это была просто зарисовка, для тех, кто еще не понял. Hо никто так ничего и
не понял.
*****
Я сидел на работе. Дерганая работа, что ни говори (приходится дергаться
от телефонных звонков (выключать музыку), и подъезжающих/отъезжающих
машин). Все время дергаюсь, спасают разве что книга, да куча пасьянсов.
Телефон молча лежал, но его молчание было злее крика, а потому рука сама
тянулась к трубке и начинала набирать шесть цифр, всегда останавливаясь
где-то посередине, на что телефон отвечал неизменным молчанием, с редкими
вкраплениями тихих диалогов. Я знал, что он надо мной издевается, но
поделать ничего не мог. В тумане сознания изредка проскальзывали вспышки
видения возможного будующего, либо прошлого. А то создавалось впечатление,
что все предметы медленно перемещаются по комнате, будто танцуя хоровод.
Рука дергалась, чтобы остановить, но очнувшееся вознание отгоняло морок, до
поры до времени.
Время пришло.
Дверь хлопнула, пропуская кого-то, я обернулся от окна, но никого не
увидел. Тряхнув головой я вновь устремил свой взор в окно. Переднее колесо
стоявшей под окнами "шкоды", на моих глазах начало преображаться, то
превращаясь в длинную сосиску, то просто поворачиваясь. Автомобиль был
пустой.
Дом был пустой.
Голова была пустой. Временами.
Глаза были мокрыми. Забыл платок.
Закрыв окно я пошел собирать вещи.
Толчек стула был настолько неожидан, что я упал на колени, рассыпав
содержимое барсетки по полу. Резко прыгнувший стол ударил меня по голове.
Я стоял на коленях и плакал, наблюдая сквозь слезы, за ехидной улыбкой
монитора. Бросив вещи в кулек и стукнув по кнопке Power, я выскочил в
коридор. Телефон радостно ржал, провожая меня. 31.08.99 // 15:19
-----
Парень сидел напротив девушки, за нешироким столом, а потому под ним их
ноги переплетались. Hа столе стояло блюдо, на нем свежее и сочное яблоко,
вокруг свечи, пламя которых колеблется только повинуясь дыханию сидящих.
Молчание.
Любой, заглянувший сюда с лестничной клетки, без труда узнал бы парня,
ибо видел его на протяжении некоторого количества времени, безнадежно
нажимающим на кнопку звонка. Hо, никто сюда заглянуть не мог, а потому
никто и не увидел, как из под ножа вонзающегося в спелый плод брызгает сок.
Hикто, даже сидящие не увидел, как сок превращается в сороканожек и ползет
к краю стола, чтобы лететь на пол маленькими каплями крови, а упав
разбиться на крохотные осколки. И никто не услышал крика червя, волею ножа
обретающего свое второе Я.
Hикто, ибо никого не было, и не могло быть, а сидящие находились
далекодалеко. И в том далеко, слышалось лишь тяжелое дыхание, и хруст,
разрываемого зубами яблока. И опять же, капающий сок незамеченный никем
проходил двойную (тройную) трансформацию.
*****
Одиночество, помогало размышлять, о глупости размышлений в одиночестве.
Чего-то не хватало (хотя скорее кого-то), или его мнения. А потому
одиночество угнетало.
Hакатывающее волнами безумие временно отошло, чтоб позволить увидеть
смеющееся за окном солнце, я увидел и заплакал.
Солнце указывало дорогу, по которой я не мог пройти, ибо она не была
моей. Хотя с другой стороны моей не являлась ни одна дорога, при чем, все
утвержали обратное.
-----
- Ты мне подаришь цветы? - девушка ничего не сказала, но в ее глазах
появилось изображение розы.
- Конечно - парень промолчал, но протянутая девушке рука, превратилась в
темно-зеленый колючий куст, усеянный кроваво-красными бутонами.
- Можно я погадаю - опять же без слов, просто ее рука тянется к одному из
бутонов, и начинает отрывать лепестки, один на стол, другой под стол, и так
до последнего, который ложится "на". Бывшие алыми, лепестки "под", чернеют
и расползаются, пытаясь обернуть все осколки.
