пор не знаю, как мы...
- При разрешении многих проблем время очень важно, - сказал Лито. -
Однако, ты слишком уж на него полагаешься. Я не приму больше никаких
задержек.
- Нам понадобится три дня только для того, чтобы добраться туда.
Лито подумал об этом времени - быстрая ходьба, переход на рысцу,
опять быстрая ходьба - и так все время шествия... сто восемьдесят
километров. Да, три дня.
- Я уверен, ты все хорошо подготовил для привалов, - сказал Лито. -
Ведь там в избытке будет горячей воды снять усталость?
- У нас будет достаточно удобств, - ответил Монео. - Но мне не
нравится, что мы покидаем Твердыню в такое время! И ты знаешь почему!
- У нас есть средство связи, верные помощники. Космический Союз мы
надежно приструнили. Успокойся, Монео.
- Мы могли бы провести церемонию в Твердыне!
Вместо ответа Лито поднял колпак тележки, отгородив себя и Хви от
остального мира.
- Есть опасность, Владыка? - спросила она.
- Опасность есть всегда.
Монео вздохнул, повернулся и рысцой устремился туда, где Королевская
Дорога начинала свой долгий подъем на восток перед тем, как повернуть на
юг вокруг Сарьера. Лито включил суспензоры тележки и поплыл в воздухе
вслед мажордома, услышав, как позади шаг в шаг тронулась с места пестрая
свита.
- Все идут с нами? - спросил Лито.
Хви оглянулась назад.
- Да, - она повернулась и посмотрела ему в лицо. - Почему Монео так
озабочен?
- Монео только что открыл для себя, что единожды миновавшее мгновение
навсегда остается вне пределов его досягаемости.
- Он в очень дурном настроении и рассеян с тех пор, как ты вернулся
из Малой Твердыни. Он совершенно не похож на себя.
- Он Атридес, любовь моя, а ты была создана для того, чтобы
доставлять радость Атридесам.
- Это не то. Я бы знала, если бы это было так.
- Да... что ж, по-моему, Монео открыл для себя еще и реальность
смерти.
- Как это бывает, когда Ты и Монео в Малой Твердыне? спросила она.
- Это самое одинокое место в моей Империи.
- По-моему, Ты избегаешь моих вопросов, - сказала она.
- Нет, любовь моя. Я разделяю твою озабоченность за Монео, но никакие
мои объяснения ему сейчас не помогут. Монео попался в ловушку, выяснив для
себя, что трудно жить в настоящем, бесцельно - в будущем, невозможно - в
прошлом.
- По-моему, как раз Ты и поймал его в ловушку.
- Но он должен освободиться.
- Почему Ты не можешь его освободить?
- Потому, что он полагает, будто в моей жизни память - это его ключ к
свободе. Он считает, будто я строю наше будущее от нашего прошлого.
- Разве не всегда это так, Лито?
- Нет, дорогая Хви.
- Тогда как же?
- Большинство верит, что ради построения сносного будущего надо
вернуться к идеализированному прошлому, к прошлому, которого на самом деле
никогда не существовало.
- О, Ты, со всеми своими жизнями-памятями, знаешь, что все совсем
иначе.
Лито обратил к ней тонущее в серой рясе лицо, пристально посмотрел на
нее испытующим взглядом... припоминая. Из множества множеств внутри себя
он способен создать собирательный образ, генетический намек на Хви, но до
чего же этот намек далек и неточен по сравнению с живой плотью. Да, вот
оно что. Прошлое становится множеством глаз, смотрящих на нынешнее, но Хви
- это само биение задыхающихся рыб жизни. Ее рот, изогнутый, как у древней
гречанки, сотворен произносить дельфийские пророчества, но не по ней -
пророческие напевы. Она вся целиком отдана жизни, распахнута как бутон,
постепенно разворачивающий благоуханное цветение каждого лепестка.
- Почему Ты на меня так смотришь? - спросила она.
- Я упиваюсь твоей любовью.
