И все ведут себя хуже собак
И кони надвигаются по Скрипичной Улице
И Голландец валится с ног
И номера все провонялись дизтопливом
И ты впитываешь в себя
Сны всех, кто когда-либо здесь ночевал
А я заблудился в окне
Я прячусь в лестничной клетке
Болтаюсь в шторах
И сплю в твоей шляпе
И никто здесь не приносит
В бар ничего мелкого
Все начали тут очень хорошо
Вот только объяснили им плохо
А у девчонки за стойкой вытатуированы слезинки
По одной на каждый год, что его нет рядом, говорит она
Этакая ветшающая красотка, но
С ней ничего серьезного, чего
100 долларов не могли бы подлечить
В ней такая зазубренная грусть
Что становится только острее
С лязгом и грохотом
Проходящего мимо Южного Тихоокеанского
А часы оттикивают сво° протекающим краном
Пока тебя не переполнит протухшей водой, горечью и руинами тоски
И не перехлестнет через край
На первого встречного, готового слушать
И я видел вс° это
Я видел вс° это
Сквозь желтые окна
Вечернего поезда
ДИКИЕ ГОДЫ ФРЭНКА
(1987)
НЕВИНЕН ЛИШЬ ВО СНЕ
Роса уж на болотах
Совы в звоннице пустой
Где та, что меня ласкала
И клялась в любви святой
Клялась в любви святой
Не унять тоску такую
Зелень - гладью на полях
Из своей памяти краду я
Но невинен я в этих снах
В этих снах
Невинен я в этих снах
Я дал ей обещанье
Браслетку подарил
Сказал, что не покину
И сердце ей разбил
Сердце ей разбил
По погосту мы бежали
Хохотали вчетвером
Клялись, что будем вместе
Покуда не умрем
Покуда не умрем
КОГДА ПРИДЕТ ВЧЕРА
Ты хочешь денежек в кармане
и шляпу на сто лет
чтоб одеяло грело
обед ждал на столе
но сегодня небо плачет
и завтра - дождь с утра
и нужно ждать, когда придет вчера
Я еду в Нью-Йорк-Сити
на поезде ночном
коль хочешь - оставайся
и дождись меня потом
пока же небо - серо
и затра - дождь с утра
и нужно ждать, когда придет вчера
Если к радуге
хочешь ты прийти
умей прощаться и прощать
Сбудутся все сны
где-то впереди
там, где воспоминанья лежат
И вот дорога развернется
луна начнет сиять
хочу, чтоб ты запомнила
когда исчезну я
что небо плачет вновь
и завтра - дождь с утра
и нужно ждать, когда придет вчера
Небо в слезах сейчас
и завтра - дождь с утра
и нужно ждать, когда придет вчера
Всего лишь ждать, пока придет вчера
БОЛЬШЕ ЧЕМ ДОЖДЬ
Больше чем ливень
сегодня мочит нас
Больше чем буря
Больше чем буря
Больше чем морок
когда трезвеешь
Одна морока
Одна морока
В чьих там карманах полно монет?
Где там букеты для дам?
Вождей помятых на бабках нет
Ничто не светит всем нам
Больше чем круто -
вот каково сейчас
И больше чем тоска над головой
Больше чем морок
когда трезвеешь
Нет больше танцев
Нет больше танцев
Больше чем круто -
вот каково сейчас
Одна морока
Одна морока
В чьих там карманах полно монет?
Где там букеты для дам?
