делом, солнце уже зашло, с неба светила полная луна. Да какая
прекрасная! А затем наступила та поразительная тишина, которая
иногда воцаряется над африканскими дебрями в первые часы ночи.
Замолкло все - и животные, и птицы. Ни дуновения ветерка в кронах
деревьев, даже тени их не колебались, только становились все
больше. Тишина начала угнетать меня, я чувствовал себя безмерно
одиноким. Слуг с волами и в помине не было. Меня радовало даже
общество старого Каптейна, который лежал, прижавшись к дышлу, и
безмятежно пережевывал Свою жвачку.
Но вдруг Каптейн встревожился. Сначала он засопел, потом встал
и снова засопел. Я не мог понять, в чем дело, и как дурак спрыгнул
с фургона, чтобы оглядеться вокруг: я решил, что наконец
возвращаются пропавшие волы.
Уже в следующее мгновение я пожалел о своем поступке: раздался
рев, что-то желтое промелькнуло передо мной и обрушилось на
бедного Каптейна. Послышался предсмертный хрип вола и хруст шейных
позвонков несчастного животного, сокрушаемых зубами льва. Тут я
понял, что произошло. "Ружье в фургоне", - молнией сверкнуло у
меня в голове. Я повернулся и бросился за ним. Став одной ногой на
переднее колесо, я поднялся, чтобы влезть в фургон, но тут же
замер, словно окаменев: прямо за собой я услышал дыхание льва, и в
следующий миг зверь прикоснулся ко мне, как я вот сейчас
прикасаюсь к столу. Я чувствовал, что лев обнюхивает мою левую
ногу, болтающуюся в воздухе.
Клянусь, это было странное чувство. Не припомню, чтобы я
испытывал такое прежде. Я не смел пошевелиться, хотя дело шло о
моей жизни. Но самое удивительное, что моя левая нога обрела
самостоятельность и я потерял над ней власть; у нее появилось
неодолимое стремление брыкаться. Так иногда истеричному человеку
хочется смеяться, и тем более неудержимо, чем торжественнее
обстановка вокруг. Между тем лев медленно обнюхивал мою ногу, водя
носом от лодыжки вверх к бедру. Я подумал, что вот сейчас он в нее
вцепится, но лев поступил иначе. Он негромко рыкнул и вернулся к
волу. Чуть повернув голову, я его увидел. Вероятно, это был самый
большой из виденных мною львов, а видел я их немало. И еще у него
была особая примета - огромная черная грива. А зубы! Но на зубы вы
можете полюбоваться сами. Порядочные, а? Это было великолепное
животное, и, лежа на передке фургона, я подумал, что такой лев
украсил бы любой зверинец. А он тем временем стоял над тушей
бедного Каптейна и свежевал ее не хуже мясника. Я так и не решался
пошевелиться, потому что лев то и дело поднимал голову и следил за
мной, не переставая облизывать окровавленные куски мяса. Растерзав
Каптейна, он раскрыл пасть и зарычал. Скажу без преувеличения, что
от этого рыка дрогнул фургон. Тотчас же послышалось ответное
рычание. "Боже мой! - пронеслось у меня в голове. - Да тут еще и
супруга!"
Не успел я так подумать, как увидел при свете луны львицу,
которая приближалась по высокой траве огромными прыжками, а за ней
трусили двое львят, каждый величиной с мастифа (11). Львица
остановилась в нескольких футах от моей головы; она стала хлестать
хвостом по бокам, уставившись на меня своими желтымы глазами. Я
подумал, что мне конец. Но тут она отвернулась и принялась
закусывать бедным Каптейном; ее примеру последовали и львята. Все
четверо находились футах в восьми от меня. Они рычали и ссорились,
рвали и терзали когтями мясо вола и разгрызали зубами кости. Я
лежал, трясясь от страха и обливаясь холодным потом, и чувствовал
себя, как Даниил (12), брошенный к львам.
Между тем львята наелись досыта и начали расхаживать кругом.
Один подошел к фургону сзади и принялся теребить свисавшую тушу
антилопы импала. Другой направился ко мне и стал, играючи,
обнюхивать мою ногу. Скоро, впрочем, этого показалось ему мало.
