не трогай. А то будет большая беда". И умерла. А дочка все
время об тот Винт спотыкалась. Однажды она взяла газовый ключ
и гайку отвинтила. Как раз была полночь.
Только часы пробили... И вдруг... Ты слушаешь?
Рахманин уперся взглядом в окно и замер. За окном,
поглядывая в разные стороны, пролетел большой желтый
Стеклянный Глаз размером с крупную тыкву.
Рахманин стряхнул с себя видение:
- Да, конечно. И что?
- И вдруг в дверь к дочери постучали. Она в гляделочку
посмотрела и видит: за дверью стоит женщина с нижнего этажа,
вся в крови... И в руках люстру держит.
Рахманин подошел к окну и увидел, как этот Глаз-тыква
улетал вдаль над улицей, над прохожими, над редкими машинами,
покачиваясь и посматривая по сторонам. И как он скрылся в
дымке над рекой, над мостом. И никто не обратил на него ни
малейшего внимания.
- Ну и как история?- спросил дядя Мирон.- Веселая?
- Куда уж там,- ответил Рахманин.- Смех, да и только.
Потом он сказал:
- Дядя Мирон, я по городу пройдусь. Билет куплю на Москву.
Может, чего принести к обеду надо?
- Чего там, к обеду. Суп у меня есть из колбасы. Ничего не
надо. Хлеба купишь, и ладно.
- А пол-литра, дядя Мирон?
- Если деньги есть, отчего не купить. Купи, Виктор
Николаевич.
Старым стал дядя Мирон, а выпивку уважал по-прежнему.
Рахманин зашел в маленькую ванную и стал с мылом отмывать
загадочный знак старой зубной щеткой. Знак с каждой минутой
проявлялся, как хорошая цветная фотография. Он оказался
многоэмалевым, тонкой, почти невозможной работы. На нем были
написаны какие-то формулы и отлиты что-то означающие фигуры,
как на средневековых гербах. Рука с мечом, перерубающая цепь,
змея с красными глазами, цветные цветы и многое другое. Вещь
была очень красивая, просто музейная.
Виктор сунул знак во внутренний карман и вышел на улицу.
И обалдел!
Прямо над улицей по воздуху плыла Пятиметровая Кобра. Она
извивалась, смотрела в разные стороны и беззвучно планировала
примерно в пяти метрах над мостовой. И никто не обращал на нее
ни малейшего внимания.
- Я, наверное, рехнулся! - решил Рахманин.- Галлюцинации
плавают.
Все вокруг было как обычно. Влажный осенний день. Скачут
школьные малыши, возвращающиеся после занятий. Идет лошадь с
телегой, полной пустых ящиков. Грохочут редкие машины.
Рахманин подошел к дому-призраку. Интересно, стоит ли он на
месте или тоже улетел в даль улицы.
Дом стоял на месте. Более того, если утром он был
колышущийся, сомнительный, то сейчас стоял яркий, цветной, как
нарисованный на целлофане. Очень он напоминал фазу
мультипликационного фильма. Не хватало только раскрашенных,
залитых жильцов.
На какое-то время Рахманин почувствовал себя то ли
рентгенологом, то ли рентгеновским аппаратом. Он осмотрел
наличники, крышу, балкон с чугунной решеткой. И вдруг заметил
на стене второго этажа темный квадрат: то ли маленький сейф,
вделанный в стену, то ли жестяную коробку от конфет.
- Да это же клад.
Он понял: если эта часть стены рухнула после взрыва и еще
не вывезена, клад можно отыскать. Но он понял и другое: если
этот дар - видеть сквозь стены - у него всерьез и надолго, это
есть еще более ценный клад. Правда, он не знал еще, нужна ли
ему эта вновь обретенная способность. Как не знал бы сельский
житель средней полосы СССР, нужна ли ему способность понимать
теорию Эйнштейна.
Следующим зданием на улице была почта. В ней -
междугородка. В между городке написаны коды всех мелких
городов соседних областей. В том числе код города Покровска.
Но сначала Рахманин позвонил Матвеенко.
- Как дела, Анатолий Петрович? Все живы?
- Все. Никто не скисал, ничто не скисало. А как у тебя
дела?
- Я тоже пока еще не скис. Но на грани.
