самобытной культуры, а что его удел подражать во всем европейской культуре.
"Для нас важно, - пишет В. Ключевский, - в какое отношение к
действительности ставили русского человека заграничные идеи. Между первой и
последней не было ничего общего! Русская действительность создавалась без
всякой связи с действительностью Западной Европы. Русские народные понятия
текли не из тех источников, из которых вытекли идеи французской
просветительной литературы. Русский образованный человек вращался в русской
действительности, на его плечах тяготели факты русского прошлого, от
которого он никуда уйти не мог, ибо эти факты находились в нем самом, а ум
его наполнен был содержанием совсем другого происхождения, совсем другого
мира.
Это очень неестественное положение. Обыкновенно общество и отдельные
лица, вращаясь среди внешних явлений и отношений, для оценки их имеют и
свои понятия и чувства. Но эти понятия и чувства родственны по
происхождению с окружающими явлениями и отношениями. Это просто осадок
житейских наблюдений. Значит, в каждом правильно сложившемся миросозерцании
факты и идеи должны иметь одно происхождение, и только при таком родстве
могут помогать друг другу, - ибо факты умеряют идеи, а идеи регулируют
факты. Русский образованный ум в XVIII в. стал в трагикомическое положение:
он знал факты одной действительности, а питался идеями другой. Начала у
него не сходились и не могли сойтись с концами. Вот когда зародилась
умственная болезнь, которая потом тяготела над всеми нисходящими
поколениями, если мы только не признаемся, что она тяготеет над нами и по
сие время. Наши общие идеи не имеют ничего общего с нашими наблюдениями - и
мы плохо знаем русские факты и очень хорошо не русские идеи".
Вот именно потому, что общие идеи русских историков не имели ничего
общего с фактами русской истории, мы до сих пор очень "плохо знаем русские
факты и очень хорошо не русские идеи".
А противоречили фактам наши историки западнического толка потому,
что они все время выполняли политический заказ русской революционной и
"прогрессивной" интеллигенции и доказывали во что бы то ни стало, что
Московская Русь во всех отношениях на краю бездны и что ее спас своими
"гениальными. реформами " сын Тишайшего царя - Петр I.
Все наши крупные историки были принуждены писать свои "очерки" и
"курсы" в угодном для нашей западнической интеллигенции духе. А
интеллигенции этой они боялись больше чем казенной цензуры.
Быть или не быть историку почитаемым и уважаемым профессором - это
всецело зависело от того, какую оценку его курс истории получит в кругах
западнической интеллигенции, желавшей завершить начатое Петром I.
Разгромленная Петром и его преемниками русская православная церковь
не смогла вернуть свою роль духовной водительницы нации. Национально
мыслящие люди были надолго устранены Петром I и его преемниками, так же,
как и духовенство, от активного участия в разработке русского национального
миросозерцания. Разгул западнических идей среди высших классов России,
после совершенной Петром I революции, не мог не оказать своего влияния и на
носителей монархической власти. Удивляться этому не приходится. Ведь
идеологическая концепция самодержавия, выкованная Московской Русью, Петром
I была заменена европейской идеологией абсолютизма.
Только в лице Павла I, вместо дворянских царей, на троне впервые,
после Петра I, появляется снова общенародный царь. Ключевский указывал, что
если собрать все анекдоты о Павле I, выдуманные его врагами, то "подумаешь,
что все это какая-то пестрая и довольно бессвязная сказка: между тем, в
основе правительственной политики (Имп. Павла), внешней и внутренней,
лежали серьезные помыслы и начала, заслуживающие наше полное сочувствие".
В. О. Ключевский так оценивал короткую государственную деятельность
Павла I:
"Павел был первый противодворянский царь этой эпохи (...), а
господство дворянства и господство, основанное на несправедливости, было
больным местом русского общежития во вторую половину века. Чувство порядка,
дисциплины, равенства было руководящим побуждением деятельности Императора,
борьба с сословными привилегиями - его главной целью".
Дворянам и масонам такой царь не нужен и они убивают Павла I.
Возведенный на престол ими сын Павла - Александр I - опять принужден быть
только дворянским царем. Воспитанный республиканцем Лагарпом, Александр I,
по своим взглядам наполовину монарх - наполовину республиканец. Очень
искажено у него и религиозное сознание. Православие у него смешано с
различными европейскими формами мистицизма.
После победы над Наполеоном Александр I не хотел восстановления
законной монархической власти в лице Бурбонов. Он был не прочь, чтобы
французскую монархию возглавили сподвижники Наполеона - Бернадотт или
Евгений Богарне. Об этом мы имеем точное историческое свидетельство от
представителя династии Бурбонов, барона де Витроль.
В своих мемуарах он передает следующие слова Александра I:
"...А, может быть, благоразумно организованная республика больше
подошла бы к духу французов? Ведь не бесследно же идеи свободы долго зрели
в такой стране, как ваша. Эти идеи делают очень трудным установление более
концентрированной власти." (7)
Так, воспитанный республиканцем Лагарпом, русский царь выступает в
роли защитника республиканского образа правления.
IV
Можно ли найти более ясный пример затемнения монархического сознания
у представителя монархической власти, чем этот?
Только младшему сыну Павла I, императору Николаю I, подавившему
масонский заговор декабристов и обуздавшему дворянство, удается стать снова
народным царем.
