полосах, дверь завизжала петлями, грохнул засов. А сверху, перекрывая
всякий к ней доступ, обрушилась гранитная плита... "Подловили-таки,
гаденята", - подумал Кратов озадаченно, утверждаясь на четвереньках и
продолжая вслушиваться.
Опасности не было. Его чувства молчали.
"Только бы они не оказались подонками и без хлопот не замуровали меня
заживо... Дилайт говорил: Серебряные Змеи - единственные, кто сохранил
здравый смысл на этой планете. И этот здравый смысл вкупе с трезвым
расчетом мог подсказать им простой и верный выход: бросить меня подыхать в
темноте, а самим предстать пред светлы очи Алмазного Жезла и объявить,
что-де поганый чужак пал подлой смертью. Наплетут с три короба о
подробностях сшибки. Истиносвет, понятное дело, не гаснет... Алмазный Жезл
поверит. Отчего бы ему не поверить собственным жрецам?" Где-то глубоко под
сердцем зародился неприятный ледок и медленно распространился по всей
груди. "Вот же дурацкая будет смерть..."
Кратов выпрямился во весь рост. Осторожно, разборчиво ставя ступни на
усыпанный каменной крошкой пол, сделал несколько шагов вперед. Замер,
послушал тишину. Его способность видеть в тепловом спектре здесь никуда не
годилась: камень давно остыл. "Подождем, брат-плоддер. Что нам еще-то
остается?" Он прислонился к стене. И тут же, похолодев, отпрянул: что-то
мелкое, быстрое, живое скользнуло за шиворот.
Капля воды...
"Паникер паршивый, - подумал он, через силу заставляя сведенные мышцы
расслабиться. - Боец из тебя нынче - что из рыбы летчик. Пока ты вот так
дергаешься от малейшего пустяка, можно подходить и брать тебя голыми
руками. И Драконий Шип своего не упустит. Если вообще появится. Если он
еще не появился... Может быть, эти молодцы не только пирокинетики. А, к
примеру, способны приглушать собственный эмоциональный фон и становиться
телепатически невидимыми. В конце концов, с чего я взял, будто Шип не
умеет того, что я умею?!"
Могильная тишь понемногу наполнялась неслышными прежде звуками и
шорохами. Срывались и дробились об пол водяные бусины. По-змеиному
бесшумно скользил по накатанному, вылизанному за годы и годы руслу
невидимый ручей. Будто неприкаянная душа, вздыхал, расседаясь мельчайшими
трещинками, гранит.
"Что-то произошло со мной. Шесть лет - пятая часть жизни. Достаточный
срок, чтобы перечеркнуть все нажитое раньше. Теперь я могу быть только
таким, каким стал за эти последние шесть лет. Вечный плоддер. Одиночка,
отшельник. Скиталец - без дома и семьи, без увлечений и привязанностей.
Верящий только в себя и, совсем немного, в судьбу. И поэтому отвыкший
уворачиваться от катящихся навстречу валунов. Кому-то, например - Дилайту,
это кажется безрассудством. Все не так. Хотя это и вправду странно, что я
раз за разом загоняю самого себя в тупик, оставляя крохотную горсточку
шансов на удачу. А потом рачительно и скрупулезно распоряжаюсь этой
горсточкой, не упуская ни одного. Вот как сейчас. Нужно же было очертя
голову залепить дуэльной перчаткой по мордасам сумасшедшему пирокинетику
и, между прочим, пироманьяку! А затем замуроваться в этой гробнице, чтобы
в конечном итоге направить все свои помыслы и силы на поиски выхода. Вот
же идиотизм... Ей-богу, я и сам не всегда способен понять собственные
поступки. За эти шесть лет я неплохо научился их совершать. "Удача" было
для меня вторым именем судьбы. Может быть, если Судьба по прозвищу
"Удача", как и прежде, не оставит меня своим вниманием, я научусь эти
поступки оценивать?.."
Кратов уловил легчайшее, почти неощутимое движение воздуха.
Он оцепенел. Плотно втиснулся во влажный камень стены и сам обратился
в камень. Кровь оглушающе стучала в висках, толчками билась в натянутых
жилах, грозя порвать их в клочья.
"Не обманул, не испугался... умница..."
