Эльвира. А зачем?(С издевкой) Затем, что мы любили друг
друга? Когда-то.
Пелегрин . Я тоже думаю, что когда-то мы любили друг друга.
Эльвира. И вот, оказавшись поблизости, ты захотел узнать,
сколько от всего этого осталось? Понимаю.
Пелегрин. молча смотрит на нее.
Или ты хотел мимоходом удостовериться, знает ли Эльвира,
чего ты достиг - без нее? Объездил весь свет? Я в курсе дела,
меня ввела в него горничная.
Пелегрин молча смотрит на нее.
Или ты хотел узнать, могу ли я быть счастливой после того,
как ты семнадцать лет назад поступил со мной подло?
Пелегрин . Это не так.
Эльвира. Да, я счастлива, Пелегрин. Счастлива. Чего ты
хочешь еще? Дать тебе в этом расписку, чтобы ты мог уехать
отсюда со спокойной душой?
Пелегрин. Без расписки, то есть без твоего предложения дать
расписку, я бы в это поверил
Эльвира. Когда-то, много лет назад, ты написал мне, кажется,
с Явы.
Пелегрин. Из Кореи.
Эльвира. И ты ведь знал, каково мне было держать в руках эту
открытку, добродушно-шутливую писанину после стольких лет?
Пелегрин. Если б мы знали, каково адресату получать наши
письма, вряд ли мы стали бы писать их, Эльвира! Тут волшебная
сила письма - его смелость...
Эльвира Меня мучил стыд, что когда-то я могла любить
человека, написавшего такие каракули. Мне было противно,
пониимаешь?
Пелегрин. Честно говоря, нет
Эльвира. Мне было противно. С каждым годом все больше. Мне
было противно, что ты такой трус. На том нелепом клочке бумаги
ты писал, чтo желаешъ мне хорошего, верного мужа.
Пелегрин. С моей стороны это было серьезно.
Эльвира. Да, чтобы самому сбежать и заблудшим и пропащим
туда, где не гниют, не стареют, не умирают! Вот в чем все дело.
Ты не хотел женится, чтобы моя тоска осталась с тобой. О, то
была беспримерная хитрость. Ты желал большего, чем спать с
женщиной, ты хотел войти в ее сны... А действительную близость,
расходующуюся и пустеющую в тысячах привычных поцелуев,
повседневность и будни ты оставил другому, доброму, верному
мужу, которого ты мне желал... Зачем? Затем, чтоб у меня никогда
больше не было любимых, чтоб я была связана супружеской
верностью, не было ни одного, кроме того единственного в
прошлом, кроме тебя!
Пелегрин улыбается
Разве не так?
Пелегрин. Признаться, так глубоко я об этом никогда не
думал.
Эльвира. Попытайся, и ты добререшься в конце концов до
подлости, лицемерия в любви, трусости перед действительной
жизнью, для которой у тебя недоставало мужества; его у тебя
никогда не было, ни разу - и с другими женщинами тоже, я ведь
знаю, что была у тебя не единственной!..
Пелегрин Эльвира!
Эльвира Ты будешь это отрицать?
Пелегрин. Что ты была не единственной, Эльвира, - это само
собой разумеется.
Эльвира. Понимаю.
Пелегрин. Но ты, быть может, единственная, которая это
понимает.
Эльвира. Понимаю, неверность льстит мужчине, это что-то
вроде украшения, безделушки - не больше, приключения придают
некий блеск, как и лишения, которыми вы так гордитесь.. (Не
выдержав) Зачем ты приехал, Пелегрин?! Я ничего не понимаю,
ничего! Скажи мне, зачем? Через семнадцать лет? Чего ты хочешь
от меня?
Он молчит.
Грызть орехи? Листать книги?
Пелегрин. А почему бы и нет...
Эльвира. А почему бы и нет...
Пелегрин. Я люблю книги, которых не читал.
Эльвира. Ты приехал, чтобы узнать, люблю ли я тебя еще?
Страдаю ли? Жду ли?
Пелегрин листает книгу.
Или ты хотел убедиться, что я тебя ненавижу, что я вижу тебя
насквозь, что я презираю тебя?
Пелегрин листает книгу.
Зачем ты приехал? Чтобы еще раз повздыхать над прошлым и все
простить друг другу, благосклонно и нежно, улыбнуться, пошутить
о пролитых слезах, и только - ведь то был лишь эпизод в жизни
мужчины, меланхолия воспоминаний выкроит из него еще эпизодик,
это, так сказать, проценты с былого блаженства, визит мимоходом,
Он листает книгу.
