что это за машина.
- Иллюзор,- ответил он с гордостью в голосе.- Новый тип, еще не серийный.
Я тут же спросил, нельзя ли увидеть аппарат в действии. Я ожидал, что он
откажет, сославшись на то, что иллюзор-де пока не работает, но он только
внимательно посмотрел на меня и совершенно неожиданно сказал:
- Вижу, дочка уже успела вам насплетничать. Что я болею, что пытаюсь сам
себя лечить с помощью опасных средств... Правда? Не отрицайте. Я слышал ваш
разговор по телефону. Это не так. Я никогда не чувствовал себя лучше, чем
сейчас. А эта машина действительно иллюзор.
Прежде чем я успел что-нибудь ответить, Бальдер переменил тему и принялся
рассуждать о политике, осуждая близорукость нашего правительства. Он
выразился даже так, что "усыпление общественного мнения плохо кончится". Я
спросил, что он имеет в виду, говоря об "усыплении общественного мнения",
но вместо ответа он, в свою очередь, спросил, считаю ли я, что современное
взаимопонимание и средства контроля гарантируют безопасность нашего
государства. Я ответил, что да. К тому же, сказал я, я просто не
представляю себе, как могло бы выглядеть нападение.
Он даже вскочил. Но это был не гнев, а как бы удовлетворение достигнутым
успехом.
- Могу вам это облегчить,- сказал он, улыбаясь. Затем подошел к
электронному блоку и нажал на какие-то кнопки. Передняя стенка блока упала,
превращаясь в узкую кушетку, изголовье которой образовало шлем. Знаешь,
комплекс индукционных рецепто-эффекторов, работающих попеременно. Еще и
сейчас можно встретить такие шлемы в иллюзорах старого типа.
Ты угадал! Он предложил мне сеанс. Не догадываешься? Но ведь это ясно.
Да, да! Там была запрограммирована картина нападения, пожалуй, целой
атомной войны. Я не люблю сильных ощущений и согласился только из
профессионального любопытства: хотел знать, чем живет Бальдер.
Перед сеансом, как это практикуется и сейчас в упрощенных типах
фантоавтоматов, он дал мне прочесть краткую тематическую программу, которая
дает соответствующее направление ходу воображения. Там было несколько фраз
о каких-то тайных стартовых площадках и предательских планах неожиданного
нападения; затем следовало описание результатов нападения, в частности
гибель людей, которым негде было спрятаться. Программа была отредактирована
примитивно, выводы шиты белыми нитками: "Вот что может с вами случиться,
если будете верить, что вы в безопасности".
Следуя указаниям Бальдера, я лег на кушетку под шлемом и попытался
представить себе то, что описывалось в программе. Изображение появилось
почти сразу после включения аппарата. Несомненно, аппарат был значительным
шагом вперед по сравнению с выпускавшимися до этого иллюзорами. Прежде
всего совершенно не наблюдалось сужения поля сознания. Я знал: то, что я
переживаю,- всего лишь мираж, но не мог избавиться от ощущения реальности
получаемых впечатлений. В какой степени? Скажу только, что теперь запрещено
создавать такие иллюзоры.
Что я видел? Это была настолько чудовищная картина, что еще и сегодня я
чувствую нервную дрожь при одном лишь воспоминании. Кроме того, все
разыгрывалось с какой-то железной логикой.
...Мог ли я вмешаться? Конечно, я мог спасти того или иного человека,
изменить траекторию снаряда, помешать дому рухнуть, но я не мог остановить
катаклизм. Ты же понимаешь. можно изменить направление изображаемой
картины, предупреждая события, но нельзя повернуть ход событий. А иллюзор,
черпая информацию из подсознания, поражает неожиданностями, происшествиями,
которые невозможно предвидеть.
Я выдержал под шлемом едва десять минут - мне показалось, что я пережил
целые недели войны. Я был так возбужден, что даже Бальдер испугался, не
переборщил ли он. На моих ладонях и лице выступили красные пятна, а позже -
сыпь.