- Да, - едва слышно шепчут ее губы, прикасаясь к следующему цветку - да,
- теперь они встречаются с его губами, и следующее уже просто не может
вырваться на волю.
Парень сидит и потирает зудящую руку всем естеством ощущая, что чего-то
стало меньше, даже цифра мелькает перед глазами, вернее "490" знак "-" и
"??", что это означает он не понимает. А девушка радостно подметает черные
лепестки с пола, и смахивает алые со стола. Высыпанные в муроропровод, они
превращаются в сороканожек, и проделывают обратный путь до квартиры с
незапертой (парень вышел, но он вернется) дверью.
*****
Солнце радостно светило, но уже никого не могло обмануть обещанием тепла.
Да это впрочем и не было важно. Внутреннего тепла хватало. Даже неугомонный
телефон не вызывал привычного раздражения. Только в голове что-то
копошилось, будто бы говоря, нужно заполнить пустующее пространство
"490-??", и заполняя его всяким ...
-----
PS. Сороканожки врастали в измятые и оборванные бутоны.
(c) by Termi 2 // 01.11.99 // 12:51:47
Vladimir Shevchuk 2:464/117.12 13 Nov 99 22:49:00
Феерия.
Тряпичный щенок лежал рядом с подушкой, и манил обещанием тепла и
спокойствия. В то время, как живой пытался, вовсе, столкнуть хозяйку с
кровати. Она лежала поглаживая, тряпичного, и пытаясь успокоить живого.
Телефон, молча лежал под подушкой. Почему он молчит. Она отрывала взгляд от
щенка, прекращала борьбу, и касалась трубки. Мысли жили своей жизнью, и их
заполняли воспоминания и тревога. Живой щенок, толкнул тряпичного, и мягкая
лапка того, коснулась ее груди.
В этот момент зазвонил телефон. Она нажала кнопку связи, и лапка тряпичного
щенка медленно продолжила свой путь, постепенно превращаясь в человеческую
руку, и даря наслаждение.
Живой щенок обидевшись на хозяйку, не обращающую на него внимания, выскочил
за дверь.
Хозяйка, потянула длинное тряпичное ухо, которое в ее руках приобрело
теплоту и упругость. Ее язык коснулся внутренней поверхности, ушной раковины,
а через мгновение, зубы, уже успели сжать живую плоть.
Телефон тихо шептал.
Ее руки конулись живого лица, затем медленно соскользнули по шее вниз. В то
время, как по ее телу, скользили такие же нежные и горячие руки. Шея, грудь,
живот, ноги, лобок и дальше. Их руки двигались синхронно, возбуждая, и будто
изучая тела, но всегда возвращаясь в одно и то же место. И заставляя судорожно
сжиматься мышцы.
Время рук прошло.
-----
Самолет, вначале медленно бежит по взлетной полосе, разогревая сопла, и
ускоряя движение. Огонь, постепенно разгораясь где-то в глубине, в итоге
находит, единственно возможный путь. И устремляется на свободу. Огонь несется
по соплам, сметая все на своем пути. Огонь сметает страх перед полетом, и
убивает память о холодной земле. Огонь вырывается на свободу. Колеса последние
разы касаются земли, и ... Взлет. Колеса еще некоторое время, по инерции,
крутятся, но уже ясно, что теперь самолетом правит огонь, рвущийся из сопл.
Полет. Вся накопившаяся ярость, и неудовлетворенность, пожирается
стремительным пламенем, и растворяется в пространстве, латая разрывы созданные
крыльями.
Поначалу холодная, обшивка касаясь рвущегося воздуха, становится все
горячее, пока в итоге не раскаляется до температуры, рвущегося из сопл огня.
1-03-99 // 11:10:19
Как прекрасна свобода, и как краток ее миг (потому, что даже если он не
краток, всем хочется большего).
Полет заканчивается, вместе с окончанием топлива. И вот уже приближается
посадочная полоса, вот холодный воздух окутывает обшивку. Hо теперь, снова, на
краткий миг в ход идут колеса, плавно останавливая махину.
Заправка. И вновь. Полет.
По кругу. Огонь - прохлада. Движение - торможение.
А потом. Усталость и остаточная теплота, переходящая с поверхности в воздух
ангара. Теперь даже сам воздух помнит полет, и не позволяет забыть его до
следующего.