- Смотри не скисай там,- попросил Матвеенко.- А то практику
не зачту.
- Бог зачтет, Анатолий Петрович. Посмотрите, нет ли там в
моих отчетах телефона комиссионки Покровска.
- Как нет, есть, конечно. Сейчас я тебе его скажу. А зачем
тебе?
- Хочу одну деталь уточнить.
- Давай, студент, уточняй и возвращайся. Без тебя здесь
скучно стало. Никаких новостей.
- Зато здесь у меня никакой скуки,- ответил Рахманин.- Одни
новости.
Рахманин сразу позвонил в Покровск:
- Здравствуйте, Светлана Ильинична. Не пугайтесь, это из
милиции. Я Рахманин, я у вас был.
- Ничего себе не пугайтесь,- сказала директриса.- Я
милиции-то больше всего и боюсь.
- Больше всего? Больше пианино фирмы "Блютнер" с Белыми
Перчатками?
- Нет, этих Перчаток я все-таки больше опасаюсь.
- Ага, вспомнили. Так вот, скажите мне, что эти Перчатки по
ночам играли? Какую музыку?
- Я говорила вам: какую-то черную.
- Что значит черную?- переспросил Рахманин.
- Бог его знает. Только уборщица сказала, что черные лучи
шли во все стороны. А потом эти Перчатки выскочили и отлупили
ее как следует.
- Как отлупили, как в боксе?
- Нет. Они просто столкнули ее с лестницы. Она так и упала
вниз до утра.
- Спасибо, Светлана Ильинична. А Красная Рука у вас больше
не появлялась?
- Слава богу, не было.
- До свидания.
- Всего хорошего.
Какие-то странные мысли зашевелились в мозгу у Рахманина.
Ему показалось, он понял, что эти фантомы-призраки-сгустки
инородной материи не очень охотно контактируют с людьми. И
вовсе не хотят их доставать.
Вроде бы ему ясно сказали, что эти Перчатки избили
уборщицу. Ее даже с лестницы сбросили до утра. А он вдруг
делает вывод, совершенно противоположный.
"Я почти твердо уверен в этом,- думал Рахманин.- Но
почему?"
У Рахманина была одна черта, именно она привела его в
юристы. Иногда он заранее твердо знал, как будут развиваться
события. Он не мог объяснить, почему он это знает, но почти
всегда оказывался прав.
Сейчас он попробовал понять, откуда взялось его решение,
что эти монстры не хотят, а может быть, просто не могут
обижать людей. Он представил себе картину: ночь, пустое
здание, странные Белые Перчатки играют на пианино. Белые -
значит, любят чистоту. Играют не на бильярде, не в домино, не
в карты, а на пианино. Чтобы играть на пианино, даже черными
лучами, учиться надо.
Играют эти интеллигентные Перчатки, а тут сторожиха тетя
Поля или там тетя Клуша подходит и, скрипя всеми досками
старого дома, в замочную скважину подглядывает. Неизвестно
еще, что эта тетя выкинет, а вдруг милицию позовет с
пистолетами.
Другие Перчатки могли тетю Полю запросто придушить,
бутылкой по голове стукнуть и слинять. А эти всего-навсего ее
с лестницы спустили. И еще эта тетя Параскева и дальше по
ночам работала. Правда, без пол-литры не соглашалась. Но с
пол-литрой-то запросто. Не иначе как она с этими Перчатками
помирилась, а то и подружилась вовсе. Сидела себе и балдела,
музыку слушала. Торчала то есть. Вот бы с Параскевой
поговорить.
Но дальше события развивались так, что стало не до
Параскевы. Как только Рахманин вышел на улицу, он едва не
врезался в Черную Простыню, спокойно двигавшуюся по тротуару,
как пиратский парус.
Слава богу, что у него была профессиональная реакция. Он не
остановился, не отпрыгнул в сторону, а, наоборот, попер на
Простыню, как извозчик на буфет, будто он ее не видел.
Ни в коем случае нельзя было подавать вида, что он ее
видит. Тогда бы она поняла, что замечена им, и неизвестно, что
бы она после этого предприняла.
Простыня проскользнула мимо его лица, как молочная пенка
при наливании молока в чашку, как тень от ветки дерева, не
оставив ни малейшего ощущения прикосновения, и пофланировала
дальше по улице.