Серое, лишенное формы пятно медленно наползало прямо на него. Не
растратившее пока своего тепла, живое. Окруженное аурой холодных злых
мыслей.
Найти, испугать, уничтожить. Опрокинуть ненавистного врага, втоптать
в грязь, чтобы пресмыкался и выл. Ногами выбить из его уродливого вонючего
тела все чувства, кроме страха. Упиться его страхом. Это всегда радость в
мире, где никто не боится умереть. Единственное, за что можно испытывать
благодарность к этим отвратительным пришельцам.
А потом сжечь.
- Чужой, - негромко позвал Драконий Шип. - Я пришел.
Кратов оттолкнулся от стены.
8
Драконий Шип все же успел один раз выстрелить огненным языком. И
теперь брызги голубого пламени брезжили под самым сводом, наполняя
внутренности каменного мешка слабым прыгающим свечением.
А сам он лежал лицом книзу, раскинув руки, похожий на раздавленную
летучую мышь. Не шевелился: должно быть, притворился мертвым. С тем,
чтобы, улучив момент, все же застичь более удачливого соперника врасплох.
- Драконий Шип может встать, - сказал Кратов. - Мне открыты его мысли
и ясен его обман.
Пальцы, обмотанные металлическими лентами, дрогнули, собираясь в
кулак. Кратов выждал немного, а затем наступил на них - бережно и в то же
время твердо.
- Мы будем говорить, - сказал он.
Драконий Шип приподнял перекошенное отчаянием лицо в смазанной
воинственной раскраске.
- Пусть Чужой убьет меня, - просипел он. - Он победил, но я не
побежден. Только Живущие Вечно не ведают ненависти...
- Я не нуждаюсь в имаго Драконьего Шипа. Там, откуда я пришел, не
считается доблестью убивать поверженных.
- Чужой осквернил Истиносвет перед лицом Алмазного Жезла! В его мире
никто не имел и не будет иметь имаго! Иначе он понимал бы, что только
имагопревращение способно утешить побежденного...
- Мы оба лгали. Мы похожи, Драконий Шип. Поэтому мы выйдем отсюда
вместе. Или вместе погибнем. Я говорю снова: мне нет нужды в твоем имаго.
Я хотел одного - чтобы мои друзья покинули дворец Алмазного Жезла. Мое
желание исполнено, и я доволен этим.
- Я не думаю так же, как Чужой. И если он позволит мне жить, я не
пощажу его. Как не пощадил когда-то другого Чужого, что был однажды рядом
с ним в повозке, плавающей на ветру...
- Драконий Шип чересчур самоуверен. Он все еще мнит себя великим
воином и уповает на древний огонь, обитающий в его руках. Пусть он узнает:
ни древний огонь, ни его хозяин не в силах причинить мне вреда. И тогда мы
будем говорить.
Кратов сделал шаг назад, освобождая руку противника.
Драконий Шип подобрал под себя ноги и сел. Повел плечами, проверяя,
все ли у него цело. Сморщился от боли в побитых ребрах и уязвленном
"рыбьем месте". И вдруг легко, бесшумно оказался на ногах.
Сжатые кулаки со звоном сомкнулись.
Огненный клинок сделал выпад Кратову в грудь.
Мимо!
Клинок обратился в сияющий бич, с маху хлестанувший Кратову по ногам.
Мимо! Бич глубоко въелся в каменный пол, словно впечатал в него
дымящийся черный иероглиф.
Теперь это было раздвоенное гадючье жало, алчно трепеща, тянувшееся к
жертве. И бессильное дотянуться и ужалить.
Драконий Шип оскалил выщербленные желтые зубы и натужно захрипел. Его
глаза побелели, полезли из орбит. На губах проступила пена. На худой,
страшно вытянувшейся шее вздулись синие вены.
Пламя ударило фонтаном.
Но Кратов и на сей раз успел увернуться.
Драконий Шип закричал. Зашатался, попятился, отчаянно размахивая
руками. Руки до локтей были охвачены древним огнем, они таяли в нем
восковыми свечами. Тоненькие светящиеся ручейки, резвясь, бежали от
накалившихся до нестерпимой белизны лент по грубой ткани плаща. Повалили
клубы удушливого серого дыма.
Кратов прянул было к нему - на помощь. И остановился.
