несмышленая Одатис, царица?
Ответа Миррина не дождалась, Гунда молчала, смотрела вдаль.
- Отпусти Одатис, царица, - сказала Миррина, - взамен забери меня. Я
знаю много прекрасных песен, и если ты веришь, что души усопших способны
петь, я буду в царстве теней петь для тебя неустанно. Смилуйся, отпусти
Одатис. Она едва начала жить. Отпусти, заклинаю тебя твоими богами -
Папаем, Табити.
- Привет тебе, Гунда! Радуйся, ты идешь за царем! - закричали
примчавшиеся дружинники. Акинаки взлетели вверх. Красные капли крови
брызнули на траву. - Слава супруге царя! Слава Гунде! В жизни и смерти она
рядом с Савлием! - прокричав, что положено, дружина подалась к вороной
четверке, тащившей нарядную повозку, изукрашенную золотыми фигурными
бляшками.
- Нет, - бросила сверху Гунда. - Я пойду за Савлием, девчонка пойдет
за мной. Так я хочу. Другого разговора не будет.
Поймав по лучику солнца, блеснуло десять колец. Пухлые ладони
оторвались от колен и ударили одна о другую.
- Коня для рабыни-гречанки, - приказала супруга царя.
Перед Мирриной тотчас очутилась пегая гривастая невысокая лошадка.
Ездить верхом, в седле из двух кожаных подушек, скрепленных ремнями,
Миррина умела не хуже любой скифской женщины.
- Благодарю, царица, ты добрее, чем кажешься, - сказала Миррина,
взбираясь в седло.
Начерненные брови сдвинулись под золотым венцом.
- Глупая, думаешь, сбитые ноги твои пожалела? - с усмешкой сказала
Гунда. - Как бы не так. Мне никого не жалко. А ты - рабыня, хуже лохматого
пса, что бежит за кибиткой. Прикажу, и ты на четвереньках припустишься, да
еще залаешь при этом.
Миррина прикрыла глаза, чтобы гнев не прорвался наружу. "Молчи, -
приказала она себе. - Вытерпи ради Одатис".
Гунда на гнев рабыни внимания не обратила.
- Я приказала тебе ехать рядом с собой, чтобы слушать сказки, -
сказала она как ни в чем не бывало. - Снизу слова плохо идут. Для того
коня дала, чтобы слышать. Сказывай.
- Что ж, царица, слушай... Я расскажу... Есть много хороших и
поучительных историй. В них действуют эллины, но события происходят на
берегах Понта... Земли тебе хорошо известны, - сбивчиво начала Миррина.
Трудно было прийти в себя после перенесенного оскорбления. Но вскоре голос
окреп и сделался ровным. Зазвучал рассказ о делах стародавних и чудесных.
- Слушай, царица, про царя Атаманта и про все, что случилось. Женой
Атаманта была Нефела - женщина-"облако", и было у царской четы двое детей
- сын по имени Фрикс и маленькая дочь Гелла. Супруги жили счастливо, но
потом Нефела-облако удалилась на небо и Атамант женился второй раз. В жены
он взял женщину злую, злее не было во все Элладе, и мачеха стала
преследовать Фрикса и Геллу. То не велит их кормить, то перед царем
оклевещет. Вскоре и вовсе из дома прогнала. Пришлось бедным сиротам жить
среди пастухов и в игры играть с овцами, да баранами, да собаками, овец
сторожившими.
- Невидаль, - перебила Гунда. - Я тоже среди овец росла.
- Был ли в твоем стаде баран с золотым руном?
- Золотую шкуру видеть не приходилось.
- А Фриксе и Гелле пришлось: все руно, до последней шерстинки, чистым
золотом переливалось. Полюбили сироты златорунного барана, и баран к ним
привязался, всюду за ними ходил. Куда Фрикс с Геллой - туда и он. И вот
однажды, когда никого из пастухов не оказалось рядом, баран вдруг
заговорил. "Фрикс и Гелла, - сказал он человечьим голосом. - По просьбе
Нефелы я спустился с золотых облаков, чтобы спасти вас от злой мачехи.
Злодейка ищет вашей смерти, уже посланы слуги убийцы". - "Что же нам
делать?" - в страхе вскричали дети. "Скорее садитесь ко мне на спину. Ты,
Фрикс, держись за рога, а ты, маленькая Гелла, садись позади брата и
крепко обхвати его за шею". Слышишь, что я говорю. Одатис, доверься во
всем своему брату, он непременно вызволит тебя из беды.