Это была действительно адская картина. А ведь то, что я знал об атомной
войне, сводилось к одной книге о Хиросиме, нескольким, медицинским
учебникам из области радиологической защиты и популярным статьям в газетах,
прочитанным много лет назад. Что же должен был видеть под шлемом Бальдер?!
Ведь его воображение было просто перенасыщено этими проблемами!
После сеанса Бальдер сам отвез меня домой. Помню, по пути он говорил о
том, что при серийном выпуске придется уменьшить рельефность ощущений...
Неделю спустя поздно вечером мне позвонила Ника и попросила немедленно
приехать к отцу.
Генерала я застал в кабинете. Он был очень бледен, а в его глазах
нетрудно было прочесть страх. Он приказал дочери оставить нас одних и,
когда двери закрылись, начал очень сумбурно объяснять, почему вызвал меня.
Оказалось, что во время экспериментов с иллюзором он получил сильный шок.
Шок наступил под влиянием сцены, причин которой он не в состоянии себе
объяснить, а ему не хочется посвящать специалистов из БЭК в свои
психологические переживания. Я ответил, что вряд ли смогу ему помочь, что
не знаком с конструкцией иллюзоров, но он упорно твердил, что хочет вместе
со мной разобраться в случившемся. Он сам неплохо разбирается в принципах
действия аппаратуры, которая, кстати сказать, по мнению главного
конструктора, вполне исправна. Здесь же скорее всего дело не в технической
ошибке, а в психофизиологическом явлении, и поэтому моя помощь совершенно
необходима.
Темой фантовизий Бальдера, как легко можно догадаться, были его мечты,
которых он уже не мог осуществить. Он участвовал в гигантских военных
операциях, разрабатывал и проводил в жизнь далеко идущие стратегические
планы, победно разрешал какие-то страшно сложные тактические поединки,
проводил апокалиптические операции, принимая в них подчас непосредственное
участие...
Мания экспериментирования на иллюзорах исходила у Бальдера из желания
создать себе суррогат собственного мира, в котором он был бы тем, кем хотел
быть наяву. В то же время, будучи человеком, привыкшим к реальному
мышлению, он не мог жить иллюзиями. Тогда он попытался обосновать свои
эксперименты практическими замыслами более общего характера... Ты прав!
Политическими! Именно это я имел в виду. Бальдер действительно верил, что,
выпуская иллюзоры и подсовывая зрителям среди многих программ также
программы, рельефно представляющие современную войну, он сможет возбудить
беспокойство и привести к новому росту напряжения. Если назвать вещи своими
именами, он стремился создать вспышку военного психоза. Ты прав, это
бессмысленно. Результат получился совершенно противоположный. Я думаю, что
именно потому его так обеспокоила моя реакция. Но, видимо, он до конца так
и не смог этого понять.
Чего он испугался во время сеанса? Картины войны для него, пожалуй,
были... даже приятны. Это была его стихия, мир его мечты. У него там были
свои излюбленные герои и враги, на которых он концентрировал всю свою
ненависть. Один из таких "положительных фантомов", разумеется по оценке
Бальдера, являлся ему почти во всех сеансах, часто переходил с ним из сцены
в сцену. Молодой лейтенант, удивительно отважный, всегда побеждающий
противника. "Хитрый, как лиса, и быстрый, как орел",- говорил о нем
Бальдер. Этот офицер в опасный момент всегда оказывался рядом с генералом и
неоднократно спасал ему жизнь. Он был жесток с врагами, но Бальдер
полностью оправдывал его, потому что, как он говорил, на войне это
необходимо, на войне надо быть жестоким.
Каждая фантовизия, как ты знаешь, немного отличается от других, однако
некоторые сцены иногда повторяются. Это так же, как во сне. Так вот, в
одной иэ время от времени повторяющихся сцен, особенно жестокой с нашей
точки зрения, этот лейтенант убивал девушку-негритянку. Поджигал огнеметом
деревянный барак, в котором она была заперта. Бальдер оправдывал и это:
строение надо было уничтожить, а о том, чтобы брать пленных, не было и
речи...
