- Они в доме, - сообщил Алехин.
- Застыл?
- Если бы не дрожал, то совсем бы замерз, - отшутился Алехин.
- На вот, погрейся. - Поляков подвинул к нему трофейный, с идиллическим баварским пейзажем розоватый термос, известный, наверно, всему Управлению. - И булочку бери...
Алехин налил из термоса в стакан крепкого душистого чая, завариваемого подполковником самолично по какой-то своей особой методе, опустился на стул у приставного столика и, положив в рот кусочек сахара, с удовольствием сделал несколько глотков.
Перед Поляковым лежал лист бумаги с десятью, наверно, строчками, исчерканными, со вставками, исправлениями и двумя вопросительными знаками синим карандашом. Алехин взглянул мельком, подумал, что это, очевидно, текст для одной из точек радиоигры, дела столь кон-
[105]
фиденциально-секретного, что и смотреть туда больше не стал.
Он знал, что каждая буковка в таких документах утверждается Москвой, согласовывается, если содержит дезинформацию, с Генеральным штабом, но продумать и составить текст должен Поляков, вся ответственность на нем, и Алехин пожалел, что пришел не вовремя.
Его восхищало в Полякове умение при любых обстоятельствах сосредоточиться, отключиться от всего в данную минуту второстепенного, а главным сейчас для подполковника были, очевидно, эти исчерканные строчки.
Помедлив, Алехин взял сиротливо лежавшую на блюдце булочку, маленькую - из офицерской столовой. Он так зазяб и проголодался, что съел бы сейчас десяток таких крохотулек, а то и больше. Подобные по форме пышечки пекли и дома, только не на противне, а в печи, тоже из пшеничной муки, но деревенского, не машинного помола. Те, разумеется, были несравненно вкусней, особенно со сметаной.
Он вспомнил, как весной или осенью, продрогший, возвращался в сумерках с полей в тепло родной избы, и радостный крик дочки, и необыкновенные щи, и горячие блины, и соленые грузди, и квас... Все это казалось теперь призрачным, совершенно нереальным...
- Вчера они опять выходили в эфир, - вдруг спокойно сообщил Поляков.
- Где?! - От неожиданности Алехин поперхнулся куском булки.
- В тридцати - сорока километрах к востоку от Шиловичского леса. - Поляков поднял голову, и Алехин увидел, что он переключился и думает теперь о разыскиваемой рации. - Передача велась с движения, очевидно с автомашины. Любопытно, что ни одного случая угона за последние трое суток не зафиксировано.
- Есть дешифровка? - быстро спросил Алехин.
- Пока нет. Они каждый раз меняют ключ шифра. Ты пей. И наливай еще.
- Спасибо. Во сколько они выходили в эфир?
- Между семнадцатью двадцатью и семнадцатью сорока пятью.
- Николаев и Сенцов в этот час были в городе, - констатировал Алехин, - под нашим наблюдением.
- В данном случае у них железное алиби. Кстати, на них уже есть ответ. Как быстро исполнили, а?.. Сообщают сюда, в Лиду, но почему-то на имя генерала... Странно...
"Когда-нибудь он нарвется!" - разумея Таманцева, со злостью подумал Алехин и тут же про себя отметил, что
[106]
если бы не "элементы авантюризма", ответ был бы не раньше чем еще через сутки.
А Поляков уже достал из папки листок бумаги и прочел:
- "Проверяемые вами капитан Николаев и лейтенант Сенцов действительно проходят службу в воинской части 31518. В настоящее время командированы в район города Лида с целью децентрализованной заготовки сельхозпродуктов для штабной столовой". Так что их появление на хуторах вполне объяснимо, - заметил Поляков. - "Никакими компрматериалами на проверяемых вами лиц не располагаем".
- Вот так, выходит, сутки впустую! - огорченно сказал Алехин.
- Я должен сейчас выехать в Гродно, - словно оправдываясь, сообщил Поляков, - ночью, очевидно, вернусь в Управление. Позвони обязательно... Очень жду дешифровку первого и вчерашнего перехватов. Загляни сюда днем, - посоветовал он, - возможно, что-нибудь будет.
