- Да, это я.
- Роберт Л. Дьюлейни, коронер. Я должен приступить к исполнению своих
обязанностей.
Он продемонстрировал им карточку с надписью "Голосуйте за Роберта Л.
Дьюлейнти".
Крофорд выжидательно молчал.
- Ваш сотрудник располагает вещественными доказательствами, которые
отказывается передать мне. Он заставил меня прождать целый час.
- Извините за причиненные вам неудобства, мистер Дьюлейни. Он
действовал по моему приказу. Я все выясню. Посидите пока в машине.
Не обращая внимания на слова Крофорда, Дьюлейни потащился за ними.
- Мистер Дьюлейни, подождите, пожалуйста, в машине, - не терпящим
возражений голосом бросил Крофорд через плечо.
Начальник отдела взрывчатых веществ Эйнсворт приветствовал их
белозубой улыбкой, сиявшей на чумазом лице. Все утро он просеивал пепел.
- Как начальнику отдела, мне доставляет особое удовольствие... - в
самых изысканных выражениях начал он, выбираясь из преисподней.
- Знаем, знаем, шеф, - заверил его Янович, - опустить копье,
обагренное кровью противника.
- Молчать в строю, краснокожий Янович!
Доставить сюда интересующие нас предметы!
Он бросил подчиненному ключи от машины.
Из багажника фэбээровского седана появилась на свет длинная картонная
коробка. В ней лежал привязанный к днищу проволокой обрез винтовки с
обгоревшим прикладом и покореженными стволами. В другой коробке,
поменьше, находился почерневший пистолет.
- Пистолет сохранился лучше, - заметил Эйнсворт. - Ребята из отдела
баллистики еще поработают с ним. Давай, Янович, приступай к главному.
Эйнсворт принял у своего агента три пластиковых мешочка.
- Равнение на середину, Грэхем!
На мгновение лицо Эйнсворта приобрело непривычно серьезное выражение.
Церемония передачи вещественных доказательств походила на древний
ритуал, а Грэхем ощущал себя первобытным охотником, которому должны
смазать лоб кровью жертвенных животных.
Эйнсворт протянул Грэхему свою добычу.
В одном пакете была часть обгоревшего тазобедренного сустава дюймов
пяти длиной. Это оказалась головка бедра. В другом - наручные часы. В
третьем пакете находилось главное - зубной протез. От зубного протеза
осталась только половина, но именно в ней сохранился характерный боковой
резец, крепившийся на штифте.
Грэхему лезли в голову какие-то глупости, вроде "Большое вам
спасибо".
Странное оцепенение охватило Грэхема, и на несколько секунд сознание
его отключилось. Когда он пришел в себя, голос Эйнсворта доносился,
словно из туманной дали:
- ..Настоящий музейный экспонат, - рассказывал Эйнсворт. - Так что,
Джек, мы должны теперь отдать все это местным деятелям?
- Вообще-то, да. Здесь есть неплохие специалисты. Попробуем
пригласить их, пусть сделают слепки при нас, а оригинал мы оставим себе.
Фэбээровцы направились к машине старшего следователя Сент-Луиса.
Грэхем остался наедине с домом. Он слушал, как завывает ветер в
трубах. Хорошо бы Блум приехал в логово Дракона как только понравится.
Он должен приехать...
Грэхему хотелось представить себе, каким был Долархайд. Доискаться до
самых корней происшедшей здесь трагедии, узнать, что вызвало к жизни
Красного Дракона. Но пока с него хватит. Пока.
Пересмешник опустился на кончик трубы и завел свою трель.
Грэхем посвистел в ответ.
Он возвращался домой.
ГЛАВА 52
Грэхем не смог сдержать счастливой улыбки, когда огромный лайнер
взмыл в небо, унося его прочь из Сент-Луиса. Самолет лег курсом на юг,
навстречу солнцу, а затем круто взял на восток. Домой!
Дома его ждут Молли с Уилли.
- Прекратим эти дурацкие разбирательства, - сказала она ему по
телефону. - Какая разница, кто кого обидел? Словом, я встречу тебя в
Маратоне, малыш.