Вождей помятых в помине нет
Ничто не светит всем нам
Больше прощанья
с тобой нам предстоит
И больше чем тоска над головой
ЧРРНЫЙ ВСАДНИК
(Лить° Волшебных Пуль)
Стихи Тома Уэйтса, тексты Уильяма Берроуза
По мотивам
"Вольного Стрелка", народной сказки Августа Апеля и Фридриха Лауна,
и "Смертельного Стрелка" Томаса де Куинси
(1993)
Когда на меня впервые вышел Роберт Уилсон и Театр "Талия" из Гамбурга с
тем, чтобы я занялся "Черным Всадником", я был заинтригован, польщен и
испуган. Времени это требовало обширного, а расстояние, которое мне
пришлось бы преодолевать туда и обратно, было проблематично, но после
встречи в отеле "Рузвельт" в Голливуде я убедился, что мне брошен волнующий
вызов, а от возможности поработать с Робертом Уилсоном и Уильямом Берроузом
просто грех было бы отказаться. Я видел только одну постановку Уилсона,
"Эйнштейн на Пляже" в Бруклинской Академии Музыки, и она меня втянула в сон
такой силы и красоты, что и много недель спустя я все еще не мог проснуться
до конца. Сценические образы Уилсона позволили мне заглянуть в окна и
увидеть ошеломляющую красоту, изменившую мне глаза и уши навсегда. Уилсон -
изобретатель, путешествующий в глубочайшие чащобы разума и духа в поисках
открытий, и процесс его работы невинен и уважителен. В своих мастерских на
первом этапе он требует от всех участников войти в его мир и так же ценить
то, что они туда приносят, как и то, что оставляют снаружи. Я несколько
волновался насчет нашей совместимости, поскольку его процесс казался мне
уже таким развитым, а я был в новой для себя стране, поскольку работал в
Гамбурге, Германия, Дождливые Улицы, церковные колокола и железнодорожный
вокзал. К моему удивлению, наши отличия стали нашей силой. Каждое утро я
приносил на репетицию песни и музыку, над которыми работал предыдущим
вечером в студии у Герда Бесслера. Я выбрал Грега Коэна, чтобы он работал
над аранжировками со мною вместе, формовал музыку, подбирал оркестр,
собирал звуки и записывал черновые пленки за ночь до репетиции. Грег -
мультиинструменталист, с которым я имею удовольствие работать и на
гастролях, и в студии уже лет пятнадцать или даже больше. "Музыкальная
Фабрика" Герда Бесслера - то место, где родилось большинство идей
партитуры. Герд Бесслер - необычайный музыкант и звукоинженер, и значение
его опыта и предыдущей работы в Театре "Талия" трудно было переоценить.
Именно его неистощимая энергия и верность спонтанности и духу приключений
на его "Музыкальной Фабрике" сыграли свою роль, и вместе мы каждый вечер
придумывали свежий материал, чтобы утром принести его на репетицию. Грег
Коэн был бесстрашным сотрудником и помог мне вырасти музыкально, к тому же,
запас его идей был неистощим, когда (часы долги, кофе остыл, булочки
черствы и некуда прилечь). Герд, Грег и я были сердцевиной музыкального
отдела на ранних стадиях постановки, и мы вместе обрабатывали пленки вот
таким вот грубым образом, даже и не предполагая, что они когда-нибудь
выйдут в свет, а это давало всем нам невинность и свободу наплевательского
отношения к общепринятой технике звукозаписи, ведь мы вынуждены были
работать под дулом пистолета, чтобы приносить на карнавал Уилсона каждое
утро что-либо завершенное. Хотя в эту подборку включены и другие записи
материала, сделанные в Калифорнии четыре года спустя, дух записи вот в этой
манере совместно с Грегом Коэном и Гердом Бесслером в Гамбурге был ключевым
камнем общего ощущения песен. То, что нас при сочинении и аранжировке
вдохновляли театральные образы Уилсона, было бесценным для всего процесса -
мечта любого автора песен. "Оркестром Черного Всадника" ("Группой
Дьявольского Рубато") были Ханс-Йорн Брандененбург, Волкер Хемкен, Хеннинг
Штоль, Кристоф Мойниан, Дитер Фишер, Джо Бауэр, Франк Вульфф и Штефан
Шафер. У них у всех карьеры были различными: кто-то пришел из строго
классического мира, кого-то обнаружили играющим на станции, - и им пришлось
несколько привыкать к моему грубому образу работы, а мне пришлось учить
язык, чтобы с ними общаться и все же сохранять живьем спонтанность. Их
слышно на некоторых песнях этого сборника. Но записываться с ними больше
оказалось сложно из-за времени и расстояния. Все они героически были
преданы этому делу, внесли огромный вклад и стали тем театральным
оркестром, о котором я всегда мечтал. В Калифорнии, возможно, четыре года
спустя, я собрал другой оркестр, основанный на тех же принципах, что и
"Группа Дьявольского Рубато", с тем же самым инструментарием, чтобы вновь
посеять гамбургские семена. Он представлен во многих песнях: "Счастливый
День", "Русский Танец", "Собью Луну", "Масляная Ночь", "Госпельный Поезд
(Орк.)", "Охотник-Мазила", "Правильные Пули" и "Черный Ящик". Группа,
образованная в Калифорнии, вся состояла из сан-францисских музыкантов, и,
хотя мы начали работатьпо нотам, медленно я начал осознавать, что для
эффективного продолжения работы нам необходим более грубый подход, и вскоре
мы забросили большую часть партитуры и стали работать по пленкам и
собственной интуиции. Все участники группы "Западное Рубато" были полны
решимости "офранкенштейнить" музыку и превратить ее в нечто вроде
прекрасного крушения поезда. Мы записывались в холодном сарае, с плохим
светом и без перекуров - для того, чтобы вдохнуть в музыку новую жизнь.
