срывать пломбы. Запрещено разбирать машины. Обыватели, мещане! Ничего, мы
им еще покажем!
Хорри направил гляйтер на юг, к спортивному центру. Это был огромный
комплекс, состоявший из гимнастических залов, искусственных ледяных
дорожек, игровых площадок, плавательных бассейнов и боксерских рингов,
- Тебе повезло,- сказал Хорри.- Сегодня у нас праздник.- Уменьшив
скорость, он снизился и пошел на посадку.- Давай, вылезай! - Он выпрыгнул
на движущийся коврик, который понес их по извилистым коридорам, освещенным
мягким матовым светом.
Время от времени езда замедлялась -это когда приходилось делать
"пересадки": надо было ухватиться за пластиковую серьгу, закрепленную на
огромном колесном шарнире, и не выпускать ее, пока не попадешь на нужную
несущую дорожку. Для Джеймса, никогда не увлекавшегося спортом, все это
было внове, в том числе и способ передвижения, требовавший изрядной
ловкости.
- Вы спортсмены? - неуверенно спросил он своего спутника.
- Глупости,- ответил Хорри и быстро схватил Джеймса за руку, потому что
того чуть не вынесло с дорожки на повороте.- Это только маскировка. Для
наших целей комплекс устроен идеально. Кто здесь досконально не разобрался,
сразу запутается. Залы находятся здесь один над другим, на разных этажах,
они как бы задвинуты один в другой, как спичечные коробки. И с боков, и
сверху, и снизу. Мы всякий раз встречаемся в другом зале. И до сих пор нас
ни разу не поймали.
- "Эгг-хэды", "яйцеголовые",- сказал Джеймс.- Так раньше называли научных
работников. Что у вас общего с наукой?
Хорри ухмыльнулся. Он потянул Джеймса за собой с дорожки на желоб для
спуска.
- Мы - современные люди. Заниматься наукой - дело шикарное. Обыватели
всего на свете боятся - нового оружия, ракет, танков. Поэтому у нас тоска
зеленая. Ничего такого не происходит. Эти самые старые физики с их
напалмовыми бомбами и атомными снарядами были парни что надо. Они были
правы: чтобы этот мир зашевелился, его надо причесывать против шерсти.
Спустившись еще на несколько этажей, они оказались в небольшом зале, где
скорее всего проводилось медицинское обследование спортсменов. Повсюду были
расставлены передвижные кардиографы, энцефаллографы, осциллографы, пульты
для тестирования штангистов, пловцов и спринтеров. На скамейках под
стенами, на матрасах и даже на пультах управления приборами сидели в
удобных и неудобных позах юноши и молодые мужчины в возрасте от пятнадцати
до тридцати лет, все коротко остриженные, большинство в сандалиях и
комбинезонах из белой жатой кожи. Многие держали в руках какие-то бумажные
листочки.
- Отличные ребята,- сказал Хорри.- Правда, нелегко было собрать их
вместе. По крайней мере с десяток мы прихватили у малышки Руссмоллер.
Приятная она козявка, но тупая - если у нее кто спрашивает о деде, сообщает
в полицию. Еще чуть-чуть, и ты тоже был бы у нее на совести.
В горле у Джеймса запершило - от нескольких листков бумаги потянулся
желтый дымок. Хорри глубоко вдыхал этот дымок, который оказывал странное
воздействие, он как бы оглушал и возбуждал одновременно.
- Они пропитаны,- объяснил Хорри.- А чем, не знаю. Вдохнешь, другим
человеком делаешься.
Джеймс видел, как несколько молодых людей склонились над язычками пламени
и глубоко вдыхали дым. Кто-то затянул унылую монотонную песню, другие
подхватили. Постепенно голоса сделались невнятными, движения рук -
порывистыми.
Сам Хорри тоже начал уже пошатываться. Ткнув Джеймса кулаком в бок, он
воскликнул:
- Здорово, что ты здесь! Рад, что именно я выудил тебя! Мне просто
повезло! Мы уже несколько месяцев по очереди дежурим. Давно никто не
появлялся!
Он начал бормотать что-то нечленораздельное. Джеймсу тоже было нелегко
сохранить ясную голову. Стоявший рядом худощавый юноша начал безумствовать.
В руках у него оказался металлический прут, которым он принялся крушить
медицинскую аппаратуру, стоявшую в зале. Во все стороны разлетались осколки
стекла, пробитая жесть противно дребезжала.