- Какая Одатис? Ты, рабыня, сказывай, да не заговаривайся.
- Прости, царица, спутала имена. Геллой звали маленькую сестренку
Фрикса. И повела эта Гелла себя неправильно. Сначала все шло ладно. Дети
послушались златорунного, сели верхом, и баран помчался по горам и
долинам, пока не достиг синего моря. Но и здесь посланец Нефелы привал не
устроил, с разбега бросился в синие волны и поплыл. Заиграли волны,
запенились. Любо им царских детей качать. Только руки у Геллы вдруг
онемели. "Ах, устала я, братец, держаться". - "Потерпи немного, маленькая
сестренка". - "Нет больше сил". - "Смотри, видна уже Азия. Еще немного, и
мы у цели". - "Прощай, милый брат". Слабые руки разжались, девочка
скрылась в синих волнах. С той поры синее море стали звать Геллеспонтом
[Геллеспонт - древнее название пролива Дарданеллы]. Море Геллы значит это
слово на языке эллинов.
- Девчонка утонула, с мальчонкой что сталось?
- Фрикс спасся, царица. Златорунный вынес его на берег.
- Кончилась, что ли, история?
- Истории не кончаются. Из одной вытекает другая, как из речки ручей.
- Все равно, в дугой раз доскажешь. Вон опять ошалевшие дружинники
несутся пыль поднимать да вопить.
- Слава тебе, супруга Савлия! Радуйся! Радуйся! Оу-о!
- Царь! Царь! - завопили и запрыгали гадатели в шкурах мехом наружу.
Подняли трезвон привязанные к рукам бубенцы.
- Оу! - затянул растянувшийся по степи змей с чешуйками из кибиток и
всадников не виделось им конца.
- У-у! - подхватил пролетавший над степью ветер.
- У-у-у! - закачалась трава.
- Радуйся, Гунда! Ты уходишь вместе с царем!
Акинаки вспороли воздух, и дружина умчалась к вороной четверке, спеша
занять место около Савлия. Но ни один из дружинников не посмел обогнать
или подъехать близко к коренастому широкоплечему всаднику, вросшему в
кожаное седло горделиво выступавшего серого скакуна. Неожиданно всадник
сам повернулся к отцовской дружине. Едва заметным движением повода он
заставил коня описать половину круга и, приподнявшись в седле, крикнул
негромко, властно:
- Царь! Савлий!
- Савлий! - завопила в ответ дружина и снова умчалась в степь. Только
комья земли брызнули из-под копыт.
Возле царской повозке сделалось пусто.
- Отец, - сказал Иданфирс, нагнувшись над навощенным телом. - Я
поклялся богиней огня Табити, самой нерушимой из всех наших клятв, что
твое последнее кочевание свершится, как должно. Я выполню клятву. Не
гневайся и не насылай беду на народ из-за того, что воины покинут твою
повозку и я сам окажусь вдали.
Тьмы войска явились, чтобы отнять у нас степи, небо и ветер, и глаза
мои заливает ярость. Бой будет смертным. Знай и прости своих воинов за то,
что они оставят тебя. Но не окажется сын вдалеке, когда отец уходит под
землю. И когда ты, отец, будешь спускаться в жилище Вечности, я буду рядом
и провожу тебя, как должно.
С этого дня змей, ползший за царской повозкой уменьшился. Чешуйки его
поредели, но не умолкли крики и звон.
- Оу-о! - гудело по-прежнему за вороной четверкой.
- Савлий! Савлий! - вопила дружина. - Радуйся, Гунда! Оу-о! Радуйся!
Ты идешь вслед за царем!
- Царь! Царь! - вызванивали бубенцы на жезлах гадателей.
Заслыша шум приближающейся повозки, в кочевьях вытаскивали из котлов
с ручками-оберегами куски проваренного в пряностях мяса и разливали в чаши
вино. Для Савлия наполнялся оправленный в золото дорогой ритон, к
навощенным губам подносились лепешки, сыр-иппака, перья зеленого молодого
лука.