Пройдет время, и он будет вспоминать радостные моменты, связанные с
этим делом, а главное - удовлетворение, которое получаешь от работы
профессионалов высокого класса. Наверное, людей безоглядно преданных
своему делу можно найти в любой другой профессиональной сфере. Все
зависит от того, кто ищет, рассуждал он сам с собой.
Ему казалось бестактным выражать благодарность за сотрудничество
Ллойду Бауману и Биверли Катц, поэтому он просто поверил им и сказал,
что рад случаю, который снова свел их вместе.
Одно обстоятельство рождало в нем смутную, не совсем ясную тревогу:
тот высочайший полет блаженства, тот момент истины, открывшийся ему,
когда в чикагском зале суда Крофорд положил трубку и сказал ему: "Это
Гейтвей." Почему, ну почему самый счастливый миг в его жизни застал его
именно там, в душном зале, именно тогда, в Чикаго? Ведь задолго до
этого, еще не облекая свое звание в слова и логические доводы, он знал.
Знал!
Кому-кому, а Ллойду Бауману не надо объяснять, что чувствует
профессионал, виртуозно исполнивший свое дело. Бауман сам сказал ему:
- Когда Пифагор вывел свою теорему, а затем подтвердил ее, он
преподнес в дар Музе сотню быков. Может ли быть в жизни удовольствие
сильнее того, какое испытываешь в тот момент, когда подтверждается твоя
теорема? Не говори ничего, не растрачивай это чувство в словах. Сохрани
его в себе надолго.
Чем ближе становился дом и Молли, тем большее нетерпение охватывало
его. В Майами он сошел на бетонированную площадку перед ангаром.
Предстояло пересесть на старенькую модель "ДС-З, Ант-Лулу", совершавшую
регулярные рейсы в Маратон.
Отличный, надежный самолет! Потрясающий день!
Допотопная машина уже летала на местных авиалиниях, когда Грэхему
было лет пять. Крылья "Ант-Лулу" покрывал откладывавшийся годами слой
масла, которое разбрасывали двигатели. Грэхем испытывал доверие к этому
самолетику. Он понесся ему навстречу, словно заплутавший в джунглях
путешественник, которого отыскала спасательная экспедиция.
Под крылом "Ант-Лулу" горели огни острова Исламо-рада, заснеженные
шапки гор со стороны Атлантики. Еще несколько минут - и они пошли на
посадку.
Все напоминало ему тот день, когда он впервые ступил на летное поле
Маратона. Тогда он прилетел на этом же самолете. Бывало, и много времени
спустя его тянуло сюда, на аэродром. Он приходил вечером и поджидал этот
возникающий из сумерек самолет, который уверенно шел на посадку, нарушая
предвечернее спокойствие ревом двигателя и стаями искр, вылетавших из
сопел. А внутри, за освещенными окнами уютного и безопасного салона,
седели пассажиры.
Любил он смотреть и как взлетает этот легкий самолетик. Но когда,
описав огромную дугу, самолетик уходил на север, грусть и пустота
заполняли душу Грэхема, усиливавшиеся от того, что в воздухе еще звенели
прощальным звоном слова расставания. Если уж приходить сюда и наблюдать
за чужой жизнью, то лишь за той ее стороной, где есть посадки, встречи и
возгласы приветствий.
Так было до Молли.
Самолет дрогнул в последний раз и коснулся бетонированной полосы.
Грэхем увидел Молли и мальчика, выглядывавших из-за освещенной
прожекторами ограды. Уилли точно вкопанный стоял рядом с матерью и
казался таким спокойным и основательным. Он не канючил, никуда не тянул
мать, как это обычно делают дети. Просто ждал. Он не сдвинется с места,
пока Грэхем не подойдет к ним. Только после этого отправится побродить
по аэропорту, поглазеть на самолеты. Грэхем уважал его за выдержку.
Молли была одного роста с Грэхемом - пять футов десять дюймов.
Поцелуи, которыми им случалось обмениваться на людях, приносили Грэхему
радостное возбуждение, ибо всегда напоминали ему о поцелуях в постели.
Уилли хотел было понести чемодан Грэхема, но тот доверил ему только
сумку.
Они ехали домой, на отмель Сахарная Голова. Молли вела машину. Если
на дорогу падал свет фонарей, Грэхем восстанавливал в памяти места, мимо
которых они проезжали. Когда же ему это не удавалось, пытался дорисовать
их в своем воображении.