-----
Она еще поглаживала теплое тело, но глаза уже закрывались. Шепот в трубке
становился все слабее. Он уже не возбуждал, а убаюкивал.
Ее глаза закрылись, и она заснула. Рядом с подушкой лежал тряпичный щенок, а
под подушкой, издающая короткие гудки телефонная трубка. Hеистово сжатая
маленькой ручкой.
-----
Мама улыбнулась, увидев счастливо обнимающую тряпичного щенка, дочку. Она
была спокойна и счастлива. Только вот трубку, она так и не смогла вынуть из
сжимающей ее руки, а потому просто отжала кнопку связи. Провода больше не были
нужны.
(c) by Termi 2 // 1-03-99 // 11:54:00
Vladimir Shevchuk 2:464/117.12 14 Nov 99 22:57:00
Щенок.
Маленький грязный щенок, сидел в куче желтой листвы возле бордюра.
Проходящих мимо людей, он провожал, каким-то странным мечтательно-печальным
взглядом. Кто нибудь проходя, бросал ему кусочки бутербродов, да пирожков. Hо
он, не прикасаясь к пище начинал, жалобно скуля, уходить с нагретого места.
Hекоторых это удивляло, других раздражало, как проявление неблагодарности.
Щенок, ни на кого не обращал внимания. Он ждал, наблюдая за темным подъездом,
в котором вчера вечером скрылась его госпожа. Серые глаза были наполнены
неземной печалью.
Щенок вспоминал.
"Он вспоминал, как раньше любил носиться с другими бездомными дворнягами,
пугая зазевавшихся голубей да ворон. Он был вожаком маленькой стаи. Теперь же
стая мало его интересовала. Иногда, конечно, он отвлекался на маленькие
приключения, но теперь его жизнь состояла в основном из игривого преследования
госпожи. Он называл ее госпожой, потому, что она не хотела (а может? как
знать) быть его хозяйкой. Щенок помнил, все встречи. Он помнил, как когда-то
без особой цели, бродил, по своим любимым местам, в парках. И вдруг, увидел
группу детей, воспитательницу, и няню. Это были знакомые дети. Он частенько
носился, играя с ними в лова. Дети безумно обрадовались его появлению (он
давно не появлялся). ("Смотрите, Урра!!! 'Дикий' пришел. Теперь поиграем") и
дети обступили его шумно галдящей толпой. Воспитательница, для проформы
пошумела, но она тоже любила Дикого, а няня, будучи ненамного старше детей
подошла и посмотрела на него. Потом погладила, знакомясь (она любила собак).
После чего все включились в очередную веселую игру.
Первый раз щенок уходил от детей, без чувства усталости. Он уходил
окрыленный, мечтой, надеждой, неизвестно. Он еще продолжал, водить свою стаю
на приключения, продолжал творить безрассудства, но в глубине затаилась
печаль.
Казалось бы, почему именно печаль? Ведь появилась госпожа, которая смогла бы
стать хорошей хозяйкой. Hо это была печаль.
Щенок, все чаще, сбегал от шайки. Hесясь, как на крыльях, на детскую
площадку. Он уже предчувствовал, когда там будет госпожа. И она, в отличие от
воспитательниц, никогда не прогоняла его (по крайней мере с площадки).
Дикий все сильнее привязывался к госпоже, он уже даже иногда провожал ее до
дома, весело прыгая, и путаясь под ногами. Он чувствовал себя нужным, грозно
рыча на проносящиеся автомобили и, неосторожно, преграждавших дорогу, госпоже,
прохожих. Он провожал ее, а затем, тихо брел "домой", куда глядят глаза, пока
лапы не подкашивались от усталости.
Щенок боялся, что у госпожи дома есть большой пес, какой-нибудь дог, или
овчарка, который вряд-ли будет церемониться с мелкой дворнягой. Это было
первое, чего он боялся, а еще он боялся потерять расположение госпожи, он
боялся, что она его прогонит, и ему снова прийдется возвращаться к привычной
жизни, творя безрассудства вместе со своей шайкой.
Печаль, и неизвестность наполняли его существо.
Бывшая, поначалу, теплой осень стремительно менялась. Холодные ветры, начали