- А может, они вовсе не те, за кого себя выдают? Может, в группе четверо и передачу с движения вчера вели двое других?.. Все же поставим точку! Взгляну-ка я на них в упор и пощупаю документы, - предложил Алехин; он смотрел на Полякова, ожидая одобрения, но тот, кажется, снова углубился в свои строчки. - Децентрализованная заготовка сельхозпродуктов в тылах другого фронта - это самодеятельность, причем незаконная. Интересно, что мне-то они скажут о цели командировки?.. Прихвачу кого-нибудь из комендатуры, - упорно продолжал Алехин, - для вида зайдем и в соседние дома...
- Разумно, - подняв голову, согласился Поляков. - Но время лишне не трать!..
36. АЛЕХИН
К хозяйке дома номер шесть по улице Вызволенья, пани Гролинской, я отправился с одним из офицеров городской комендатуры, немолодым, совершенно лысым и весьма толковым капитаном, понимавшим все с полуслова. Он свободно говорил по-польски, очевидно, много раз выполнял подобные роли, и, если бы еще относился ко мне без некоторого подобострастия, работать с ним было бы истинным удовольствием.
Чтобы не вызвать подозрения, мы побывали и во всех соседних домах, в десяти или в одиннадцати, хотя, по комендантским учетам, лишь в трех из них размещались военнослужащие. Как и всегда, маскирование - инсцени-
[107]
ровка общей сплошной проверки - заняло большую часть времени.
Раннее солнце миллионами капелек сверкало на траве, на листьях и на крышах, но еще нисколько не грело. Где-то там, в конце улочки, в мокрых холодных лопухах, за канавой, располагался Блинов. Лежал он хорошо: я раза четыре поглядывал в ту сторону, но определить, в каком месте он находится, так и не смог.
Как и ночью, мыслями я то и дело возвращался к Таманцеву. Мы здесь, по сути, ничем не рисковали, ему же в случае появления хотя бы одного Павловского предстояла ожесточенная схватка. Я не мог не думать о Таманцеве;
впрочем, сомнение, правильно ли там выбран объект для засады - не пустышку ли тянем? - и по сей час не оставляло меня.
Пани Гролинская, для своих шестидесяти лет очень моложавая и подтянутая, в этот ранний час занималась уборкой: развесив на штакетнике половики, как раз принялась их выбивать.
Мы поздоровались, капитан сообщил, что мы из комендатуры "по вопросам расквартирования", и поинтересовался, есть ли у пани на постое военные.
- Так, - приветливо отвечала она.
- А разрешение комендатуры?.. Документ?.. - почти одновременно осведомились мы.
- Проше пана. - Она с улыбкой пригласила нас в дом.
Когда мы подходили к ее палисаду, я заметил позади дома, на соседнем участке, пожилую женщину, возившуюся на огороде и что-то при этом недовольно бормотавшую по-польски. Завидев нас, она выпрямилась и, глядя недобро большими светлыми глазами, забормотала с возмущением еще громче.
Вместе с пани Гролинской мы прошли в комнату, обставленную добротной старинной мебелью. Первое, что бросалось в глаза - уже в кухне, - чистота и аккуратность.
Из лежавшей в ящике комода домовой книги хозяйка достала маленькую бумажку - талон со штампом комендатуры - и протянула ее капитану: "Проше пана"; тот посмотрел и передал мне.
В верхней графе талона было вписано: "К-н Николаев, л-нт Сенцов".
- Срок разрешения истек в полночь, - вполголоса напомнил мне капитан.
- А где они? - справился я и посмотрел на дверь в другую комнату.
Я не сомневался, что подлинные или мнимые Николаев
[108]
и Сенцов слышат и слушают наш разговор - не спят же они в такое прекрасное утро, в восьмом часу.
- Официэры?.. Уехали.
"Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!"
- Как - уехали? - Я старался сохранить спокойствие. "Очевидно, в те полтора часа, когда я отсутствовал. Значит, Блинов пошел за ними. Это трудно и рискованно - на безлюдных улицах..." - Когда уехали?
- Ночью...
Невероятно! Мы же лежали буквально в десяти метрах от калитки - тут что-то не так... мы не могли их прозевать.
