спускался ни один человек. Осознание необычности происходящего будто
опьяняло его, горяча кровь.
Но нет ли опасности вернуться в нормальное состояние?
- Принести тебе выпить? - осведомился механизм с обратной связью.
К тому времени Андерс был бесконечно далек от любви - насколько это
возможно для человека. Постоянное созерцание бездушной машины без всякого
намека на половые признаки отнюдь не способствует любви. Зато, правда,
стимулирует умственную деятельность наблюдателя.
Андерс уже не хотел прежнего, нормального состояния. Занавес
поднимался, и он горел желанием рассмотреть, что происходит там - в
глубине сцены.
Один русский ученый - Успенский, кажется - однажды сказал: "Мыслите в
иных категорях!"
Как раз то, чем он занимается сейчас и намерен заниматься всегда.
- Прощай, - внезапно проговорил он.
С полуоткрытым от неожиданности ртом машина проводила его взглядом до
выхода. Понятно, что замедленная реакция как следствие несовершенства
машины сдерживала ее эмоции. Потому она и молчала, пока хлопнула дверца
лифта.
- Ты был уже намного теплее там, в доме, - прошелестел голос внутри
его головы. - Но ты пока не во всем разобрался.
- Так расскажи мне! - предложил Андерс, слегка удивляясь своему
самообладанию. А ведь не прошло и часа, как он перешагнул через пропасть,
разделяющую его прежнего и настоящего - с полностью изменившимся
мироощущением, что, впрочем, представлялось ему совершенно естественным.
- Не могу, - произнес голос. - Ты должен сам все выяснить.
- Что ж, давай разберемся, - начал Андерс. Он окинул взглядом лес
уродливых сооружений из кирпича; ручейки улиц, согласно чьему-то плану
пробивающие себе дорогу среди архитектурных нагромождений. - Человеческая
жизнь, - сказал Андерс, - состоит из ряда условностей. Когда смотришь на
девушку, то следует видеть в ней матрицу, а не скрытую в ней
бесформенность.
- Верно, - несколько неуверенно согласился с ним голос.
- В принципе, формы не существует. Человек создает gestalt'ы и
вырезает форму из пустоты, которой у нас в изобилии. Это все равно, что
смотреть на определенное сочетание линий и говорить, что они представляют
собой некую фигуру. Мы глядим на груду вещества, извлеченную из общей
массы, и называем это человеком. Но, по правде говоря, человека нет как
такового. Есть только набор очеловеченных свойств, которые мы, по своей
близорукости, привязываем к тому веществу, чьей сущностью, неотделимой от
него, является его миропонимание.
- Ты не уловил суть вопроса, - раздался голос.
- Проклятье! - не выдержал Андерс. Он был уверен, что его рассуждения
двигались в правильном русле и в конечном итоге привели бы его к
величайшему открытию, к первопричине всего. - Думаю, у каждого найдется
что рассказать. На определенном отрезке жизни он смотрит на знакомый ему
предмет и не узнает его, поскольку в его глазах предмет лишился всякого
смысла. На какое-то мгновение gestalt теряет свою плотную непрозрачную
структуру, но... короткий миг истинного зрения уже позади. Разум
возвращается в рамки матрицы, в свое нормальное состояние. Жизнь
продолжается.
Голос молчал. Андерс все шел, углубляясь в архитектурные дебри
gestalt-города.
- Я, наверное, не о том? - спросил Андерс.
- Да.
Что бы это могло быть? - спросил он себя. Новыми, просветленными
глазами Андерс смотрел на окружающую его систему условностей, которую
когда-то называл своим миром.
На мгновение в сознании промелькнула мысль: а не вернется ли он в тот
мир, если голос вдруг перестанет руководить им? Да! - поразмыслив, решил
он. Возвращение стало бы неизбежным.
Но кто он такой, этот голос? И что он упустил в своих рассуждениях?
- Давай сходим на какую-нибудь вечеринку - посмотрим, какова она
изнутри, - предложил он голосу.
Вечеринка оказалась маскарадом, гости которого прятались за масками.
Но Андерс видел их насквозь, каждого в отдельности и всех в целом. Он
отчетливо, до боли, различал все побудительные причины их поступков и
мыслей. Взор его с каждой минутой становился все более проницательным.
Он заметил, что люди - не совсем индивидуумы. Конечно, каждый из них
- своего рода замкнутая система в виде сгустка плоти, использующая в
общении с другими системами слова из одного языка, - и в то же время их
нельзя назвать абсолютно замкнутыми.
Сгустки плоти были как бы частью убранства комнаты, практически
сливались с ним. Эти сгустки объединяла та мизерность информации, которую
им скупо отпускало их ущербное зрение. Они были неотделимы от производимых
ими звуков - несколько жалких обертонов из огромного запаса возможностей
звука. Они очень сочетались с холодными, безжизненными стенами, ничуть не
отличаясь от них.
Живые сценки, словно в калейдоскопе, менялись так быстро, что Андерс
не успевал сортировать новые впечатления. Теперь он знал, что эти люди
существуют лишь как матрицы, имея под собой ту же основу, что и звуки,
которые они издают, и предметы, которые они, как им кажется, видят.
Gestalt'ы, сыплющиеся сквозь решето безбрежного и невыносимого в
своей реальности мира.
- А где Джуди? - спросил его один из сгустков плоти.
Картинные манеры этого жеманного типа обладали достаточной
выразительностью, чтобы убедить другие сгустки в реальности их обладателя.