Рахманин пошел за ней. Она двигалась в том же направлении,
что Глаз и Кобра. Двигалась не спеша, обходя, обтекая
прохожих, иногда на сотую долю секунды задерживаясь у больших
витринных стекол.
Странно, она была черная, но солнечные лучи проходили
сквозь нее свободно, тени она не отбрасывала.
Дальше Простыня резко повернула в глуховатый переулок
налево, и, если бы Рахманин последовал за ней, сразу бы стало
ясно, что он за ней следит.
Поэтому Рахманин прошел перекресток, чтобы купить сигарет и
жвачки в газетном киоске.
Потом он долго курил в глуховатом переулке, сидя на
поваленном дереве, и ждал. Он был уверен, что кто-либо из этой
цветной организации опять проследует в ту же сторону.
И точно, по переулку шла девушка... Нет, Стеклянная Кукла в
человеческий рост. Не шла, а парила над асфальтом, словно ее
несло воздушным течением. Проплывая мимо Рахманина, она все
время поворачивалась к нему лицом. И в конце концов вышло так,
что дальше она уже плыла спиной вперед. Но Рахманин даже
четвертью глаза не повел в ее сторону. Мало ли, кого только не
заносит порой в наши русские музейные города.
Пройдя следом за Куклой метров пятьсот по переулку,
Рахманин снова остановился покурить. Дальше его повели
огромные Зеленые Пальцы, летевшие вместе, как спаянные, но не
связанные большой зеленой ладонью.
Они вплотную подвели Рахманина к красному фабричному зданию
дореволюционной постройки. Скорее всего это был гвоздевой или
замковый завод или молотковая фабрика. Он весь был обнесен
старым кривоногим забором со старой кривоногой колючей
проволокой.
Пальцы залетели за спину здания и скрылись где-то в высоких
пыльных кустах в середине того же кривоногого забора.
Забор был обложен глухой крапивой и репьем. В одном месте
через крапиву шла твердая, вся перекрученная тропинка.
Рахманин пошел по ней и сразу оказался у роскошной
полутораметровой дыры в заборе.
Дальше он увидел глухую огромную стену с одной-единственной
полузаваленной дверью. Наверное, это был вход в котельную.
Тяжелая железная дверь была прикрыта до половины кустами
пустырника.
Рахманин не собирался туда заглядывать. Но вдруг услышал
шум позади себя на тропе. Шла группа людей.
"А если это не молотковый завод, а секретный почтовый ящик?
- подумал Рахманин.- А если здесь производят не кувалды, а
штыки для армии? Меня же арестуют к чертовой матери и сдадут в
милицию".
Он шагнул к двери в подвал и, почти прижавшись к стене,
стал опускаться по лестнице вниз. Получилось так, что
последней в подвале оказалась его голова.
Когда он чуть-чуть привык к подвальному полумраку, его
охватил ужас. Подвал напоминал слегка подсвеченный аквариум, в
котором плавали... УЖАС... КАРАУЛ... И надо было бы бежать
оттуда... к чертовой матери, без оглядки... А Рахманин
почему-то сделал наоборот. Он деловито пошел вдоль трубы по
стене, осматривая и шатая заржавленные вентили.
А все фигуры в подвале, наоборот, вдруг замерли. И
Стеклянная Кукла, и Девушка с Красным Пятном, и Большая
Обезьяна с Бритвой, и Черная Простыня, и Желтый Глаз, и
Пятиметровая Кобра, и многие, многие другие.
Дойдя до старого угольного котла, который не работал уже
больше тысячи лет, Рахманин деловито бросил туда несколько
лопат угля и пошел к выходу. На всякий случай взяв лопату с
собой. У самого выхода он случайно ткнулся головой в какого-то
не успевшего обскользнуть его монстра и почувствовал упругое и
твердое сопротивление.
Монстр, очевидно, задержался на пути Виктора не случайно,
не случайно затвердел на тысячную долю секунды, он что-то
хотел то ли узнать, то ли показать Рахманину. И Рахманин
понял, что есть очень большая сила в этом бредовом сгустке
материи.
Но сделал вид, что ничего не понял. Он брезгливо замахал
руками, как человек, в лесу случайно налетевший на большое