Он открыл дверцу у себя во дворе и услышал тихий, мерный плеск
прибоя.
Уилли понес сумку в дом. Почему-то он решил водрузить ее на голову.
Грэхем продолжал стоять во дворе, рассеянно отгоняя москитов.
- Может, лучше пойдешь в дом, пока они тебя не сожрали?
Он опустил голову. В глазах его стояли слезы.
Молли еще немного подождала, прижалась щекой к его плечу и, изогнув
брови, посмотрела на него снизу вверх.
- Мартини, праздничный ужин и объятия под луной, - пробормотала она.
- Так было задумано, а в результате - счет за свет, счет за воду и
воспитательные беседы с ребенком.
ГЛАВА 53
Больше всего Грэхему и Молли хотелось возвратиться в собственное
прошлое, стать друг для друга тем, чем они были прежде.
Печальное сознание, что прошлое утрачено навсегда, поселилось в их
доме, словно незванный гость. Как бы ни уверяли они друг друга и в тихие
ночные часы, и при свете дня, что ничего не изменилось, слова теряли
смысл, наталкиваясь не невидимую преграду, возникшую между ними.
Никогда еще Молли не казалась ему такой привлекательной. Он
восхищался ее неосознанной, естественной грацией и одновременно страдал
от того, что она так хороша.
Она старалась относиться к нему с той же теплотой, как и раньше. Но
она побывала в Орегоне, и этого оказалось достаточно. Молли вызвала
призраки прошлого.
Перемена в их отношениях не укрылась от Уилли, который взял манеру
держаться с Грэхемом отчужденно, изводя его обидной вежливостью.
От Крофорда пришло письмо. Молли принесла его вместе с ворохом почты,
но Грэхему о письме ничего не сказала.
В конверте находилась фотография семьи Шерманов, переснятая с
любительского фильма. Крофорд писал, что пожар уничтожил не все
доказательства. При тщательном осмотре участка, окружающего здание, был
обнаружен этот снимок и еще кое-какие мелочи, отброшенные взрывом на
большое расстояние от горящего дома и потому уцелевшие.
Грэхем показал фотографию Молли.
"Эти люди, по-видимому, были у него на очереди, - писал Крофорд. -
Теперь им ничто не угрожает. Я подумал, что тебе будет приятно это
узнать".
Грэхем показал фотографию Молли.
- Смотри! Теперь понимаешь, почему я не жалею, что ввязался в эту
историю?
- Понимаю, - ответила она. - Я понимаю тебя. Да, я тебя понимаю.
Ясными, тихими вечерами серебристые рыбешки резвились под луной.
Молли прихватывала с собой ужин. Они втроем рыбачили, разжигали на
отмели костер, но и это не прибавляло радости.
Дед прислал Уилли снимок его пони. Мальчик прикрепил фотографию на
видном месте в своей комнате.
Настал пятый день их пребывания дома - и последний перед выходом
Молли и самого Грэхема на работу в Маратоне. Накануне они ловили рыбу в
пенистых брызгах прибоя, в четверти мили от дома. В том месте, где им
когда-то очень везло.
Грэхем решил сразу поговорить с обоими.
Начало экспедиции не сулило ничего хорошего. Уилли демонстративно
отложил в сторону удочку, приготовленную для него Грэхемом, и принес
новую, которую подарил дедушка.
Часа три они удили в полном молчании. Грэхем несколько раз порывался
заговорить и уже открывал было рот, но тут же осекался. Разговор был не
к месту.
Он устал чувствовать себя лишним.
Грэхем поймал четыре пеламиды. Наживка из песчаных блох пошла как
нельзя лучше. Уилли, напротив, не везло.
Дед подарил ему внушительных размеров удочку с тремя тройными
крючками. Мальчишка слишком торопился. Он вытягивал и снова забрасывал
поплавок, не давая рыбе заглотнуть наживку. От волнения и обиды Уилли
раскраснелся, потная майка прилипла к спине.
Грэхем прошлепал по мелководью и, подождав, пока волна откатит от
берега, принялся копаться в мокром песке. Вернулся он с двумя песчаными
блохами - Хочешь, поделюсь с тобой? - спросил он, протягивая добычу
