Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Поэзия, стихи - Лев Халиф Весь текст 24.86 Kb

Сборник поэзии

Следующая страница
 1 2 3
   Лев Халиф.
   Сборник поэзии



Лев Халиф 1930, член Союза Писателей, исключен в 1974, эмигрировал в 1977
Стихотворные сборники "Мета", "Стиходром",
проза: "ЦДЛ", "Молчаливый пилот", "Ша, я еду в США")
печатался в периодических изданиях Италии, Израиля, Франции, США







ПАСТЕРНАК

Каждый четверг к восьми часам утра
на Казанском вокзале, не самом столичном,
но в центре Москвы,
ещё только спросонья влезающей в домашние тапки,
за платформой электричек, идущих на Куровскую,
к стоящему "столыпину" на котором написано "почтовый",
везут этапы.
Вдали видна голубятня,
тоже когда-то почтовых голубей,
водокачка ещё со времён паровозов,
за которой сразу же развлетвленье
подъездных путей.
Щелкают капканами стрелки.
И грозно
кричит в рожок подающий вагоны.
Неспеша набирают ход электрички,
опоздавшими злорадно любуясь,
а конвой торгует женщинами -
тридцать рублей за любую.
Зеки глотают деньги на нитку,
нанижут,
к зубу привяжут и судорожно глотнут,
так надёжнее - кровные к телу ближе.
Дрогнут зеки.
Прохладно тут.
Одежда их внесезонна,
но в каждой загажник.
Одет кто в чём,
с обязательным сидорком за плечом.
Обувь их без подошв - шмон не любит загадок,
опять же ближе
к ступне им будет окраина,
вот только мороз залютует,
делая вид что лижет,
пёс голодный, он тоже служит в охране.
Неважные вести - их грузят в "почтовый".
Неспешные вести - дойдут ли?
Конечно дойдут,
им всего-ничего потребуется чтобы
в доходяг превратится вдруг.
А пока их огибает вокзал суетливый рядом.
Руки, небось сплошь в наколках и мокрых делах,
порешить бы их всех разом
и была-не была.
А кто-то их примет за почтальонов.
Удивится - сколько почтальонов у нас!
И только очень внимательный глазом не смажет
по их глазам воспалённым
и выделит их из рваного сброда,
видимо, у него намётанный глаз.
Глубоко запрятавшие свою обречённость
(её вместе с ними да в глубь страны)
стоят и ноги их,
будто стебли чёрные,
растут из кованного горшка тюрьмы.

Нет, не с этого вокзала наведывался я к старику.
С прилизанного и чистого, где пассажиров не так стерегут,
с более западного к Пастернаку ездил.
(денег на такси не хватало если).

Свистят электрички, будто соловушки в клетке.
Так в какой околоток, вам сударь, загон?
В Переделкино, до третьей отметки,
третья зона, она лучшая из всех ваших проклятых зон,
там живёт Пастернак
меж далёкой Европой и близкой Сибирью,
в зоне, назовём её так,
между Нобелевской премией и секирой.
И тогда от станции через кладбище прямиком,
шагом быстрым, а то и бегом.
Три сосны на косогоре.
Это здесь он окажется вскоре.

Другое дело если едешь к нему на такси
и говоришь - "Гони, но не слишком тряси!"
И тогда проезжаешь весёлое место,
как всё здесь, красивое,
где чуть ли не ногами резину месят
и делают презервативы.
Колпак цензуры,
незаметный и тем не менее зрячий,
всем братьям-писателям,
у кого губа не дура,
этот намёк,
едва ли прозрачный.

Шелест гравия на повороте.
Здесь таксист замедляет ход.
Нехотя раступаются старые ели.
Слева у магазинчика поселковый люд
а по правую сторону дом Пастернака.
А вот и он копошитсся на участке своём
и завидев рукою машет.
Видавшая виды кепка,
на все сезоны одна
и глаз усталая голубизна.
Что и говорить - неважно выглядят у нас поэты.
А ты что хотел чтоб он был в мундире при эполетах,
и чтоб фанфары вокруг,
и бронзовый профиль в небе качался -
Да спасибо что без кляпа во рту
и ещё не четвертован на части
на красной площади газетных полос,
опозоренный до седых волос.
Всё это будет потом, а пока
не запечь ли нам для начала быка,
аппетит, прямо скажем, волчий,
воспалённо уже видит воочью
и серебрянные плошки с икрой,
и лотки с заливною рыбой,
куриный галантир и с шампанским ведро
и возглас: "Смотрите кто прибыл!"
Далее хрустальная менажница,
в ней паштет,
прикрытый чёрной испанской маслиной.