Ты говоришь? сумасшедший садист? Картины рождались в его мозгу? В данном
случае ты ошибаешься. Это была не фантазия, а воспроизведение, воспоминание
о действительном случае. Я докопался до объяснения уже после смерти
Бальдера. Первой военно-полицейской операцией, в которой он принимал
участие, было "умиротворение" одного африканского поселка, жители которого
помогали партизанам... Вполне возможно, что тогда сожгли какую-то девушку и
эта сцена произвела сильное впечатление на Бальдера. А потом в фантовизиях
это приобрело характер навязчивой идеи.
Ты говоришь, совесть? Может быть, он хотел таким образом заглушить ее?
Кто знает, может быть, и так. Однако не надо спешить с выводами. Все было
не так просто, как тебе кажется. Смерть какой-то неизвестной молодой
негритянки не производила на генерала особого впечатления. В каждой
фантовизии он видел тысячи еще более страшных вещей. Но однажды произошло
нечто совершенно неожиданное. В кульминационный момент, когда лейтенант
поджигал барак, Бальдер услышал отчаянный крик девушки и вдруг осознал, что
это голос... его дочери. Тут он впервые испугался, ведь там, в пламени
гибнет его Ника. Он совершенно забыл, что это только искусственно вызванная
галлюцинация, и хотел кинуться в огонь, но офицер опять спас ему жизнь -
схватил и не пускал, пока барак не рухнул.
В этот момент генерал взял себя в руки и прервал сеанс, но воспоминание о
потрясающей сцене крепко засело у него в мозгу. Он был так взволнован, что
в эту ночь смог заснуть, только приняв снотворное. На следующий день он не
смог побороть желание воспроизвести эту сцену, чтобы убедиться, что подобие
голоса было только случайностью. Он решил сознательно, усилием воли
руководить фантовизией, чтобы она протекала согласно его желанию. Она не
сможет не подчиниться ему. И тогда он обретет покой.
Но Бальдер не принял во внимание одного... Да, ты прав, именно
подсознания! То, что он увидел,- на этот раз он не только услышал, но и
увидел,- было для него таким ужасным потрясением, что он не выдержал и
прервал сеанс. В тот же день он вызвал генерального конструктора и приказал
как можно тщательнее проверить действие аппаратуры. Все было в порядке.
Вечером он предпринял еще одну попытку. На этот раз он пытался активно
противодействовать фантому, но тот был сильнее. Более того, каждая
следующая фантовизия становилась все ужаснее. Наконец, желая заглушить
воспоминания, Бальдер попытался воссоздать иные варианты программы и
старался думать только о том, что давало ему когда-то наибольшее
удовлетворение. Но, к его ужасу, у всех гибнущих людей был голос Ники
Бальдер...
Сеанс закончился шоком и психическим потрясением. Именно тогда он вызвал
меня. Я пытался, как умел, объяснить ему причины явления. Говорил, что
иллюзорные картины не что иное, как сон наяву, свободный бег ассоциаций,
только в ограниченной степени подчиняющийся контролю воли и внешнему
программированию. Говорил, что все когда-либо записанное в памяти может
быть использовано как материал для миражей.
Но он не мог успокоиться. Я прописал ему различные психотонические
средства, посоветовал уехать и изменить окружение, а прежде всего
категорически запретил дальнейшие попытки преобразовать фантовизию.
Что? Голос? Не ломай себе голову. Объяснение было совершенно простое. Я
потом подробно расспросил Нику о том дне, когда у Бальдера случился первый
шок. Оказалось, что генерал забыл закрыть дверь на ключ. Во время сеанса в
кабинет случайно зашла Ника и увидела отца лежащим под шлемом. Ей
показалось, что он потерял сознание, и она испуганно вскрикнула, а тогда он
начал кричать: "Нет, нет! Пусти меня! Прочь!" Позже она боялась сказать ему
об этом...
На третий день после моего визита Бальдер сам позвонил мне и сказал, что
решил послушаться моего совета и уехать на длительный отдых. Он казался
спокойным, однако под конец разговора неожиданно спросил, а что, если он
сам во время сеанса уничтожит этого проклятого фантома-офицера. Я ответил,
чтобы он ни в коем случае не смел продолжать экспериментов. Он уверил меня,
что я могу быть спокоен: никакой глупости он не совершит...
Это был наш последний разговор.