На нем был кричащий галстук как лишнее свидетельство его принадлежности к
реальности.
- Она больна, - обронил Андерс.
Плоть затрепетала, проникшись мгновенным сочувствием. Выражение
напускного веселья сменилось выражением напускной скорби.
- Надеюсь, ничего серьезного, - заметила разговорчивая плоть.
- Ты становишься теплее, - сказал голос Андерсу.
Андерс посмотрел на стоящее перед ним существо.
- Ей недолго осталось жить, - сообщил он.
Плоть заколыхалась. Желудок и кишечник сократились в пароксизме
сострадания и опасения за жизнь Джуди. Плоть выпучила глаза, губы ее
задрожали.
Кричащий галстук не изменился.
- О Боже! Не может быть!
- Кто ты? - спокойно спросил Андерс.
- Что ты имеешь в виду? - призвала к ответу негодующая плоть,
привязанная к своему галстуку. Оставаясь безмятежной в своей сущности, она
в изумлении уставилась на Андерса. Ее рот подергивался - неопровержимое
доказательство того, что она вполне реальна и соответствует всем
необходимым и достаточным условиям существования. - Да ты пьян, -
усмехнулась плоть.
Андерс засмеялся и вышел на улицу.
- Есть еще нечто такое, что для тебя остается загадкой, - произнес
голос. - Но ты был уже горячим! Я ощущал тебя где-то рядом.
- Кто ты? - снова спросил Андерс.
- Не знаю, - признался голос. - Я - личность. Я есть Я. И я в
ловушке.
- Как и все мы, - заметил Андерс.
Он шагал по заасфальтированной улице, со всех сторон окруженный
грудами сплавленного бетона, силиката, алюминия и железа. Бесформенные,
лишенные всякого смысла груды, которые представляли собой gestalt-город.
Были еще и воображаемые демаркационные линии, отделяющие город от
города, искусственные границы воды и суши.
До чего все нелепо!
- Мистер, подайте монетку на чашечку кофе, - попросило его какое-то
жалкое существо, ничем не отличавшееся от других, не менее жалких существ.
- Иллюзорной сущности - иллюзорную монетку. Святой отец Беркли
[Джордж Беркли (1685-1753) - ирландский философ, отрицавший объективное
существование мира и утверждавший, что вещи представляют собой
совокупность ощущений и не существуют вне сознания. (Примеч. пер.)] подаст
тебе ее, - весело отозвался Андерс.
- Мне действительно плохо, - слезливо пожаловался голос, который, как
Андерс вдруг осознал, был просто последовательностью модулированных
вибраций.
- Правильно! Продолжай! - скомандовал голос.
- Прошу вас, уделите хоть несколько центов, - прозвучали вибрации,
претендующие на значительность.
Что же, интересно, скрывается за этими лишенными смысла матрицами?
Плоть, масса. А что это такое? Все состоит из атомов.
- Я действительно голоден, - пробормотали атомы, организованные в
сложную структуру.
Все состоит из атомов. Сочлененных между собой, да так, что и
свободного места между ними не остается. Плоть есть камень, камень есть
свет. Андерс взглянул на кучу атомов, которая претендовала на цельность,
значительность и разум.
- Не могли бы вы помочь мне? - спросило нагромождение атомов.
Это нагромождение, однако, идентично другим атомам. Всем атомам.
Стоит лишь проигнорировать запечатленные матрицы, и скопление атомов
начинает казаться беспорядочной мешаниной.
- Я не верю в тебя, - проговорил Андерс.
Груда атомов удалилась.
- Да! - вскричал голос. - Да!
- Я ни во что не верю, - сказал Андерс.
В конце концов, что такое атом?
- Дальше! - кричал голос. - Уже горячо! Дальше!
Что такое атом? Пустое пространство, окруженное пустым пространством.
- Абсурд!
- Но тогда все - обман! - воскликнул Андерс.
И вдруг он остался один. Лишь звезды одиноко мерцали в вышине.
- Именно! - пронзительно закричал голос в его голове. - Ничто!
Кроме звезд, подумал Андерс. Как можно верить...
Звезды исчезли. Андерс очутился в вакууме, в каком-то сером небытии.
Вокруг него была только пустота, заполненная бесформенным серым маревом.
Где же голос?
Пропал.
Андерс чувствовал, что и марево это - всего лишь иллюзия. Затем
исчезло все.
Абсолютная пустота, и он в ней.
Где он? Что это значит? Разум Андерса пытался осмыслить происшедшее.
Невозможно. Этого не может быть.
Снова и снова разум Андерса, как счетная машина, анализировал
последние события и подводил итог, но каждый раз отказывался от него.
Сопротивляясь перегрузке, разум в отчаянии стирал из памяти образы,
уничтожал когда-то приобретенные знания, стирал самого себя.
- Где я?
В пустоте. Один.
В ловушке.
- Кто я?
Голос.
- Есть тут кто-нибудь? - крикнул голос Андерса, взывая к пустоте.
Тишина.
Но он чувствовал здесь чье-то присутствие. Ему было безразлично, куда
идти, однако, двигаясь в одном определенном направлении, он смог бы
установить контакт... с тем существом. Голос Андерса устремился к нему,
отчаянно надеясь, что оно, возможно, спасет его.
- Спаси меня, - сказал Андерсу Голос.
Тот лежал на постели, не раздевшись, скинув лишь туфли и
освободившись от черного тугого галстука.
Перевод И.Зивьевой