Да ничего подобного.
Был скромный обед
с гороховым супом в суповнице длинной.
Очень скромно жил Пастернак,
а главное - незащищённо.
Вот если б кремлёвская здесь от Кремля стена,
с бойницей, изнутри закопчённой,
и с малой ротой пусть неважных стрелков
(поэты и сами стрельнуть не промах)
и вообще, кто охраняет у нас стариков,
не в дурдомах, а когда они дома?

Да Боже упаси, никаких охран.
Поэт свободен и дом его храм.
Другое дело немного счастья,
по части счастья всегда недобор,
а, впрочем, оно не делимо на части,
его или много или не видишь в упор.
И я представил кладовщика,
чья от счастья лоснится щека.
Интересно, какая у него поза,
когда он кидает нам счастья горсть?
Наверно так Пастернак несёт свою прозу:
- Вот моё счастье, дорогой мой гость!
Знал ли он что убьёт его счастье?
Разумеется знал, но отчасти.
Тогда почему не сжёг или не закопал?
- Шила в мешке не спрячешь.
Это точно - ищейки у нас нюхом зрячи.
Только-только замысел начнёт закипать
и что же прикажете, его закопать?
Да земли не хватит.
И я представил как с лопатой идут на кратер.

Сирен завывание.
Кислородная маска к лицу.
Жизнь - не хроническое заболевание.
Хроника жизни подходит к концу.
- Боря, Боря,
Ну хоть что-нибудь скажи... -
Когда-то он ею прекрасно был болен,
Любимой сестрой была ему жизнь.

- Вы знаете три "М" буддистов?
- Нет, просветите.
- "Мозг для того чтобы фиксировать мёртвое.
Любой опыт уже мёртв.
Мудрость в неизвестности... -
Я бы добавил - в стихийности...
(Это моё убежденье кричало:
стихийное - всегда начало).
- Это сказал Заратустра?
- Нет, простой буддийский монах,
Но такой же шустрый
и в таких же красных штанах.
Тот самый даос что пришёл
на самую высь Тибета
и крикнул что есть мочи богам:
- Ниспошлите мне кайф! -
И было услышано это.
Он даже был удивлён слегка,
когда вино ему ниспослали боги.
Добрый человек, он его разбавил.
Хотел чтоб досталось на всех.
- Дурак ты убогий! - сказали боги,-
кто же вино разбавляет?!
Ты совершил величайший грех.
Теперь ты всю жизнь
будешь пить свою бормотуху.
И не видать тебе кайфа,
как ушей своих, лопоухий.-
- Что это?- спросил Пастернак.
Да так,-отвечал я капризно,
если хотите моя притча об альтруизме.
Далее будут строки
какой-нибудь тибетской частушки,
типа:
Я назло богам не вредный,
я и строен и поджар.
Хвост трубой стоит передний,
да и задний не поджат.
- Не пойдёт,-сказл Пастернак.
Конечно, не пойдёт.
Спросят: "Это что ещё за монах,
да ещё, как Будённый,
в красных штанах?
И как у него могут стоять два хвоста
в одно и то же время?"...
Какой-нибудь попросят убрать.
Я возмущусь и тогда они спросят:
"А чего ты собственно хочешь, брат?"
А посему я сей замысел подарил французам,
будучи под впечатлением их коньяка.
С тех пор мы собственно вместе живём и дружим
и нашу дружбу ничем не разлить пока.
- Это где же вы теперь живёте?
- в МГУ многоспальном,
правда в отличие от французов
я живу нелегально.
Однажды по местному радио
я читал студентам стихи
(я их, между прочим, и без прописки пишу),
Написанные с пылу, с жару,
видимо, были стихи неплохи,
если вместо милиции - французы на меня набежали.
Знакомимся и тут же дружим и пьём.
Напрягаются, но понимают.
Немного мучаются, но секут,
а это, согласитесь, немало
в нашем социалистическом тут,
где всего один Актовый Зал,
но много тысяч актовых комнат,
разделённых наполовину
и разбитых на блоки,
зоны и этажи,
где чёрт-те чем учащихся кормят
и где вообще охраняема жизнь.
Специально подобранные старые девы
там вершат своё гнусное дело,
наши советские бонны...
- А откуда французы-то?
- Из Сорбонны.
- А что они делают тут?
- Стажируются,
наших классиков изучают,
наши классики, видимо, что-то там излучают,
помимо того что имеют какой-то метрический вес.
Рыжий Фрио - на Маяковском (наверное, коммунист),
На Достоевском жгучий Луи Мартинес,
а другой Луи - на Толстом и далее - вниз.
Кого-то ещё изучает четвёртый, с кем-то на пару,
но эти трое просто отличные парни.
Может, и тот ничего - наших классиков зритель...
И оживился старик:
- Всех четверых везите.

