полотно паутины, что-то пробурчал сердитое типа:
- Запустили помещение! Вас бы самих сюда, черти! - И, снова
присев и упершись носом в дверь, выскользнул из подвала. На
свет божий.
Путь за колючую проволоку был открыт. И Рахманин с
облегчением пулей вылетел с территории фабрики, как сельский
мужик, случайно забежавший в дамский туалет на вокзале.
С волосами, стоявшими дыбом, шагал он на улицу дяди Мирона,
а над ним в двадцати метрах над землей, чуть-чуть сзади летела
Черная Простыня.
Она была над ним, пока он стоял в винном отделе, пока
покупал хлеб, пока ехал в автобусе на вокзал за билетом. И
никто во всем городе, кроме Рахманина, ее не видел. А он делал
буквально все, чтобы ее совсем не замечать.
Рахманин понял, что он на крючке. Что он "под колпаком", а
вернее, "под простыней" у всей этой относительно честной
компании, и что вечером надо ждать гостей.
И опять что-то подсказывало Рахманину, что это не
смертельно опасно.
Рахманин все время прокручивал в голове картину, которую
сфотографировала его подкорка в подвале. Что это было? Бал
привидений? Сговор чудовищ? Музей призраков или его
собственный бред?
А может быть, это был коллективный поход в театр? Или
исполнялся какой-то особый концерт для Белых Перчаток с
оркестром? В самом конце зала он заметил что-то похожее на
сцену в сельском клубе, какой-то помост. И на нем, кажется,
извивалась и текла лента Мебиуса.
И, кажется, с нее стекала в зал какая-то информация. В
ленте определенно была какая-то масса. Весь зал замер
мгновенно с появлением Рахманина, а лента еще две или три
секунды двигалась, меняя цвет.
"Интересно,- думал Рахманин,- почему я стал их замечать? И,
самое странное, почему я почти перестал их бояться?"
И тут он вздрогнул. Прямо перед ним на первом сиденье
автобуса сидел зеленый контур человека. Когда у людей от
резкой перемены позы идут круги перед глазами, иногда они
бывают такого непрозрачно-зеленого цвета.
У человека, за которым следят агенты ЦРУ, или КГБ, или
другой государственной разведки, порой возникает желание
подойти к агенту и сказать:
"Здравствуйте, я - Петров. Давайте познакомимся".
Рахманину тоже захотелось подойти к контуру и сказать
что-либо подобное:
- Здравствуйте. Ну, как дела, все зеленеем?
Но никто к агентам ЦРУ почему-то не подходит и ни о чем их
никогда не спрашивает. Не стал этого делать и Рахманин. А на
остановке он молча прошел через Зеленого Человека, как
проходят люди через луч света в темном царстве или в автоматах
метро.
ЛИЧНОЕ ЗНАКОМСТВО
- Дядя Мирон,- спросил Рахманин у хозяина за обедом,- у
тебя нервы крепкие?
- Нет,- ответил дядя Мирон.- У меня нервы никуда.
- А с виду ты такой спокойный.
- Это с виду. Я, как чего нервное вспомню, целую ночь потом
не сплю.
В печке гудел огонь, начинались сумерки. Рахманин и дядя
Мирон неспешливо ели за обеденным столом в комнате...
И вот началось.
Вдруг Рахманин увидел в окне большой Зеленый Череп размером
с двухпудовую картофелину. Череп подлетел вплотную к стеклу,
заглянул глазницами в комнату, покачал головой и резко взмыл в
высоту. Рахманин понял - сейчас!..
- Дядя Мирон, выпей еще стопку.
- А ты чего же не пьешь?
- Я же непьющий.
- Хорошо это,- согласился дядя Мирон.- Сколько я через нее
бед в жизни получил и несправедливостей... А уж денег
потратил! Вот сейчас не надо бы пить - утром плохо будет. Так
ведь тянет. Выпить-то хотца.
