всегда полно народу.
В другой раз Уринька спросил: "А зачем?", и она засомневалась, сто-
ит ли отвечать ему. Тогда Уринька сказал ей:
- Мам, когда я вырасту, я буду выделывать кожи, и у меня будет
большой завод по изготовлению кошельков и туфель. Я буду их шить из
крокодилов и змей. И у меня будет много денег, и тогда я возьму тебя в
кругосветное путешествие, в которое отправились мистер Фог со своим
слугой, не помню, как его звали.
Циля тоже не помнила, как звали слугу. Она сказала:
- Разве тебе не жалко будет погубить свой талант?
На это Уринька ответил:
- Я люблю запах звериных шкур.
Между тем он продолжал играть на губной гармошке и еще научился со-
бирать и разбирать всевозможные бытовые приборы. И хотя Циля приучила
его к чтению книг, - вся мировая культура заключалась для нее именно в
книгах, написанных ее ближайшими друзьями: Лео, Францем, Арнольдом и,
конечно же, Эльзой, - Уринька предпочитал чинить соседские радиоприем-
ники, часы, патефоны и даже холодильники. Соседи наперебой приглашали
Уриньку, и он целыми днями ходил от одних к другим.
Когда Уринька приходил к соседям, чтобы что-нибудь починить, Танц-
ман (если он случайно оказывался дома) говорил ему:
- Надеюсь, что ты не оказываешь услуг даром. Это было бы аморально.
У Уриньки была своя система работы: сначала он разбирал прибор, вы-
яснял для себя его устройство, рисовал схему, после чего собирал при-
бор, и каким-то чудом все, что было испорчено, начинало работать. Со-
седи изумлялись, и иногда Циля позволяла себе заметить Танцману, что
Уринька - гений, просто Эйнштейн. Но Танцман пугался этого и отвечал:
"Он просто маленький преступник, весь в тебя". Он говорил так, пос-
кольку Уринька учился плохо, хулиганил на уроках, бил других детей,
кидался камнями. Несколько раз он разбивал стекла, и Танцману приходи-
лось возмещать убытки, а однажды он сломал руку одному мальчику. Суд
обязал Танцмана заплатить штраф, но и Уриньке пришлось дорого запла-
тить за свои дела.
После этого Циля вновь сказала Уриньке, что им стоит приискать себе
бойкое местечко.
- Тогда, - сказала она, - тебя никто больше не тронет.
Но Уринька не соглашался ни в какую. Он твердил, что ему нравится
запах кож и что после армии он непременно займется их выделкой.
- Сначала закончи гимназию,- сказала Циля, и Уринька согласился с
ней.
Соседи говорили, что у мальчика золотые руки, хотя он сорванец, ка-
ких мало, совершенно невыносим и опасен для окружающих; и они запреща-
ли своим детям водиться с ним. Когда Уринька возмужал, его голос стал
низким, плечи широкими, а мускулистые руки сделались мощными, как
стволы деревьев. Теперь никто с ним не хотел связываться, и во дворе
гимназии он всегда был один, даже Танцман остерегался его.
За два последних года в гимназии с Уринькой произошли перемены. Он
перестал играть на губной гармошке и чинить приборы. Вместо этого он с
головой окунулся в учебу, особенно он увлекался математикой, а в сво-
бодное время играл сам с собой в шахматы. Иногда он сражался и с Танц-
маном или ходил в кафе на взморье и наблюдал за игрой местных чемпио-
нов. Однажды он взялся играть с лучшим шахматистом кафе и на седьмом
ходу одержал победу. Все были поражены, но с тех пор Уринька бросил
шахматы. Танцман теперь знал наверняка, что наступит время - и ему
придется продать свою мастерскую по выделке кож. Он сказал Циле с до-
садой:
- Если этот преступник рассчитывает получить от меня деньги на уни-
верситет, он очень ошибается.
Циля сказала:
- Тогда политехникум в Хайфе.
- Мне не важно, где это, в Иерусалиме или в Хайфе, - сказал Танц-
ман, - денег я не дам.
Циля сказала в шутку:
- Хорошо, в таком случае я снова выйду на улицу и найду себе бойкое
местечко.
Танцман посмотрел на нее узкими щелочками и сказал:
- Ты забыла, что мы подписали контракт? Слово есть слово. Но зна-
ешь, меня это больше не волнует. Ты можешь идти. Вместе со своим сы-
ночком. Он родился преступником и останется преступником. Да и ты та-
кая же. Тебе уже ничто не поможет.
