Увидев, что Джеймс хочет что-то сказать, взмахнул рукой.- Молчи! Твое
светское имя меня не интересует. Ты нашел путь к нам, и теперь ты один из
нас. Ты получишь настоящее, исполненное смысла имя.
Он взял с одного из пультов старую истрепанную книгу и раскрыл ее.
Джеймсу удалось бросить быстрый взгляд на титульный лист: "Кто есть кто в
науке".
- Очередное незанятое имя Дирак. Значит, ты отныне Дирак. Носи это имя с
честью. А теперь пойдем со мной.
Сердце Джеймса забилось чаще. Может быть, от ощущения, что он наконец у
цели, а может быть, от всех этих странных событий, так захвативших его. Он
последовал за человеком, назвавшимся Резерфордом, и оказался вместе с ним в
актовом зале. Последние ряды скамей были свободны, они сели. Впереди, у
кафедры, стоял человек в очках и с волосами до плеч-таких причесок
давным-давно никто не носил. Речь его звучала торжественно, приподнято:
-...И поэтому мы должны попытаться вникнуть в формулы и знаки, которые
дошли до нас. Сейчас я обозначу символы, относящиеся к одному из великих
чудес нашего мира - свету.
Подойдя к доске, он начертал какие-то математические формулы.
- Я попрошу вас сосредоточиться на минуту, а вы постарайтесь за это время
углубиться в смысл формул.
Затем лектор снова обратился к собравшимся:
- Я счастлив, что могу сегодня продемонстрировать вам действие одного из
аппаратов, с помощью которых наши бессмертные предки подчиняли себе силы
природы. Мы подойдем как никогда близко к сути вещей, и я убежден, что мы
сделаем тем самым решающий шаг для непосредственного их осознания.
На столе стоял прибор величиной с телевизионный приемник. Он был заключен
в серый корпус и с помощью кабельной нитки соединен с панелью включения.
Над прибором возвышались два цилиндрических отростка, напоминавших
орудийные стволы и направленных в противоположные стороны. Один из них - на
покрытую жемчужинками проекционную плоскость на фронтальной стене.
Лектор что-то нажал на панели включения. В зале стало темно. Раздалось
тихое жужжание. Еще одно переключение. На проекционной плоскости появилось
ослепительное белое пятно, вызванное блестящим световым лучом. Казалось, в
пространстве свободно парит раскаленное добела облако. Какой-то шорох, звук
переключателя. Вокруг светового облака образовалась рамка, она постоянно
увеличивалась в размерах, одновременно видоизменяясь: вот на стене
появились яркие радужные полосы, а над ними бархатистый ореол дневного
света. Это была картина неописуемой красоты - вне времени и пространства. В
материальном смысле ее не существовало; может быть, она существовала лишь в
сознании наблюдавших, может быть, где-нибудь за пределами здания, в
космосе.
Но вот чудесное видение пропало. В зале снова вспыхнул свет. Лектор стоял
у кафедры с поднятыми руками.
Присутствующие тоже подняли руки ладонями вверх. И прозвучало негромкое,
проникновенное песнопение: "О ты, дух познания, единство в многообразии, в
котором ты находишь выражение, мы приветствуем каждое из твоих воплощений.
Будь славен ты, великий Ньютон!" И собравшиеся повторяли рефрен:
Будь славен ты, великий Ньютон!
Будь славен ты, великий Лейбниц!
Будь славен ты, великий Гейзенберг!
Славились сотни имен. Но вот конец:
- Будь славен ты, великий Руссмоллер! Да светит вечно твое пламя!
- Да светит вечно твое пламя! - повторил хор собравшихся.
Лектор сошел с возвышения, но все оставались на своих местах. Послышался
ропот, он усиливался, в нем появились требовательные нотки. Сейчас Джеймс
смог разобрать отдельные слова:
- Мы хотим видеть Руссмоллера!
Некоторые собрались у стальной двери в правом углу зала и, по-видимому,
пытались открыть ее.
Лектор остановил их жестом руки:
- Не сегодня: он погружен в размышления, но он будет готов к визиту через
неделю. Так возрадуемся же этому! А теперь расходитесь по домам!
Исполнитесь стремления вновь пережить то чудо, которое вам дано было
наблюдать сегодня, и вы увидите, что осознание снизойдет на вас подобно
озарению!