Но привёз я к нему одного,
да и тот оказался американцем,
он тогда только-только окончил Гарвард,
я это заметил по платиновому кольцу на пальце,
хотя какой из меня антиквар.
Оно ему было к лицу,
это дополнение к кругосветке - тоже кольцу.
И я поймал себя на мысли, что вечно не туда поступаю.
Счастливец он объехал весь мир,
только в Китай не впускают.
Да чёрт с ним - с Китаем,
Хочешь к Пастернаку скатаем!?

Боль и ещё одна сверх.
Неотлучно врачам ассистирует смерть.
Вся в белом,
она, как всегда, находится рядом,
всегда преждевременная и нарядная,
как девочка ещё несмышлённая и неопытная,
но спешащая жить.

Развратная сука - от нетерпения вся дрожит.
Лезет в постель, изнывая от дрожи.
Человек умирает - всегда умирать молодой,
а она с ним на ты, будто тысячу лет уже прожил.

Висит на волоске ещё тяжёлая жизнь.
На одном волоске дрожит.
Сосунок-Земля -
Млечный Путь ещё на губах не обсох,
а вешать уже научилась.

... - Вот послушайте ещё кусок,
по-моему получилось...

Проза, мёртвые души пишут её,
как бы подчёркивая что "Мёртвые души" - поэма.
И я подумал: его поэзии она по колено.
Старости переломный, а посему очень хрупкий возраст,
уж не замаливать ли собрался грехи?
Проза поэта, какая, к чертям, это проза,
проза поэта это пожилые стихи.
Первая фраза всему закоперщик,
но самое лучшее приходит под самый конец.
Он так думает,
а по мне всё лучшее остаётся за первым,
самым первым листиком,
начинающим твой венец,
когда сама бесспорность кричала,
стихийное - всегда начало.
И это главный поэтов резон,
как молодость - самый плодотворный сезон,
где в порядке вещей считалось,
чтобы вся их жизнь в неё целиком умещалась.
Странные порядки творятся на небесном Олимпе.
Кажется, и мы в это дело влипли.
Краткость - медсестра таланта
со смертельной инъекцией в ручке галантной,
следящая тайком,
чтобы поэт не стал стариком.

И с силою, какою гнут оглобли,
или наоборот - птенцом в горсти:
- Молодость, молодость,
замах крыльев у тебя огромный,
а нечего тебе нести...

Но тут за меня заступился Ливанов -
великий актёр трагедийного плана,
обожавший не только анапесты
и прочий шёлк словесных струй:
- Борис, не предавай его анафеме,
Ты сам приговорён к костру...

Слово, везде оно слово,
а в России поступок.
Свободное слово,
оно свободно, если автор сидит в закутке.
Даже лирика здесь паскуда,
сбежавшая из вендиспансера налегке.

Ему легко писалось с его орлиным-то зреньем.
Вот так крестьянин свою проходит межу.
Но его попросили спуститься на землю.
- Спускайтесь на землю, вас уже ждут.

На привокзальной тумбе для доморощенных объявлений
среди десятков продаж и обменов халуп подороже,
где обычно народа скопленье,
от руки написанная записка:
"Умер великий поэт.
Похороны по этой дороге..."

Три сосны над его могилой,
будто он заблудился в трёх соснах.
Врёт намёк -
он достаточно пожил в лесу этом гиблом,.
знал что делал и едва ли жалел,
да и жалеть было поздно.

Память, она с камнем запазухой.
Государственная знает когда и к кому запаздывать.
Нет, никакого зла она на него не держит -
Нет ему памятника,
всего лишь стела от влаги бежевая.
И там, где печалится его профиль
мрамор лопнул у самого глаза,
образуя что-то вроде ложбины,
куда, конечно же, сразу
и сбежались поплакать дожди.
Дитя до старости, баловень,
А вечно плачет глазница пустая,
Будто зацепилась душа
Где-то там за небесный шлагбаум,
Где родина делает вид что тебя отпускает.

Эпилог

Аукцион "Кристи".
Торговцы и менялы.
Письма Пастернака
С безусловной энергетикой оригинала.
Навсегда ускользающий почерк красив -
Судьбы курсив:
- Но спасибо тебе за всё бесконечное!
Спасибо. Спасибо. Спасибо?...
Время происходящего  - Вечность.
Место - Россия.
Или нет,
Это ещё Грузия,
Принявшая его по-дружески.
     - Я хожу по Тифлису не так, как ходил по нему в прошлые свои наезды,
     и  гляжу  на  него  не  такими  глазами,  как смотрел на него, наверно,
недавно Митя.
     Я  приехал сейчас не восхищаться, не вдохновляться, не произносить речи
Следующая страница
 1 2 3
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 

Реклама