Ты молчишь.
Пелегрин. Ты не великодушна, Эльвира... Тем, что принуждаешь
меня говорить. Лгать. Объяснять себя самого! Я приехал за тем-то
и тем-то. Как будто я сам это знаю. Ты хочешь услышать от меня
слово, чтобы сразу меня обвинять и от меня освободиться... Не
знаю, почему ты боишься своего собственного сердца, Эльвира.
Эльвира. Я боюсь?
Пелегрин. Кто может с точностью знать, как все было? Знаешь
ли ты или я в этот час нашего ночного бдения полную правду?
(Берет другую книгу) Если б мы помолчали, хотя бы час, вот так,
как сидим! И только... Ты взяла бы книгу или вязанье, я бы
смотрел иллюстрации, бабочек, эти растения. Меlаlеuса folia,
например... а потом, потом бы уехал.
Эльвира. А потом?
Пелегрин. Навсегда, я хотел сказать.
Эльвира. А потом?
Пелегрин. Потом вокруг нас снова была бы жизнь. (Садится за
клавикорды). В Гонолулу я встретил одного старого капитана, у
которого оставалась одна возлюбленная - астрономия. Выше этого
для него ничего не было. Мы всегда смеялись над ним, потому что
ничто другое его не интересовало. С тех пор, как он обнаружил в
каюте какую-то толстенную книгу, все остальное стало вдруг
пустяком, Вероятно, то была первая книга, которую он читал в
своей жизни, и как читал! Он приходил в кабак, где мы танцевали
с негритянками, и рассказывал о Млечном Пути так, словно он был
создан только вчера... (Берет с тарелки апельсин) Когда мы
садились к нему за столик, он брал такой апельсин. Вот, говорил
он, Луна. И не терпел улыбок! Вон тот глобус - Земля. А это
Луна. Между ними было семь шагов, я точно помню. А что
посредине, спрашивал он, что посредине? Даже не воздух, не
свет,- ничего! Ничего, кроме ночи, вселенной, смерти, ничего,
что бы заслуживало названия, - просто ничего!
Эльвира. Кто это говорил?
Пелегрин. Капитан из Гонолулу... "Предположим,- говорил он,
- у меня есть сестра, она осталась в Европе, славная, милая
девушка, предположим, она стоит на базаре в Барселоне и в эту
минуту держит в руках... ну что бы... арбуз; вот вам одна
звезда, арбуз в Барселоне - другая, а что посредине? - говорил
он. - Ничего, кроме ночи, вселенной, смерти. Так велико, друзья
мои, так велико ничто, так редко встречается жизнь, теплота,
разумное бытие, горячий огонек. Так редко то, что есть". (Чистит
апельсин) Я не собираюсь спорить, верно ли все это. Он большой
чудак. Но я бы не мог очистить апельсин, не думая о нем.
Эльвира. Зачем ты рассказал мне все это?
Пелегрин. Так. Мне подумалось... а что если б нам еще раз
очистить вдвоем апельсин, Эльвира, может быть, еще раз вокруг
нас была бы жизнь...
Эльвира. (прислушивается) Кажется, колокольчик?
Ничего не слышно.
Пелегрин. Из того, что ты говорилa сегодня ночью, я вынес
только, что ты умна.
Эльвира. А женщина не должна быть умной!
Пелегрин. У тебя есть тайны, которые сторожит рассудок; он
тебе очень нужен, поэтому он так остр.
Эльвира. Ты приехал выболтать мне собственные тайны?
Пелегрин. Какое мне дело до них...
Эльвира. Ах, да, ты ведь не хочешь знать, зачем ты приехал!
Пелегрин. Разве так уж невозможно, Эльвира, что я вообще
ничего больше не хочу?
Эльвира. И все-таки ты приехал,
Пелегрин. И все-таки я приехал... (ест апельсин) В
воображений моем все было правильно, даже красиво. Мы не вправе,
думал я, судить друг друга. Ты можешь считать меня подлецом -
бог примет меня соответствующим образом, если это так. Я в свою
очередь думаю, как сейчас невеликодушна женщина, Бог, если он
думает так же, примет в соответствии с этим те6я... Что бы там
ни было, думал я, жизнь свела нас, и мы любили друг друга -
каждый по своему, по своему возрасту, по возможностям своего
пола. И оба мы еще живы: здесь и теперь, в это мгновение...