Дядя Мирон выпил.
За окном появилась Черная Рука. В этот раз она не просто
летала в горизонтальном положении, она пыталась пальцами
открыть форточку. У нее это не получилось. Она улетела вверх.
Несмотря на самоуспокоения, Рахманину становилось
жутковато. Он втянул голову в плечи.
- Что-то холодно, дядя Мирон.- Он намотал на шею шарф.
- Чего там холодно, жарко!
...Прошла минута... Еще одна...
Дверца печки отворилась, и из нее в комнату влетела уже не
Черная - Красная Рука. Она была раскаленной.
Теперь ее заметил и дядя Мирон.
- Э-э-э! - Он захлебнулся словами. Он показал Рахманину
жестом то, что Виктор давно уже видел. Как ни странно,
Рахманин подумал про себя в эту секунду: "Хорошо, что у меня
шарф не синтетика".
Рука медленно, светясь, стала облетать комнату. Казалось,
что она чего-то ищет. Она все ближе подлетала к Рахманину, и в
этот раз он не мог делать вид, что ее не замечает. Мало того,
что она светилась сама, она еще освещала своим светом комнату.
Рахманин сидел и в ужасе понимал, что приходит конец. Он
уже решил нагнуться и схватить кочергу для самообороны. Хотя
было абсолютно ясно: его битва обречена на поражение.
И тут он заметил, что рука, пролетая над столом, даже ни
капельки не обуглила лежащую на нем газету.
"Да она не такая уж раскаленная!"
Когда рука приблизилась к его лицу, Рахманин закрыл глаза и
замер.
Он почувствовал шевеление воздуха у лица, сквозь закрытые
веки увидел свет, но ожидаемого жара не было, как не было и
прикосновения пальцев к шее.
Рахманин слышал, как прохрипел что-то дядя Мирон, и
стукнула дверца печки. Потом все стихло. Он открыл глаза. В
комнате все было по-прежнему. Никаких следов пожара или огня.
Со стула почти до пола свисал дядя Мирон. Он был без сознания.
Рахманин кинулся к нему, стал приводить его в чувство. Дядя
Мирон стонал и долго не мог ничего осознать. На горле у него
были видны явные следы ожогов.
Рахманин вызвал "неотложку" по телефону. А сам решил
уходить. Не хватало ему только давать объяснения врачам о
Красной Руке и о Черепе за окном.
- Дядя Мирон, как ты себя чувствуешь?
- Ничего. Жив пока.
- Горло не болит?
- Вроде нет. Как бы отпустило.
Руки у него тряслись, по щекам текли слезы.
- Дядя Мирон, есть у тебя родственники в городе?
- Есть. Племянник Володя с женой.
- Могут они за тобой поухаживать?
- Могут, чего с ними сделается. Особенно Володя. Он меня
любит шибко. И гостить у меня любит. Они с женой неладно
живут.
Телефон у племянника был только рабочий, но жил он
недалеко. Рахманин решил к нему зайти по дороге на вокзал.
- До свиданья, дядя Мирон. Не рассказывай особо о том, что
мы с тобой здесь видели.
- А чего мы здесь видели? - сказал старик.- Ничего и не
видели.- Но одной рукой он все-таки прикрывал горло, а другой
пытался закрыть дверцу печки на задвижку.
- Спасибо тебе за все. Если что будет не так, звони. Мы к
тебе с Виктором сразу на машине приедем. Жалко, что Александры
Серафимовны уже нет.
- Жалко,- согласился дядя Мирон.- Она тебя шибко любила.
Все говорила: "Что-то москвич долго не едет".
Виктор взял свой чемоданчик-портфель, взял из кучи перед
печкой старый журнал "Человек и закон" и вышел.
В небе за ним никто не следовал.
До отхода поезда было два часа. Город погружался в темноту.
Виктор быстро нашел дом племянника. Передал Володе, что
дядя Мирон заболел, и пошел на почту.