Примев, что у меня задралась штанина, он вздумал полизать мою кожу
своим шершавым языком. Видно, это ему нравилось, он лизал все
настойчивее, все с большим упоением и притом громко мурлыкал. Тут
я решил, что теперь и вправду мне конец: вот-вот его язык, как
наждак, сдерет мне кожу - слава еще Богу, что она у меня дубленая,
- и львенок почувствует вкус крови. Тогда у меня не останется ни
малейшей надежды на спасение. Так я лежал, припоминая свои грехи,
возносил молитвы Всевышнему и думал, что жизнь все-таки чертовски
прекрасная штука.
Вдруг раздался треск кустарника, крики, свист - и передо мной
появились оба слуги с волами. Потом выяснилось, что волы так и
брели стадом, все вместе. Львы, как один, подняли головы,
прислушались и... исчезли, сделав огромный беззвучный прыжок куда-
то в сторону. А я потерял сознание.
В ту ночь львы больше не возвращались, и к утру мои нервы
успокоились. Но мысль о том, что я перенес от лап, то есть,
простите, носов этих четырех зверей, и об участи вола Каптейна,
заднего в упряжке, приводила меня в ярость, Великолепный вол! Я
очень любил его! Я так взбеленился, что как дурак решил атаковать
львиное семейство. Подобный поступок пристал бы только зеленому
новичку, впервые ступившему на охотничью тропу. И все же я
поступил именно так. После завтрака я натер маслом ногу, сильно
болевшую от прикосновений языка львенка, кликнул погонщика Тома
(которому эта затея явно не нравилась), взял обычное
гладкоствольное ружье двенадцатого калибра и отправился в поход.
Это было мое первое оружие, заряжающееся не с дула, а с казенной
части. Бой у гладкоствольного ружья очень хороший. По опыту я
знал, что пуля из такого ружья разит льва не хуже, чем пуля из
нарезного оружия. Лев не очень живуч, и прикончить его нетрудно -
только попасть бы. Убить антилопу куда сложнее.
Итак, я отправился на охоту. В первую очередь следовало
выяснить, где находятся звери днем. Ярдах в трехстах от фургона
вздымалась высотка, поросшая, словно в парке, свободно
разбросанными деревцами мимозы. Дальше тянулась открытая равнина,
опускавшаяся к высохшему озерцу. Оно занимало около акра (13) и
было покрыто камышом, сухим и пожелтевшим. За озерцом начинался
намытый водой глубокий овраг, заросший частым кустарником, над
которым возносилось несколько больших деревьев, не помню уже,
какой породы.
Мне сразу пришло в голову, что именно здесь я могу повидаться
с моими приятелями, ибо лев больше всего любит лежать в зарослях.
Это позволяет ему вести наблюдение за окружающим, а самому
оставаться невидимым. Я отправился к озерцу на разведку. Не успел
я обойти его и наполовину, как обнаружил остатки антилопы гну. Она
была убита не менее трех-четырех дней назад. Львы сожрали только
часть ее. По этому признаку, да и по некоторым другим, я
определил, что если львы и не побывали здесь сегодня, то, во
всяком случае, проводят тут немало времени, А если они и сейчас в
зарослях, как выманить их оттуда? Ведь никому, кто не собирался
немедленно покончить счеты с жизнью, не придет в голову лезть к
ним в лапы. Довольно сильный ветер дул со стороны фургона через
покрытое камышами озерцо к поросшему кустарником оврагу. Это и
навело меня на мысль поджечь камыши, которые, как я уже, кажется,
говорил, почти высохли. Том начал поджигать траву спичками слева,
я справа. Но у корней камыши оставались еще зелеными, и нам не
удалось бы поджечь их, если бы не ветер, а он задувал все сильнее
по мере того, как поднималось солнце. Ветер буквально вгонял пламя
в камыши. Мы провозились с полчаса, пока наконец камыши не
занялись. Огонь стал распространяться широким веером. Я поспешил
на противоположный берег озерца, чтобы там дождаться львов. Встал
на совершенно открытом месте - в точности так, как сегодня во
время охоты на вальдшнепов в рощице. Тогда это было довольно
рискованно, но в те времена я был так уверен в своей меткости, что
не боялся. Едва я занял позицию, как услышал треск, - сквозь
камыши продиралось какое-то животное. "Вот он!" - сказал я себе.