Когда пир кончался и царь отправлялся в путь, кочевья, как раньше,
пустели. На месте оставались лишь женщины с ребятишками да дряхлые
старики. Мужчины, даже подростки, уезжали все до единого. Только дороги их
расходились надвое. Мальчонки, не носившие кипий, отправлялись за Савлием.
Остальные, с утроенным запасом стрел в грите у пояса, уезжали в другую
сторону, чтобы, составив отряды, пополнить войско. У скифов армии не было.
Все скифы-мужчины становились воинами, когда приходила война.
Поредел хвост кибиток и всадников, тянувшийся за четверкой черных,
как ночь, лошадей. Из воинов, кроме отряда дружинников Савлия, никого не
осталось. Днем дружина сновала растревоженным роем и испускала громкие
вопли, ночью с еще большим усердием сторожила кибитку жены своего царя и
другое его имущество, сложенное в большую шестиколесную кибитку.
И по-прежнему рядом с черной четверкой, прямо держась в седле, ехал
широкоплечий всадник в остроконечной шапке, с гривной на шее, с браслетами
на обнаженных ниже локтя руках. Конь под всадником был другой, хоть и
серый, но не мышиного цвета, как раньше.
- Трус, - прошептала женщина, убранная как на пир.
Она сидела в проеме белой кибитки. Пухлые пальцы впились в колени.
Черные без блеска глаза через головы всадников уставились в ненавистную
спину, затянутую в простую, без шитья и меховой опушки, куртку.
- Все воины биться ушли, один сын старшей жены остался. Трус и есть.
Эй, рабыня! - крикнула Гунда, не поворачивая головы. - Хватит
петь-распевать. Сказывай дальше свои истории.
- Как угодно, царица, - откликнулась Миррина. Но прежде, чем
подъехать, она довела до конца свою песню.
"Выпей нектар, что подаст тебе в амфоре брат твой. Сладко ли, горько
ли - счастье придет".
13. ЦАРЬ ЦАРЕЙ ПРИНИМАЕТ ВАННУ
В короткий срок Иданфирс собрал пятидесятитысячное войско. Ядро сбили
всадники, вооруженными луками, копьями и мечами. Подвластные
земледельческие племена составили пехоту. Оружие пехотинцев - дротики с
наконечниками, острее змеиного жала, и короткие обоюдоострые мечи.
Пятьдесят тысяч воинов встали против несметных полчищ. На каждого
скифа приходилось без малого полторы сотни противников. Но скифы защищали
свою свободу и верили, что победа достанется им. В победе не сомневался
самый последний бедняк, не имевший ни шлема, ни панциря и защищенный лишь
деревянным щитом, обтянутым толстой, грубо выделки кожей.
- С нами Таргитай, - говорили скифы друг другу. - Его силой натянуты
наши луки. Золотая пантера хранит нас от вражеских стрел. Ее сбросил
священный Меч прямо на щит Иданфирса, когда Иданфирс, закляв стрелу,
нацелился в небо.
Среди скифов распространился слух, что Папай наделил Иданфирса
способностью находиться сразу во многих местах. Воины, прибывшие из
дальних кочевий, клялись покровительницам очага, что Иданфирс по-прежнему
сопровождает отца на его пути к жилищу Вечности, что серый конь не
удаляется от вороной четверки. Но при этом разве не видели скифы Иданфирса
впереди головного отряда? Щит "Золотой пантеры" сверкал в левой руке
молодого царя, когда отряд встретился с персами.
Действия разворачивались по плану, выработанному в священном месте
Меча. Скифская конница, завидя персов, с громкими криками набрасывалась на
врага. Летели копья, стрелы резали воздух - атака напоминала смерч.
Внезапно все утихло: ни криков, ни лязга мечей. Лавина откатывалась и
успевала исчезнуть прежде, чем к персам подходило подкрепление. Преследуя
яростного и неуловимого противника, персидское войско уходило все дальше в
степь. Бескрайний простор затягивал, словно болото без дна. Продвижение
затрудняли пожары. Отступая, скифы сжигали траву, оставляя коней без
корма. Людям тоже приходилось трудно. Обоз, казавшийся неистощимым,
заметно скудел. Скифы стали показываться реже, в бой не вступали и
исчезали бесследно, как только персы бросались в погоню. То жалили осами,
теперь превратились в ускользающих угрей.
От приподнятого настроения, с каким начинали поход, не осталось даже