Этим он, похоже, успокоил присутствующих. Тихо перешептываясь, люди
покинули зал.
- Чего они хотели? - спросил Джеймс Резерфорда.
- Видеть Руссмоллера, нашего пророка.
Джеймс недоверчиво поглядел на него:
- Здесь покоится его прах?
В глазах Резерфорда заплясали огоньки.
- Прах! - Он негромко рассмеялся.- Руссмоллер жив. Да, он пребывает
здесь, у нас. Это чудо! Ему сто пятьдесят шесть лет. До такого возраста
прежде не доживал никто.
- Да, но как...
- Руссмоллер - просветитель! Ему известны не только формулы физики и
химии, но и биологии и кибернетики. Он присягнул им, и они поныне живы в
нем. И переживут все периоды тьмы, пока вновь не воссияет свет познания. Мы
- ученики Руссмоллера, и цель всех наших устремлений - духовно приблизиться
к нему, чтобы вновь народилось знание.
Джеймс ощутил сильное сердцебиение.
- Могу я увидеть Руссмоллера?
- Наберись терпения на неделю. Нам не позволено тревожить его!
- Но это важно!
- На следующей неделе! - отрезал Резерфорд.- У тебя много времени,
прекрасного времени; ты напьешься из источника познания.
Мрачная обстановка, странное поведение этих людей, их молитвы и
заклинания смутили Джеймса. Он не улавливал кроющихся за этим связей, не
мог объяснить себе, как эти люди способны были перейти к активным
действиям. И все же они действовали: он сам видел мерцающее радужное облако
света, а ведь это-вмешательство в недостижимые и непостижимые явления.
Что по сравнению с этим его проводки и винтики?
Несмотря ни на что, он о своей задаче не забывал. Ему следовало узнать,
кто оказывает воздействие на автоматическое производство, кто
усовершенствует технику. Не у них ли, этих мистиков, он найдет решение
задачи? А если решит ее - выдаст ли полиции? Он колебался и наконец сказал
себе: нет, не выдаст. Все равно, что сделают с ним самим. Если он здесь
присутствует при зарождении нового духовного развития, он не смеет стать
причиной его гибели. Но здесь ли оно зарождается?.. Определенно ответить
нельзя.
- Позвольте задать вам вопрос? - обратился он к Резерфорду.- Является ли
вашей целью поставить знания на службу человечеству? То есть намерены ли вы
усовершенствовать технологию, вмешаться в процесс производства, повысить
практическую ценность товаров? Вы уже предприняли подобные попытки?
В глазах Резерфорда он прочел презрение.
- Технология? Производственный процесс? Любезнейший, мы не ремесленники.
Мы занимаемся чистой наукой. Нас волнуют ценности духовные!
- Но профессор Руссмоллер...- возразил Джеймс.- Профессор Руссмоллер
сделал много практических открытий: изобрел батарею холода, гравитационную
линзу да мало ли... Он...
Резерфорд перебил его:
- Согласен. Руссмоллер их изобрел. А в результате? Безумный технический
прогресс, господство незнаек-инженеров, которые совратили мир. Нет, мы в
эту ошибку не впадем - мы останемся в кругу проблем интеллектуального
свойства. И лишь когда достигнем высочайших высот, мы с помощью одного
познания сумеем изменить мир и самих себя.
Он мягко отстранил Джеймса и направился к выходу. Джеймс был глубоко
разочарован. Он поднялся по лестнице-трапу, вошел в церковный неф. Никого
нет, все молящиеся оставили свои скамьи. Он уже хотел было выйти, но вдруг
одумался... Открыл входные ворота и снова закрыл их. Затем скользнул в
боковой неф, заставленный скамьями и креслами, и присел за скамьей
последнего ряда.
Погасли немногие горевшие еще светильники. Только язычки свечей
отбрасывали тоскливые тени. От входных дверей донесся глухой шумок, щелкнул
электрический замок...
Джеймс пробыл в своем укрытии еще десять минут. Вынул свечку из
подсвечника, приблизился к опускной двери. Открыл ее и через коридор,
переднюю комнату и актовый зал проник к стальной двери, за которой,
очевидно, находился тот, к кому так взывали все собравшиеся после
демонстрации радужного снопа света. Может быть, он у цели?