Животное приближалось. Я уже видел ею желтоватую шкуру и
приготовился к бою, но тут вместо льва из камышей выскочила
великолепная антилопа импала, укрывавшаяся в озерце. Она доверчиво
обосновалась рядом со львами, словно лань из библейскою
пророчества. Впрочем, я подозреваю, что даже в таких густых
камышах она старалась держаться подальше от хищников.
Я пропустил импалу, вихрем промелькнувшую мимо меня, и
продолжал пристально вглядываться в камыши. Пламя теперь бушевало,
как в топке. Оно бесновалось и ревело, пожирая камыши. Огненные
искры взлетали футов на двадцать, а то и выше. Раскаленный воздух
плясал, причудливыми струями поднимаясь вверх. Однако от
полузеленых камышей шел густой дым, валом катившийся в мою
сторону. Ветер прижимал его к земле. И вдруг сквозь треск и гул
огня я услышал рев потревоженного льва, потом другого, третьего...
Значит, львы и вправду были дома.
Теперь я начал волноваться. Вы ведь знаете, друзья мои, что
ничто так не ударяет по нервам, как приближение льва, если не
считать, разумеется, раненою буйвола. Еще больше я встревожился,
когда увидел сквозь дым, что все львиное семейство пробирается
вдоль края камышей. Иногда они приподнимались над камышами точь-в-
точь кролики, выглядывающие из норы, - но, заметив всего ярдах в
пятидесяти меня, прятали головы снова. Я понимал, что львов
порядком поджаривает и эта игра недолго еще продлится. И
действительно, все четверо разом покинули укрытие. Старый
черногривый дев опередил остальных на несколько ярдов. За всю свою
жизнь охотника я не видел более великолепного зрелища, чем эта
четверка, несущаяся прыжками по велду (14) на фоне густой тучи
дыма. За ними, как в жаркой печи, пылали камыши.
Я рассчитывал, что по пути к заросшему кустарником оврагу они
промчатся мимо меня на расстоянии примерно двадцати пяти ярдов.
Поэтому, сделав глубокий вдох, я тщательно прицелился в плечо льва
- того самого, черногривого, - с таким расчетом, чтобы пуля,
сместившись на дюйм (15) или два, угодила в сердце. Лев попал мне
на мушку, и мой палец уже начал нажимать на спусковой крючок,
когда я вдруг ослеп от искры, влетевшей мне в правый глаз. Я
заплясал от боли, принялся тереть глаз и более или менее протер
его как раз вовремя, чтобы полюбоваться, как хвост последнего льва
скрылся за кустарником в верхней части оврага.
Можете себе представить, как я бесновался! Надо же было слу-
читься такому невезению! Выстрел на открытом месте непременно
принес бы удачу.
Однако я не желал признавать себя побежденным и бросился к
оврагу. Погонщик Том кричал и умолял меня не ходить туда. Я
никогда не выставлял себя отчаянным храбрецом, да я таким не был
сроду. Но на этот раз я твердо решил: либо я убью львов, либо
пускай они прикончат меня. Поэтому я сказал Тому, что он может не
ходить за мной, если не хочет, но сам я пойду, что бы там ни было.
Том происходил из народа свази и был отважным парнем. Он пожал
плечами и, бормоча, что я сошел с ума или околдован, покорно пошел
за мной следом.
Вскоре мы достигли оврага. Он имел ярдов триста в длину и
порос совсем не так густо, как казалось издали. Тут-то и началась
комедия. За каждым кустом мог прятаться лев, ведь их было все-таки
четверо. Оставалось решить, где же именно они находятся? Я уж и
смотрел, и высматривал во всех направлениях, а душа у меня то и
дело уходила в пятки. Наконец я был вознагражден: за кустом
мелькнуло что-то желтое. В тот же миг из-за другого куста, как раз
напротив меня, выскочил львенок и помчался галопом обратно к
