Коминий
Идем в палатку. Запеклось от крови
Твое лицо. Пора уже подумать
О перевязке. Ну, идем скорей.
Уходят.
СЦЕНА 10
Лагерь вольсков.
Трубы и рожки. Входит окровавленный Тулл Авфидий, с ним несколько воинов.
Авфидий
Наш город взят.
Первый воин
Но возвратится к нам
На выгодных условьях.
Авфидий
На условьях!
Хотел бы стать я римлянином, если
Как вольск быть не могу самим собой.
Условья! Да какие там условья
Для тех, кто побежден! - С тобою, Марций,
Пять раз я бился, и разбит пять раз,
И буду вновь разбит, хотя б встречались
Мы так же часто, как едим. - Клянусь
Стихиями, когда мы вновь сойдемся
Лицом к лицу, - иль он меня убьет,
Иль я его. Былое благородство
Мой гнев утратил. Если раньше думал
Я Марция сломить в бою, как равный,
То я теперь готов на все: не силой,
Так хитростью возьму.
Первый воин
Он сущий дьявол!
Авфидий
Смелей его, но не хитрее. Доблесть
Во мне он отравил клеймом позора,
И от себя теперь я отрекаюсь.
Каким бы ни был он: нагим, больным
Иль спящим; где бы ни был он: во храме,
На Капитолии, у алтаря
В часы молитв и жертвоприношений,
Когда стихает злоба, - никакие
Обычаи и ржавые законы
Не победят моей вражды к нему.
Когда б его я встретил в отчем доме
И защищал его мой брат родной,
То даже там, забыв гостеприимство,
Я руку в сердце у него б омыл.
Идите в Кориолы и узнайте,
Что там решили и кого отправят
Заложниками в Рим.
Первый воин
А ты куда?
Авфидий
Пойду я в рощу кипарисов, к югу
От мельниц городских. Там ждут меня.
Туда ты и явись ко мне с вестями,
Чтоб знал я, что мне делать.
Первый воин
Все исполню.
Уходят.
АКТ II
СЦЕНА 1
Рим. Площадь.
Входят Менений и народные трибуны Сициний и Брут.
Менений
Я слышал от авгура, что к вечеру будут вести.
Брут
Хорошие или дурные?
Менений
Не такие, каких народу хочется: он ведь Марция не любит.
Сициний
Чему ж тут удивляться: зверь и тот понимает, кто ему друг.
Менений
А скажи-ка на милость, кого любит волк?
Сициний
Овечку.
Менений
Да, чтобы сожрать ее; голодный плебс хотел бы поступить так же и с
благородным Марцием.
Брут
Истинная овечка, только блеет по-медвежьи.
Менений
Медведь-то он медведь, да живет как овца. Вот вы оба - люди пожилые.
Ответьте-ка мне на один вопрос.
Оба трибуна
Ладно, спрашивай.
Менений
Назовите мне хоть один порок, которым Марций не был бы беден, а вы - не
богаты.
Брут
Да он ни одним не беден: у него любого хоть отбавляй.
Сициний
Особенно высокомерия.
Брут
А хвастливости еще больше.
Менений
Вот это странно. А известно ли вам самим, за что вас в городе осуждают
- не все, разумеется, а мы, именитые люди? Ну, известно?
Оба трибуна
Так за что же нас осуждают?
Менений
Вы тут сейчас про высокомерие толковали... А вы не рассердитесь?
Оба трибуна
Нет-нет, продолжай.
Менений
Впрочем, если и рассердитесь, беда невелика: ведь все ваше терпение
малейший пустяк расхитить может. Поэтому дайте себе волю и злитесь в свое
удовольствие. Итак, вы порицаете Марция за высокомерие?
Брут
Но мы одни.
Менений
Знаю, что одни вы немногого стоите. Зато помощников у вас хватает; не
будь их, ваши поступки были бы только смешны. Вы же разумом - сущие
младенцы, и одни много не сделаете. А не худо бы вам на самих себя
посмотреть да полюбоваться своими драгоценными особами! Ох как не худо бы!
Брут
А что мы увидели бы?
Менений
А увидели бы вы пару негодных, спесивых, наглых, упрямых трибунов -
проще сказать, дураков, каких Рим не видывал.
Сициний
Мы тебя, Менений, тоже хорошо знаем.
Менений
Да, меня все знают за весельчака патриция, который не дурак выпить
кубок подогретого вина, не разбавленного ни единой каплей тибрской воды.