В его царствование, сначала в лице Пушкина, а затем в лице
славянофилов начинается возрождение русских идеалов. Герцен писал, что на
великое явление Петра I Россия ответила явлением Пушкина. Это обычная ложь
выучеников русских масонов. В духовном смысле Пушкин есть победа русского
национального сознания над европейскими идеями, выросшими в результата
совершенной Петром I революции. Пушкин, первый русский образованный
человек, сумевший до конца духовно преодолеть засилье европейских идей.
Большая часть русского образованного общества, вплоть до появления Пушкина,
загипнотизирована идеями европейского масонства, она свыкается с мыслью,
что Европа является носительницей общемировой культуры и Россия должна идти
духовно в поводу у Европы. Впервые законченно формулировал эту точку зрения
западников духовный наставник юного Пушкина Чаадаев в своих "Философических
письмах":
"Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества
отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему
не научили его. Мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем
не содействовали прогрессу человеческого разума и все, что нам досталось от
этого прогресса, исказили. С первой минуты нашего общественного
существования мы ничего не сделали для общего блага людей...
Ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной ниве нашей родины,
ни одна великая истина не вышла из нашей среды".
Таков был логически честный идейный вывод сторонников духовной
европеизации России, начатой Петром I. Пушкин, в лице которого русская
духовная стихия получила могучего выразителя, дает знаменитую отповедь
своему бывшему духовному наставнику. Спор Пушкина с Чаадаевым, это спор
русского человека, переборовшего духовные соблазны европейских политических
идей, принесенных в Россию масонством, с русским европейцем, оказавшимся
пленником этих идей. К концу своей жизни и религиозно, и политически Пушкин
был чисто русским человеком.
С течением времени, под влиянием политических идей масонства и
порожденных этими идеями политических и социальных учений, в сороковых
годах девятнадцатого столетия в России окончательно оформляется
космополитически настроенный слой людей, который позже получает
наименование интеллигенции. Это духовные отпрыски западной культуры, детище
русского масонства, шедшего на поводу у европейского масонства. Это почти
совершенно денационализированные люди, русские только по происхождению.
То, что русская интеллигенция является духовным детищем русского
масонства признают даже виднейшие представители русской интеллигенции. Н.
Бердяев в "Русской Идее", например, заявляет:
"Масоны и декабристы подготовляют появление русской интеллигенции,
которую на западе плохо понимают, смешивая с тем, что там называют
"intellectuels".
Судьба предназначала Пушкину роль духовного вождя, восстановителя
духовных начал самобытной русской культуры. Но ранняя смерть уносит его.
Гоголя, идущего духовно вслед за Пушкиным, русские европейцы высмеивают и
прославляют мракобесом.
Попытка славянофилов утвердить русское национальное миросозерцание
не удастся и духовным руководителем высших кругов народа в 40 годы прошлого
века окончательно становится интеллигенция.
Слабое идейное сопротивление интеллигенции оказывает и власть и
русский образованный класс. Причина этого слабого идейного сопротивления
коренится в не разработанности русского политического миросозерцания.
В лице Достоевского и Н. Данилевского, автора "Россия и Европа",
русский национальный дух делает снова яростную попытку вырваться из
кандалов губительных европейских идей. Гениальный русский мыслитель
предупреждает русское образованное общество, в какую бездну заведет Россию
русская интеллигенция, Острым взором пророка он ясно видит, что проложенная
Петром гибельная дорога скоро достигнет края пропасти.
"Достоевский, первый из русских почувствовал и понял, что здесь то
именно, в Петербурге, Петровская Россия, "вздернутая на дыбы железной
уздой", как "загнанный конь" дошла до какой-то "окончательной точки" и
теперь "вся колеблется над бездной", - пишет Д. Мережковский в своей книге
"Толстой и Достоевский".
"Петровская реформа, - писал Достоевский, - продолжавшаяся вплоть до
нашего времени, дошла, наконец, до последних своих пределов. Дальше нельзя
идти, да и некуда: нет дороги, она вся пройдена".
А незадолго до смерти, в одном из своих предсмертных писем, он
высказался еще определеннее:
"...вся Россия стоит на какой-то окончательной точке, колеблясь над
бездной".
Но то, что видел величайший русский мыслитель, не видели уже многие.
Русская интеллигенция делала все, чтобы Россия провалилась в бездну.
"Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте революцию", -
вопил А. Блок.
Это был призыв, на который отзывались сердца почти всей
интеллигенции и многих представителей русского образованного класса.
Правда, начиная с Николая I, вплоть до последнего русского царя, в
душе русских царей идет идейный возврат к религиозным и политическим
идеалам Московской Руси, которые зовет вперед по дороге творчества
самобытной великой культуры. Николай II снова приходит к пониманию того,
что возглавителем православной церкви должен быть не царь, а Патриарх.
Просыпается национальное сознание и в русском образованном обществе,
долгие годы пассивно созерцавшем разрушительную работу интеллигенции. Но
время было уже потеряно. Началась война, вслед за ней пришла революция,
возглавленная масонской пятеркой и Россия рухнула в бездну.
II. МИФ О ТОМ, ЧТО РОССИЯ ПОСЛЕ ПЕТРА I ОСТАЛАСЬ В РУССКИХ РУКАХ И
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ СОЗДАННОЙ ИМ "РУССКОЙ ЕВРОПИИ"
Свернув Россию с исторического пути, Петр I толкнул ее на ложный
путь, который в конце Петербургского периода завершился грандиозной
катастрофой. Оценки деятельности Петра, вроде того, что после его смерти
"Россия оказалась в зените славы и могущества", что это была "буря,
очищающая воздух", что "Петр оставил судьбу России в русских руках", - все
это пышные, безответственные фразы, не имеющие никакого отношения к