- Гляди, он в полном грогги,- заплетающимся языком проговорил Хорри.- Но
с тобой никто из них не сравнится. Я не знаю, кто сделал бы такое, не
нанюхавшись. Знаешь, меня самого чуть не стошнило, когда я увидел
разобранную зажигалку. Да, это, что ни говори, свинство, дружище... Да,
сумасшествие... свинство... Но это единственное, что еще доставляет нам
удовольствие!
Хорри подтолкнул Джеймса вперед, сунул ему в руки гимнастическую палку:
- Покажи им, приятель! Валяй, покажи же им!
Джеймс уже почти не надеялся напасть с помощью этих людей на след тех,
чьи действия тревожат полицию, а теперь надежда угасла в нем окончательно.
Близкий к отчаянию, он рванул Хорри за рукав:
- Погоди! Я хочу спросить тебя... Да послушай же ты!
Он встряхивал Хорри до тех пор, пока тот не поднял на него глаза.
- Какое отношение это безобразие имеет к науке? Разве вы никогда не
думали о том, чтобы что-то изобрести? Машину, прибор, механизм?
Хорри уставился на него.
- Ну, рассмешил! Или ты спятил? Тогда отправляйся прямо в церковь
"Ассизи" - в клуб Эйнштейна.- Он больно сжал предплечье Джеймса. - Давай,
круши вместе с нами! Долой эту дребедень!
Он вырвал у кого-то палку и обрушил ее на мерцающую стеклянную шкалу.
- Разбить, расколотить... Эх, будь у меня пулемет!
Почти все вокруг Джеймса были опьянены бессмысленной жаждой разрушения. С
приборов сдирали обшивку и оболочку, отламывали включатели, разбивали
вакуумные трубки...
Вокруг кипели страсти, звучали глухие крики, все словно впали в безумие,
подчиняясь в разрушительной работе ритму своей песни... Джеймс
почувствовал, что его тоже начинает раскачивать и покачивать в этом
ритме... Откуда ни возьмись в руках у него оказалась штанга, он широко
размахнулся...
И тут послышался крик:
- Роккеры!
На секунду все словно замерли, а потом повернулись лицом к входу. Оттуда
в зал ворвалась толпа молодых мужчин в черных джинсах и коротких куртках из
серебристой металлической пряжи. Они размахивали киями, подкидными досками
и другими предметами, которыми на ходу вооружились, и с ревом, напоминавшим
сирену, обе группы бросились одна на другую, схватились в драке,
смешались...
Джеймс как-то сразу отрезвел. Незаметно отошел в сторону и, прижимаясь
спиной к стене, попятился к узенькой днери, которую заметил в конце зала.
Ее удалось открыть, и он нырнул в полутьму коридора.
Спустилась ночь, и зафиксированные в воздухе без всяких опор светильники
низвергали на город каскады света. Воздушные такси и реактивные гляйтеры
оставляли за собой белые, голубые и зеленые полосы на посеревшем небе, а
тысячи освещенных окон образовали световые узоры на фасадах высотных домов.
Джеймса Форсайта вся эта переливчатая цветовая гамма нисколько не
занимала. Он понемногу отходил от упоения жаждой разрушения, охватившей и
его, и чем больше он остывал, тем больше его страшила ужасная мысль: а
вдруг он не справится со своей задачей? Хотя у него есть как будто для
этого все, что требуется,- он не только способен сохранить спокойствие при
виде разрушенных машин, но и сам в состоянии разобрать их на детали.
Времени у него оставалось мало. Джеймс заставил себя еще раз мысленно
вернуться к минувшим событиям. Оставался один неясный след: совет Хорри -
"Отправляйся прямо в церковь "Ассизи*!".
Эта церковь была ему знакома, она находилась в старой части города. Само
здание, старомодное серое строение, принадлежало одной из сект, члены
которой еще верили в потустороннюю жизнь. Таких сект было очень мало.
Теперь почти никто не утешал людей надеждой на жизнь в райских кущах, если
они примирятся с невзгодами жизни земной. Да и как должен был этот рай
выглядеть, если в реальной жизни каждый человек получал все, что только мог
пожелать. Автоматически управляемые заводы глубоко под землей и далеко от
людей синтезировали продукты питания, поставляли строительные блоки для
зданий, которые можно было собрать с помощью нескольких машин, производили
эти и другие машины - сплошь высокоэффективные автоматы с элементарным
кнопочным управлением; работать с ними мог каждый, и никому не приходилось
учиться больше, чем ему давалось в процессе хорошо продуманных детских игр.