Драконий Шип опрокинулся навзничь, завертелся, пытаясь сбить пламя. И
вдруг затих. Камень под ним вытаивал, будто снег вокруг костерной
головешки.
- Поспеши ко мне, Чужой, - свистящим шепотом сказал Аафемт. - Уйдем
вместе в обитель Нетленной Чистоты. О таком исходе ты мог только мечтать.
Не чуя под собой ног, Кратов приблизился к изувеченному телу, которое
еще тлело. От рук не осталось почти ничего, ртутно-белые лужицы древнего
огня вовсю хозяйничали на груди и по плечам подбирались к голове.
- Драконий Шип, - позвал он, давясь тошнотой.
Пустые остекленевшие глаза смотрели куда-то сквозь него.
Кратов сграбастал Драконьего Шипа за лохмотья плаща, яростно
встряхнул.
- Открой мне обратный путь! Дай мне жить... Ты не смеешь умереть, не
отпустив меня!!!
Он захлебнулся кашлем, замолчал. Перед слезящимися глазами все плыло.
Аафемт слабо дернулся, будто пытался поднять руки и схватить его,
чтобы унести с собой в чертоги Вечно Живущих. Но рук для этого не было.
9
Мерцальник всплывал прямо из каменного пола. Словно медуза из морской
глубины. Или бледное солнце из тумана над горизонтом.
- Притащился? - зло спросил Кратов. - Учуял поживу, стервятник? А
ведь я ждал тебя...
Он провел ладонями по лицу, стирая грязь, смешанную со слезами. Как
будто Мерцальнику было дело до того, что творится с его лицом.
- Не знаю, кто ты и откуда взялся. Может быть, Археон, о которых я
слышу уже столько лет. Может быть, еще кто-то... А я просто человек.
Интересно, понимаешь ли ты, о чем я говорю?
Кратов помолчал, пристально вглядываясь в полотно призрачной плоти
Мерцальника. Хотя бы какой-то слабый знак того, что его слова не пропадают
без следа! "Безумие, - подумал он. - Верно мне твердили ксенологи: я тоже
спятил вместе со всей этой планетой. Говорить с глухим, дарить свой
портрет слепому... На что я надеюсь?"
- Оставь этот мир в покое, - сказал он хрипло. - Оставь этих людей.
Ты приносишь им несчастье. Может быть, тебе кажется, что высшее благо
состоит в исполнении любых желаний тех, кто сам ни на что серьезное не
способен? Мы и сами тоже не без греха. Спокон веку у нас считалось, что
долг вырвавшихся вперед - тащить за собой отставших. Даже если те ни о чем
не просят. Те, передние, думали, будто лучше знают, что и кому нужно. Да и
само опережение могло еще послужить темой для дискуссии. Бремя белого
человека... Своей навязчивой заботой мы вогнали в могилу целые народы. Или
обратили их в ленивые чучела, ходульные подобия нас самих... Бог тоже
создал человека по образу своему и подобию. И, должно быть, крайне
изумился, увидев результат. Когда его точная копия, исполненная
божественных начал, первым долгом ударилась в грех. Но ничего уже нельзя
было поделать. Разве что изгнать из Рая, с глаз долой... Ты развратил этих
несчастных. Ты для них - что библейский змей с плодом познания добра и
зла. Они поддались твоему искушению, но не справились с ним. Они предпочли
зло, хотя почитают его за добро. Совсем как мы. Но у нас не было тебя, мы
все постигали и всего достигали сами. И мы уже близки к тому, чтобы
вытравить из наших душ изначальное зло. А в этом мире есть ты. Ты, который
равнодушен и не видит, какую беду несет... Господи, что я-то несу?! -
пробормотал он, изумившись самому себе. - В голову так и лезут
ветхозаветные аналогии, тебе бесконечно чуждые. Никак не могу с этим
совладать. А смысл вот в чем: ты должен уйти прочь, предоставить этих
людей самим себе. И будь что будет. Хаос, потрясения... Пусть. Все равно
хуже некуда.
Кратов помолчал, переводя дух.
- Ты меня не понимаешь, - сказал он горько. - Глухой слепец...
Наверное, ты привык читать обращенные к тебе мысли, а не слушать
бессвязные речи. Конечно, я не умею выразить свои мысли на твоем языке. Я
