь, велел на
всякий случай расчехлить орудия, просемафорить флажками латиноамериканцам,
что они обязаны соблюдать нейтралитет,- а в десять минут десятого к берегу
уже пошли журавлиным клином мотоботы с десантом. Через четверть часа
вооруженные автоматами морячки Довнара, разбившись на мелкие группы, заняли
в городе все, что с военной точки зрения следовало занять. В чем их горячо
поддержали сотни полторы пенсионеров-ветеранов с красными бантами, а также
вдрызг пьяный боцман с "латиноса", загостившийся на берегу еще с вечера (в
латиноамериканских странах военные перевороты - дело житейское, прямо-таки
будничное, и боцман охотно примкнул к ветеранам, целые сутки искренне
принимавшим его за испанского коммуниста). Городские власти с превеликой
охотой отстранились от руководства, а городские демократы, числом четверо,
ушли в подполье и сопротивления силам реакции не оказывали (поначалу они,
правда, строили феерические планы потопления реакционного эсминца либо
взятия его на абордаж, но потом как-то успокоились).
Три дня молодой кавторанг был полновластным хозяином курортной жемчужины,
которая, в общем, жила все это время прежней беззаботной жизнью, а визгом
моды для отдыхающих стало - пойти на набережную и сняться на фоне эсминца.
Увы, Бонапарта из Довнара не вышло ввиду известного финала всей затеи.
Был, правда, шанс не только сохранить погоны, но и заполучить очередную