Почему бы, подумал я, нам не поприветствовать друг друга?
Эльвира. Но зачем мы должны были это сделать?
Пелегрин. Жизнь так коротка.
Эльвира. Ты думал, что можно вновь увезти меня?
Пелегрин. Зачем?
Эльвира. Еще один эпизод в жизни мужчины.
Пелегрин трогает клавиши - как ребенок, который
хочет и не умеет играть. В дверях появляется
Виола, Она в ночной рубашке
Ради бога!.. Детка, зачем ты пришла сюда?
Виола. Я не могу заснуть.
Эльвира. В такое время?
Виола. Мне так страшно, мама,.,
Эльвира. Но почему?
Виола. Мне снятся такие страшные сны...
Эльвира. Дитя мое!
Виола. В нашем доме смерть, мама. (Смотрит на мать, потом
пугается собственных слов, плачет)
Эльвира. (поддерживает ее) Пойдем, Виола, пойдем! Не бойся,
ты испугалась во сне. И только. Не плачь. Выпей горячего чаю. Я
принесу тебе плед... Килиан! (Уходит)
Пелегрин. (пытается играть) Наступает рассвет.
Виола молчит.
Не нужно бояться, дитя мое, совсем не нужно. В этом нет
ничего страшного, я знаю.
Виола молчит.
Пелегрин. Вы умеете играть? Если б я жил еще раз, я
обязательно бы научился. По-моему, это прекрасно.
Виола. О да.
Пелегрин. И рисовать тоже.
Виола. О да, и многое еще.,,
Пелегрин. Очень многое...
Виола молчит.
Представь себе раковину, каких не бывает на самом деле, о
каких можно только мечтать - так она красива. Можно объездить
все морские побережья, вскрыть тысячи, сотни тысяч раковин, и ни
одна из них не будет такой же красивой, как та, о которой можно
только мечтать, ни одна не будет красива так, как ты - говорил я
девушкам, которых любил... Видит бог, это было серьезно, и
девушки мне верили, как верил в это я сам. Но девушки исчезают,
становятся женщинами, и женщины в свой черед исчезают тоже, -
остается лишь раковина, какой нe бывает на самом деле, раковина,
о которой можно только мечтать...
Звон колокольчиков.
Скажи мне, сколько тебе лет, дитя мое?
Виола. Мне? Семнадцать.
Пелегрин. Семнадцать?
Виола. Почему вы так смотрите на меня?
Звон колокольчиков.
Пелегрин. Это он, я думаю. Это он!
Виола. Кто?
Пелегрин. Барон, ваш отец... Мы знаем друг друга семнадцать
лет - ваш отец и я. Тогда он тоже хотел на Гавайские острова,
как и сегодня.
Виола. Мой отец?
Пелегрин. Он аристократ.
Виола. А почему он не уехал?
Пелегрин. Потому что его ждала дочь - тогда, как сегодня...
Это он, я думаю. Идите встречать его.
Виола подчиняется, медленно идет к дверям, глядя
на Пелегрина. (Тоже смотрит ей вслед, пока она не
исчезает в темноте дверного проема).
Или-или, это, кажется, неизбежно. Одному - мope, другому -
замок, одному - Гавайские острова, другому - ребенок...
Возвращается Эльвира. С ней писарь.
Эльвира. Какое письмо? Дай сюда!
Писарь. Ваша милость...
Эльвира. Это тебя посылали за бароном?
Писарь. Ваша милость простят мой вид, Я прямо с постели,
меня будят уже второй раз за ночь...
Эльвира. Что это за письмо?
Писарь. Барон, наш господин, написали его сегодня, велев,
чтобы я подал его к завтраку,
Эльвира. К завтраку?
Писарь. А Килиан говорит: можно и теперь, раз ваша милость
уже встали...
Эльвира читает письмо.
Кажется, шаги... Ваша милость, барон, вероятно, уже вернулся
...(Нe получив ответа, уходит)
Эльвира . Вот оно как!.. Он хочет снова жить, мочь, плакать,
смеяться, любить, испытывать трепет в душной ночи, ликовать,
пока нас навсегда не засыпало снегом... Почему мы не были
честнее? (Она не видит лица Пелегрина, которое неподвижно и
бледно, как восковая маска) О Пелегрин! Не верь тому, что я