- Любовь, да, - она улыбнулась. - Ты знаешь, раз уж нам нельзя слить
в любви нашу плоть, нам надо слить в любви наши души, сольешься ли Ты со
мной в такой любви, Лито?
Он был изумлен.
- Ты спрашиваешь о моей душе?
- Тебя ведь наверняка спрашивали и другие.
- Моя душа переваривает свой жизненный опыт, и ничего более, -
коротко ответил он.
- Разве я у Тебя спросила слишком о многом? - спросила она.
- Я думаю, ты просто не можешь спросить меня слишком о многом.
- Тогда, уповая на нашу любовь, я выскажу несогласие с Тобой. Мой
дядя Молки рассказывал о Твоей душе.
Лито вдруг понял, что не способен ответить Хви. Она восприняла его
молчание как приглашение продолжать.
- Он говорил, что Ты - величайший художник в анализе своей души,
прежде всего.
- Но твой дядя Молки отрицал, что у него самого есть душа!
Она услышала резкость в его голосе, но это ее не отпугнуло.
- И все же, по-моему, он был прав. Ты - гений души, великолепный
гений.
- При чем тут великолепие? Нужно лишь уметь тяжело и упорно тащиться
сквозь долгий срок, - ответил он.
Они уже были далеко на длинном подъеме к вершине гряды, окружавшей
Сарьер. Лито выпустил колеса тележки и отключил суспензоры.
Хви заговорила совсем тихо, голосом еле различимым на фоне скрипа
колес тележки и топота бегущих ног вокруг них.
- Могу я, во всяком случае, называть Тебя - любимым?
Он проговорил сквозь комок в горле - который был скорее памятью, чем
физическим явлением, поскольку его горло не было уже полностью
человеческим.
- Да.
- Я икшианка по рождению, любимый, - сказала она. - Почему я не
разделяю их механистический взгляд на наше мироздание? Ты ведь знаешь, как
я смотрю на мир, мой возлюбленный Лито?
Он был способен ответить ей лишь взглядом.
- Я ощущаю сверхъестественное за каждым поворотом, - сказала она.
Голос Лито заскрипел даже на его собственный слух, звуча рассерженно.
- Каждый человек творит свое собственное сверхъестественное. - Ты
сердишься на меня, любимый.
И опять это ужасное скрежетание голоса:
- Для меня невозможно гневаться на тебя.
- Но между тобой и Молки что-то однажды произошло, - сказала она. -
Он никогда мне не рассказывал, что именно, но говорил, что часто
удивляется, почему ты его пощадил.
- За то, чему он меня научил.
- Что между вами произошло, любимый?
- Я бы предпочел не говорить о Молки.
- Пожалуйста, любимый. Я чувствую, что для меня это важно.
- Я высказал Молки предположение, что, возможно, есть такие вещи,
которые людям не следовало бы изобретать.
- И это все?
- Нет, - неохотно ответил он. - мои слова его рассердили. Он сказал:
"Ты воображаешь, в мире без птиц люди не изобрели бы летные аппараты.
Какой же ты дурак! Люди способны изобрести, что угодно!"
- Он назвал тебя дураком? - в голосе Хви прозвучало глубокое
потрясение.
- Он был прав. И, хотя он отрицал это, он говорил правду. Он научил
меня тому, что есть основания для бегства от изобретений.
- Значит, Ты страшишься икшианцев?
- Конечно, страшусь! Одно из их изобретений может стать катастрофой.
- И что бы Ты тогда смог предпринять?
- Бежать быстрее. История - это постоянная гонка между изобретением и
катастрофой. Помогает образование, но его одного никогда не достаточно. Ты
тоже должна бежать.
- Ты делишься со мной своей душой, любимый. Ты это понимаешь?
Лито отвел от нее взгляд и пристально посмотрел на спину Монео, на
движения мажордома, так явно выдающие попытки утаить происходящее в нем.
Процессия миновала первый плавный спуск Стены. Монео шел своим обычным
шагом переставляя ноги одну за другой, с четким пониманием, куда он всякий
раз ставит ногу, но появилось и что-то новое.