Пальцы его дрожали, когда он прикоснулся к крутящейся рукоятке замка. И
вот дверь подалась. Помещение было несколько меньше актового зала и слабо
освещено скрытыми источниками света. В комнате было несколько столов, а на
них какие-то предметы причудливых форм, покрытые бархатными чехлами. У
противоположной стены стояла кровать, к которой тянулись трубки и шланги.
Там лежал кто-то, закутанный в одеяло. Джеймс тихонько подошел поближе.
Лежавший постанывал и вздыхал. Джеймс поднялся на ступеньку и наклонился.
Никогда в жизни ему не приходилось видеть столь изможденного лица: какая-то
дряблая масса, вся в морщинах. Кожа серая, несколько кустиков пожелтевших
волос на висках и в ноздрях.
Но лицо это жило Джеймс видел, как из двух глубоких впадин куда-то мимо
него, в пространство, смотрели глаза, которые время от времени открывались
и закрывались,- профессор Руссмоллер, если это был он, жил!
- Вы меня слышите? - спросил Джеймс.- Можете меня понять?
Никакой реакции. Повторил свои вопросы погромче - тщетно. И вдруг его
охватила безудержная, необъяснимая ярость, он схватил эту спеленутую
одеялами куклу и зятряс ее, крича:
- Да проснитесь, вы! Выслушайте же меня! Вы должны меня выслушать!
И неожиданно в этом лице произошла какая-то перемена, хотя Джеймс не смог
бы объяснить, в чем она выразилась. Возможно, то было едва заметное
движение, чуть напрягшаяся кожа. Искра жизни, тлевшая еще в этом теле,
проснулась. Его бескровные губы округлились, и он прошепелявил:
- Зачем вы меня так мучаете?
- Профессор Руссмоллер! - воскликнул Джеймс, приникнув почти вплотную к
этому изможденному лицу.- Ведь вы профессор Руссмоллер, не так ли?
- Да, это я,- прошептал тот.
- Я должен спросить вас кое о чем: в некоторых заводских подземных
установках произошла самоперестройка - и производительность их возросла. Вы
имеете к этому отношение? Вы или ваши люди?
На лице профессора отразилось что-то вроде чувства отвращения.
- Эти люди...- На несколько секунд наступила тишина, а потом прозвучало
нечто вроде вороньего карканья - он так смеялся.- Мои последователи! Они
ничего не смыслят. И ничего не умеют. Ничего, ничего!
- Но ведь они занимаются наукой! - прошептал Джеймс.
- Наукой? Наука мертва. И ей никогда не воскреснуть.
- Но им известны символы, формулы!
- Пустые знаки, пустые формулы, но не их содержание... Эти люди
погружаются в размышления. Но не мыслят. Мыслить трудно. Люди отучились
мыслить.
- Но кто же? - воскликнул в отчаянии Джеймс.- Кто усовершенствовал
заводские установки? Ведь там что-то происходит, вы понимаете?
Действительно происходит!
Его слова отскакивали от угасающего сознания профессора, как от обитой
резиной стены.
- Никто не в силах ничего изменить. Никто ничего не понимает. Никто не в
состоянии мыслить.- профессор умолк. А потом снова заговорил: - Я
бесконечно устал. Дайте мне заснуть. А лучше дайте мне умереть!
Лицо его замерло. Губы опали. Из уголка рта потекла тоненькая струйка
слюны. Джеймс повернулся и побежал прочь.
Он задачу не выполнил, и потому подвергнется переориентации. Однако в том
положении, в которое попал Джеймс Форсайт, это не казалось ему столь уж
страшным; более того, ему уже думалось, что это даже выход для него, ибо
теперь его мучила сама проблема, а вовсе не последствия собственной
неудачи. Что всетаки происходило на автоматических заводах, в
кибернетических садах, в электронных устройствах? Где те люди, которые
могли бы изменять их программы? Или профессор прав, и такие люди
перевелись?
Что бы Джеймс ни предпринимал до сих пор, было необычным и даже до
какой-то степени опасным, но ведь он работал в конце концов по поручению
полиции, которая защитит его и прикроет, если с ним что-нибудь стрясется.
Он обладал даже привилегией, единственной в своем роде в этом государстве
перманентности,- ему разрешено срывать пломбы и разбирать механизмы, не
опасаясь никакого наказания. Но теперь ему предстояло сделать то, за что