А пани Гролинская рассказывала, что эти "официэры" вчера поздно вечером распрощались с ней, она вот и комнату после них уже убрала.
Они перешли на другую квартиру (где однажды в июле уже останавливались), потому что у нее нет подходящего сарая, а им нужен на день сарай для скотины. Мол, эти "официэры" занимаются заготовкой продуктов для своей части, ездят по округе и закупают в основном овец и свиней, а вчера к ночи должна была прибыть машина, они соберут все из деревень в Лиду, погрузят и увезут. Она не преминула заметить, что никогда не держала никаких животных, кроме породных охотничьих собак, - ими увлекался ее покойный муж.
Говоря, что уже убрала за офицерами, она открыла дверь в соседнюю комнатку - две аккуратно заправленные кровати, стол, цветы на окне, порядок и чистота.
Сочинить с ходу эту историю про заготовку овец и свиней (что вполне соответствовало цели командировки подлинных Николаева и Сенцова) она, разумеется, не могла:
несомненно, она повторяла то, что слышала от своих постояльцев. Вопрос только в том, правда это или всего-навсего легенда, прикрывающая другую их деятельность.
Я знал немало случаев, когда вражеские агенты действовали в прифронтовой полосе под видом всякого рода интендантов, представителей армейских хозяйственных служб. Децентрализованная заготовка сельхозпродуктов - отличное прикрытие для передвижения и разведки в оперативных тылах.
Свеж у меня в памяти был и прошлогодний случай. Разыскивая по данным радиоперехвата немецкую разведгруппу, мы заподозрили трех человек, имевших безукоризненные экипировку и все офицерские документы. Сделали запрос, и нам подтвердили, что такие-то "действительно проходят службу в части" и что они девять дней назад выбыли в командировку сроком на месяц "в указанный вами район".
[109]
Хорошо, что мы не удовлетворились этим ответом. Как впоследствии выяснилось, те, кто "проходил службу", были убиты на вторые сутки после отъезда из части. Их трупы спустили под лед, а документы, в частности командировочные предписания, до момента ареста успешно использовались тремя заподозренными нами лицами. (Удостоверения личности, продовольственные аттестаты и вещевые книжки на имя убитых они заполнили сами, используя запасные комплекты документов - резервные чистые бланки, полученные от немцев.)
Как и большинство пожилых поляков, пани Гролинская неплохо говорила по-русски, причем отвечала без пауз и обдумывания, держалась с достоинством и приятным кокетством. В светлом фартучке поверх темного строгого платья, не по возрасту гибкая, легкая в движениях, она походила на гимназистку. Лицо у нее было горделивое, тонкое и приятное.
В городском отделе милиции, куда перед комендатурой я заскочил, мне, как иногда случается, повезло. Помощник дежурного по горотделу, немолодой лейтенант, обслуживал участок, куда входила улица Вызволенья, и вместо кратких установочных данных, на что я мог рассчитывать в столь ранний час, я узнал о хозяйке дома номер шесть, наверно, все, что было о ней известно местным органам.
Гролинская Стефания, 1883 года рождения, уроженка Белостока, из семьи мелкопоместного шляхтича, образование - женская гимназия, по профессии модистка, перед войной владела небольшим пошивочным ателье, сгоревшим в первую неделю военных действий. В период оккупации проживала в Лиде, подрабатывала шитьем женской одежды. Муж был моложе ее на десять или двенадцать лет - эту деталь особо отметил участковый.
В большой комнате, где мы разговаривали, на стене висело несколько фотографий; я успел потихоньку разглядеть изображенные на них лица, выделил и запомнил троих.
На высоком берегу реки, опершись на локоть, лежал благообразный суровый старик; я без труда узнал в нем Пилсудского - хозяйке дома, пожилой польке, он, по всей вероятности, представлялся национальным героем.
На другом снимке над тушей убитого кабана красовался щеголеватый мужчина с усиками и прилизанными волосами, в охотничьем костюме, с ружьем и патронташем; фатоватое, самодовольное лицо - как я предположил, муж пани, Тадеуш Гролинский.