Худого же про меня говорят лишь то, что я таю от первой слезы просителя,
вспыхиваю, как трут, от каждого пустяка и больше знаком с тыльной частью
ночи, чем с лицом утра. Я не стану злобу про себя таить: у меня что на уме,
то и на языке. Уж если я встретил двух таких государственных мужей, как вы
(Ликургами вас, конечно, не назовешь!), и если меня воротит от питья,
которое вы мне преподносите, то я морщусь не стесняясь. Не могу же я
признать, что ваши милости говорят разумно, если в каждом звуке ваших речей
слышу ослиный рев. Когда другие назовут вас людьми почтенными и серьезными,
я еще смолчу; но уж когда они станут утверждать, что лица у вас добрые, я
скажу, что это бессовестная ложь. Вы все это, конечно, и сами прочли на
карте моего микрокосма, но следует ли отсюда, что вы меня хорошо знаете?
Какие же такие изъяны выискала во мне ваша близорукая проницательность, что
вы смеете заявлять, будто хорошо меня знаете?
Брут
Что ты там ни говори, мы тебя все равно хорошо знаем.
Менений
Не знаете вы ни меня, ни себя, да и вообще ничего. Вы любите, когда
всякие оборванцы перед вами шапку ломают. Вы готовы целое утро убить на
разбор тяжбы между торговкой апельсинами и трактирщиком, да еще отложить до
следующего дня решение этого спора из-за ломаного гроша. А если у вас
схватит живот, когда вам надо выслушивать стороны, то лица у вас
перекашиваются, как у ряженых, терпение лопается, вы шумно требуете себе
ночной горшок и уходите, оставляя дело еще более запутанным, чем до вашего
разбирательства. У вас только один способ примирить тяжущихся: обозвать
мошенниками и правого и виноватого. Ну и замечательная же вы парочка!
Брут
Ладно-ладно, мы-то ведь знаем, что ты отменный балагур за столом, а вот
на Капитолии - плохой советчик.
Менений
Сами жрецы научились бы смеяться, попадайся им почаще такие
смехотворные дурни, как вы. Бородой вы и то трясете осмысленнее, чем
произносите самые лучшие свои речи, хотя для ваших бород даже подушка
портняжки или вьючное седло осла - чересчур почетная могила. А вы еще
жалуетесь, что Марций высокомерен! Да ведь он, на самый худой конец, стоит
больше всех ваших предков, начиная с Девкалиона, хотя лучшие из них были,
кажется, потомственными палачами. Пожелаю-ка я вам всего хорошего, а не то
слишком долгие разговоры с вами, пастыри плебейского стада, еще засорят мне
мозг. Беру на себя смелость распроститься с вами.
Брут и Сициний отходят в глубину сцены. Входят Волумния,
Виргилия и Валерия.
Что с вами, прекрасные дамы, благородные и чистые, как сама луна,
спустившаяся к нам на землю? Куда это так нетерпеливо устремлены ваши взоры?
Волумния
Достойный Менений, сын мой Марций подходит к Риму. Юноной заклинаю
тебя, не задерживай нас.
Менений
Что? Марций возвращается?
Волумния
Да, достойный Менений, и с великой славой.
Менений
(бросает шапку в воздух)
Прими мою шапку и мои благодарения, Юпитер! Неужели правда, что Марций
возвращается?
Виргилия и Валерия
Да-да, правда.
Волумния
Видишь, вот его письмо ко мне; сенату он прислал другое, жене - третье,
да и тебя, пожалуй, дома письмо ожидает.
Менений
Ну, сегодня у меня весь дом от радости запляшет. Неужели мне есть
письмо?
Виргилия
Есть, есть, я сама видела.
Менений
Письмо ко мне! Да оно мне на целых семь лет вперед здоровья придаст, и
я натяну нос моему лекарю. По сравнению с таким снадобьем самые мудрые
рецепты Галена - шарлатанство или, в лучшем случае, промывательное для
лошадей. А Марций не ранен? Он же никогда невредимым домой не возвращается.
Виргилия
Ах, нет, нет!
Волумния
Конечно, ранен, и я благодарна богам за это.
Менений
Я тоже - если раны не слишком тяжелые. Впрочем, они ему к лицу. Так,
значит, победа у него в кармане?
Волумния
Нет, Менений, - на челе. В третий раз он возвращается в дубовом венке.
Менений
А он, наверно, крепко приструнил Авфидия?
Волумния
Тит Ларций пишет, что они схватились один на один, но Авфидий бежал.
Менений
И правильно сделал, клянусь честью. Не сбеги он вовремя, Марций бы так
его разавфидил, что за все золото в кориольских сундуках я не захотел бы
очутиться на его месте. А сенату обо всем этом известно?
Волумния
(Виргилии и Валерии)
Идемте, милые. (Менению.) Да-да. Сенат получил письма от полководца
Коминия. Тот уверяет, что вся слава этого похода принадлежит моему сыну. Он
затмил свои прежние подвиги.
Валерия
В самом деле, о нем рассказывают чудеса.
Менений