Джеймс не знал, что за люди ходят в церкви и храмы. Может быть, они
мистики. Или из недовольных. Может быть, бунтари, но, не исключено, среди
них были и люди непреклонные, которые даже десятилетия спустя после запрета
науки тайно боролись за ее реабилитацию. Джеймс снова обрел надежду.
Направился к ближайшей стоянке гляйтеров, пристегнулся и взмыл ввысь.
Сделав плавный поворот, взял курс на старые городские кварталы.
До сих пор Джеймс никогда не заходил внутрь церкви. Ему почудилось, будто
он попал в пустующий театр: разглядел в темноте ряды резных скамей, у стен
горели свечи. Впереди несколько ступеней поднимались к некоему подобию
сцены. Изображение бородатого мужчины с удлиненным строгим лицом было
метров шести в высоту и достигало сводчатого купола, терявшегося в черноте.
Впереди, у первого ряда скамей, стояли коленопреклоненные посетители
церкви. Они что-то бормотали - наверное, молились.
То и дело оглядываясь по сторонам, Джеймс прошел вдоль стены мимо
множества ниш и решеток, а тусклые лица вырезанных из дерева святых,
казалось, наблюдали за ним сверху. На потемневших картинах были изображены
всякие ужасы: людей поджаривали на огне, мужчин распинали на крестах, дети
спасались от рогатых страшилищ. Над балками раздался треск, на Джеймса
пахнуло гнилью, и он сообразил, что где-то есть скрытые проемы, ведущие в
помещения еще более жуткие.
Джеймс обошел всю церковь, но не обнаружил ничего примечательного. Темень
угнетала его, неопределенность положения внушала тревогу, а незнакомая
обстановка - страх. Он все больше укреплялся в мысли, что за ним наблюдают.
Но как дать знать о себе? Не поможет ли испытанный способ?
Он огляделся, поискал глазами... заметил обитый железом сундук, а рядом -
закапанный расплавленным воском стол, на нем стояла коробка из
золотисто-красного картона. Такие ему уже приходилось видеть. Взял коробку,
открыл. Внутри был фотоаппарат. Достал его - модель из простых. Навел,
нажал на спуск. Затвор заклинило.
Джеймс снова осторожно осмотрелся. Но нет никого, кто обратил бы на него
внимание. Верующие в первом ряду продолжали бормотать свои молитвы.
Подрагивали язычки свечей.
Приняв внезапное решение, он сорвал пломбу, поднял крышку. Боковой винтик
сидел некрепко. Джеймс вытащил его. Вот перед ним колесики передвижения
пленки, а вот и стальная пружина веерной диафрагмы. Он сразу угадал причину
поломки: в связующем рычажке между пуском и пружиной торчала обыкновенная
канцелярская скрепка. Несколькими легкими движениями он привел камеру в
порядок. Нажал на спуск... Коротко щелкнуло, потом еще раз. Все верно, он
убедился - время экспозици полсекунды.
Джеймс поставил аппарат на место. Вдруг загремел орган, страстно,
торжествуя. И снова тишина. Джеймс посмотрел по сторонам и обнаружил
опускную дверь, которой раньше на замечал. Вниз вело что-то вроде трапа.
Первые шаги он делал еще в неверном свете свечей.
Пониже горела матовая лампочка, и он начал осторожно спускаться по
ступенькам. Издали доносились глухие голоса. Он пошел на звук, добрался до
узкого коридора и тут разобрал первые слова:
Дивергенция дэ равна четырем пи ро...
Дивергенция вэ равна нулю...
Сделав еще несколько шагов, Джеймс оказался перед завешенной дверью.
Откинул тяжелую ткань. С покрытого бархатом кресла поднялся седовласый
мужчина в длинном белом халате. Он сделал Джеймсу рукой знак молчать и
прислушался.
Голоса умолкли, и мужчина обратился к Джеймсу:
- Ты слышал эти слова, сын мой? Да, ты слышишь их, но не понимаешь. Никто
их не понимает, и тем не менее в них все тайны этого мира!
Он говорил, словно в экстазе, закатив глаза, так что видны были одни
белки. Несколько погодя добавил:
- Добро пожаловать, сын мой. Я - Резерфорд.-