Лито заметил, что Монео уносится куда-то прочь, что ему мало того,
чтобы идти рядом с укрытым в чужеродной плоти лицом Владыки, больше не
старается стоять на уровне судьбы своего повелителя. К востоку ждал
Сарьер, к западу - река, плантации. Монео не глядел ни влево, ни вправо.
Он прозрел иную цель своего назначения.
- Ты не ответил мне, - сказала Хви.
- Ты уже знаешь ответ.
- Да. Я начинаю кое-что о Тебе понимать, - сказала она. - Я могу
ощутить кое-какие Твои страхи. И, по-моему, я уже знаю. каково оно, то
место, в котором Ты живешь.
Он метнул на нее восхищенный взгляд и встретил ее пристальный взор.
Это было изумительно. Он не мог отвести от нее глаз. Его до глубины души
пробрало страхом, он чувствовал, что его руки начали подергиваться.
- Ты живешь там, где соединены страх перед бытием и любовь к бытию,
все в одном человеке, - сказала она.
Он мог только сощуриться.
- Ты - мистик, - сказала она, - мягок к самому себе только потому,
что, пребывая в самом центре нашего мироздания, смотришь вовне так, как
другие смотреть не могу. Ты страшишься приобщиться к этому, и все же,
больше всего другого, ты этого хочешь.
- Что ты увидела? - прошептал он.
- У меня нет ни внутреннего зрения, ни внутренних голосов, ответила
она. - Но я увидела моего Владыку Лито, чью душу я люблю, и знаю теперь то
единственное, что Ты воистину понимаешь.
Он оторвал от нее взгляд, страшась того, что она может сказать. Дрожь
его рук передавалась всему его переднему сегменту.
- Любовь - вот то, что Ты понимаешь, - продолжала она. - Любовь, и в
этом все.
Его руки перестали дрожать, по обеим его щекам скатилось по слезе.
Когда слезы соприкоснулись с его оболочкой, вырвались тонкие струйки
голубого дыма. Он ощутил жжение - и был благодарен боли.
- У Тебя есть вера в жизнь, - произнесла Хви. - Я знаю, мужество
любить может существовать только при такой вере.
Она протянула левую руку и смахнула слезы с его щек. Его удивило, что
оболочка не закрыла рефлекторно его лица, предотвращая прикосновение, как
это обычно бывало.
- А ты знаешь, - спросил он, - что с тех пор, как я стал таким, ты -
первый человек, касающийся моих щек?
- Но я знаю, кто Ты есть и чем Ты был, - сказала она.
- Чем я был... Ах. Хви. От того, чем я был осталось лишь это лицо, а
все остальное потеряно в тенях памяти... сокрыто... исчезло.
- От меня не сокрыто, любимый.
Он поглядел прямо на нее, не боясь больше смотреть ей глаза в глаза..
- Неужели икшианцы понимают, что они создали, сделав тебя?
- Уверяю тебя, Лито, любовь души моей, - не понимают. Ты первый
человек, единственный человек, которому я когда-либо доверялась до конца.
- Тогда я не буду скорбеть по тому, что могло бы быть, сказал он. -
Да, любовь моя, я разделю с тобой мою душу.
49
Думайте о ней как о пластической памяти, о той силе
внутри вас, что движет вами и вашими сородичами по
направлению к племенным формам. Пластическая память ищет
возвращения к своей древней форме, к племенному обществу.
Она всюду вокруг вассальный лен, епархия, корпорация, взвод,
спортивный клуб, танцевальная группа, ячейка мятежников,
планирующий совет, группа молящихся... везде в этом - свой
владелец и слуга, хозяин и паразит. И полчища отчуждающих
устройств (включая и сами слова!) в конце концов
завербовываются в качестве доводов за возвращение к "тем
лучшим временам". Я отчаиваюсь при обучении вас иным путям.
Ваши квадранты, и они сопротивляются окружностям.
Украденные дневники
Айдахо обнаружил, что лазание по скалам не требует от него никакого
напряжения внимания. Его тлейлаксанское тело помнило то, о чем
тлейлаксанцы даже не подозревали. Пусть его подлинная юность отстоит от