"Госпельный Поезд (Оркестровка)" был записан после изматывающего дня
дисциплины, пьеса гавкалась так, будто ее играет гаражная банда, а весь
оркестр обезьянничал как паровоз, несущийся в Преисподнюю, то был волнующий
момент для всех нас, и даже фаготист хотел послушать его еще разок. Все они
- бесстрашные музыканты, желающие и стремящиеся работать. С Гамбургским
Оркестром, группой из Калифорнии и первоначальными записями, сделанными с
Грегом Коэном и Гердом Бесслером, мы пытались найти музыку, которая могла
бы сном войти в чащобу образов Уилсона и быть абсурдной, ужасающей и
хрупкой. Я надеюсь, что эти три вещи донесены в настоящем собрании песен.
Актеры в постановке "Черного Всадника" театра "Талия" были такого калибра,
который мне в жизни никогда не встречался: бесстрашные, неутомимые,
безумные и способные заходить очень глубоко при зачастую сложных
обстоятельствах (холодный кофе, черствые булочки и некуда прилечь), они
взяли песни и оживили их, и песни оживили их самих. Я никогда не работал
композитором, который должен оставаться за пределами представления, и учить
их песням было для меня таким же образованием, как и для них. Они походили
на состарившихся детей и изумляли меня своей готовностью и силой
воображения - в этом сборнике пою я, но в каждом моем исполнении есть вещи,
которым я научился по их интерпретациям. Уильям Берроуз был непоколебим как
металлический стол, и его текст стал той ветвью, на которой болтался наш
узелок. Его разрезанный текст и открытый процесс поиска языка для этой
истории стали той рекой слов для меня, из которой я мог черпать стихи для
песен. Он дал пьесе мудрость и голос, вплел их в нее целиком. Неким образом
это странное сборище людей смогло создать восхитительную театральную
постановку, ставшую небывало успешной в Гамбурге, в Театре "Талия", и
объездила весь мир, идет до сего дня и оказала мне честь сделать меня своей
частью.
Том Уэйтс
Лос-Анжелес, сент. 1993.
ЧЕРНЫЙ ВСАДНИК
(Уильям Берроуз)
Жил да был один старый лесник, со своей женой и дочерью. И когда пришла
пора дочери его выходить замуж, выбрал он ей охотника, ибо старел он и не
желал, чтобы дело его умерло. Но дочь его уже любила другого, и, к
несчастью, не был он охотником, а служил конторщиком, и отец ее никак не
хотел благословлять их союз. Но дочь во что бы то ни стало решил выйти
замуж только за того, кого любила, поэтому сказала ему: "если сможешь
доказать свою меткость охотничью, отец мой позволит нам жениться".
И вот ушел конторщик в лес, и взял ружье с собою, и мазал он, куда бы ни
целился, и принес домой одного лишь стервятника.
Отец не одобрил их брака, и вс° уже казалось без толку, но конторщик был
полон решимости восторжествовать. И когда ушел он в лес в следующий раз,
явился ему дьявол и предложил горсть волшебных пуль, и пулями этими мог
поразить он всю дичь, в какую бы ни целился, даже с закрытыми глазами. Но
дьявол предупредил его, что "некоторые пули тут для тебя, а некоторые - для
меня". А день свадьбы, между тем, все ближе и ближе, и конторщик
заволновался, ибо должно было состояться в тот день состязание в стрельбе,
и он боялся, что волшебных пуль ему не хватит. Хоть и предупреждали его,
что "сделку с дьяволом только глупец заключает", вышел он на развилку
дорог, и дьявол предстал пред ним, как и раньше, и дал ему еще одну
волшебную пулю. В день свадьбы прицелился конторщик в деревянную голубку, и
под взглядом дьявола описала пуля круг среди толпы гостей и попала точно в
цель - но не в голубку деревянную. В невесту попала, в любовь его
единственную, и закончил конторщик дни свои в приюте для умалишенных,
неистовствуя в яростном безумии своем среди остальных психов на карнавале
дьявола.
СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ (Увертюра)