Он упаковал журнал "Человек и закон" в плотную бумагу,
вложил туда герб-знак-символ и отправил в Москву, на свою
фамилию до востребования.
Он хотел узнать секрет своего монстровидения. Если это герб
притягивает к нему чудовищ, пусть он останется до лучших
времен на Московском почтамте. А если дело не в нем, Рахманин
всегда сможет его получить и будет держать дома как ценную
реликвию.
История заканчивалась. По крайней мере заканчивался первый
раунд.
Последний подарок преподнес Рахманину железнодорожник, с
которым они ехали в первом вагоне. Они долго беседовали о
газетах, о событиях. И Рахманин, как всегда, свел разговор к
невероятным историям- рассказал о Красном Пятне в Покровске.
Тогда железнодорожник под секретом поведал Рахманину свою
историю.
- Мы однажды ехали по Ярославской ветке. Все как положено.
Вдруг напарник показывает мне, на лобовом стекле какая-то
пленка появилась. Будто капля нефти попала и все растекается.
Она все больше и больше проявлялась, и разные цвета
проступали.
- Как в цветном телевизоре.
- Похоже. Стали черные цвета выступать и другие. В общем,
получился такой плакат - лицо женщины и руки вперед. Мол,
стойте! Женщина просто молит. Мы с напарником стали тормозить.
Сильнее и сильнее.
- И что же получилось?
- Получилось, что мы правильно сделали. Смотрим, дети по
путям идут. Мы загудели что было сил. Они испугались и с
рельсов спрыгнули. Перед самыми колесами. Мы снова ход
набрали, смотрим, а женщины на стекле нет.
АНТРАКТ ЛЕТ НА ВОСЕМЬ
Матвеенко сам приехал к Рахманину.
- Давай рассказывай.
Рахманин рассказал ему все, начиная с дома-призрака в
Торжке и кончая женщиной на стекле и Зеленым Человеком в
автобусе.
- Я понял: никого они не убивали. Их жертвы умирали сами от
страха.
- Я тоже так решил,- сказал Матвеенко.- И очень за тебя
боялся. Только на то и надеялся, что ты не из пугливых. Редко
я встречал таких выдержанных людей.
- Я и был на грани. Нервы обострились до безумия.
- Но почему Рука дядю Мирона обожгла?
- Не обжигала она его,- возразил Рахманин.- Тут дело вот в
чем. Я когда-то читал, что у многих людей невероятная сила
воображения. В средние века пытали одного человека. Он был
привязан к столу. Палач показал ему раскаленный железный прут,
а к ноге приложил другой, совершенно холодный. Так вот от
прикосновения вздулся волдырь, как при ожоге.
- Я читал об этом,- сказал Матвеенко.
- Так и дядя Мирон. Он был уверен, что Рука раскалена. И
что пальцы раскалены. Вот и проступили у него пальцы ожогом. А
у меня ничего нет.Он распахнул рубашку на груди.- А видеть эти
сгустки материи я начал от невероятной взвинченности. Нервы
были напряжены до предела... А может, этот герб имеет какую-то
силу. А может, то и это. В общем, если захочешь, все замечать
начнешь.
- Или с ума сойдешь,- добавил Матвеенко.
- Верно,- согласился Рахманин.- Так что я решил в этот мир
больше пока не заглядывать. Может быть, лет через восемь -
десять. А эту штуку,- он показал Матвеенко квитанцию на
герб-символ,- я положу в сейф, пусть полежит пока.
- Приходи ко мне работать после вуза. А?- попросил капитан
Анатолий Петрович.
- Может быть. Скорее всего,- ответил Рахманин.
Все. Надо было расставаться.
Когда они подошли к остановке трамвая, Матвеенко спросил,
забираясь в вагон:
- Слушай, а Зеленый Человек, которого ты иногда видишь, он
с тросточкой или нет?
К О Н Е Ц