Циля взяла балалайку и вышла во двор. Там она села на маленькую та-
буретку и стала играть. Соседи слышали только звуки струн, но не ее
голос. Они сказали: "Она опять играет".
Уринька этого не слышал, его не было дома. Теперь он разбирал на
части танки и время от времени сидел на гауптвахте. Когда пришло сооб-
щение, что Уринька ранен, Циля поехала в госпиталь, чтобы быть рядом с
сыном. Перед ее отъездом Танцман сказал: "Раньше это был маленький
преступник, теперь это взрослый преступник". Циля привезла с собой ба-
лалайку и нашла "бойкое местечко". Солдаты говорили, что у нее божест-
венный голос. Он звенел в приемном покое, как серебряный колокольчик.
Уринька довольно долго пробыл в госпитале. Потом его послали в са-
наторий, после чего он отправился в Хайфу работать в порту и домой
больше не возвращался.
Он много работал, у него появились деньги. По ночам и по выходным
дням он сторожил покойников. В канун субботы, выходя из морга, он ви-
дел освещенные окна, людей, сидящих вокруг столов с белыми скатертями.
На столах горели свечи, столы были накрыты по-праздничному. На тор-
жественной церемонии по окончании политехникума ему вручили диплом с
отличием. Танцман сказал:
- Я не еду, поскольку тот костюм, что я привез из Германии и в кар-
маны которого ты положила нафталин, стал мне тесен.
Циля спросила:
- С чего ты это взял, ты же его не мерил?
Тут Танцман закричал:
- Ты всегда готова спорить по любому поводу!
Циля отправилась одна. После торжественной церемонии они пошли бро-
дить по улицам, и Уринька указал ей на здание морга:
- Вот здесь, видишь, мое бойкое местечко.
После этого он повез ее на такси показать детский парк, где он лю-
бил сидеть и читать учебник. Но парк был закрыт. Циля ночевала в гос-
тинице, а на следующий день они вместе уехали из Хайфы: Циля вернулась
домой, а Уринька поехал работать на буровых установках на юге.
Однажды Циля получила письмо от Уриньки. Вот что он писал:
"Дорогая мама, я еду в Австралию. Я получил там хорошую работу. То-
же на буровых установках. Если я разбогатею, пришлю тебе билет. Я уве-
рен, что в Мельбурне есть немало бойких местечек. Твой Уриэль".
- Он уехал в Австралию,- сказала Циля Танцману, хотя он ни о чем не
спрашивал.
- Я не удивлен, - ответил он, - Австралия, да будет тебе известно,
место ссылки преступников.
- Вот увидишь, он еще станет миллионером,- произнесла она безжиз-
ненным голосом.
Циля похудела, ее эскимосские щеки теперь были похожи на песчаные
склоны, на которых ветер чертит свои узоры. Письма приходили редко. И
тогда соседи говорили: "Послушайте, как поет Циля. Какой у нее голос!
Как колокольчик!"
В первом письме из Австралии было написано: "Мне повезло. Я женился
на миллионерше. Теперь я богат. Я работаю у ее отца, работаю очень
много. Но я счастлив".
В письме, которое пришло через год, было написано: "Мне повезло, у
меня родился сын. Мы назвали его Арье. Я богат. Я много работаю, но я
счастлив".
- Он пишет слишком скупо,- сказал Танцман.
- Ну да, а что? - сказала Циля. - А ты много слышал о преступниках,
которые пишут романы?
Танцман посмотрел на нее узкими щелочками. Его лицо со впалыми ще-
ками сделалось неподвижным, а спина уже начала сгибаться в маленький
бугорок.
Прошел еще год, и вновь пришло письмо:
"Мне повезло. У меня родилась дочь. Мы назвали ее Ализа. Я богат.
Работаю больше, чем прежде, поскольку отец моей жены умер и я всем уп-
равляю сам. Но я счастлив".
В этот раз Танцман уже не говорил, что Уринька пишет слишком скупо.
Он встал с кресла, пошел на кухню, вытащил бутыль с холодной водой из
холодильника и налил себе. Пока он пил, его щеки не казались такими уж
впалыми. Циля пошла вслед за ним и сказала: "Что с тобой? Выпрямись!"
Танцман закричал: "Ты вечно даешь советы!" В общем Циля получила от
Уриньки три письма, хотя сама она писала в Мельбурн каждые три недели.
Иногда вечером она сидела напротив Танцмана и вязала свитер для Арье
или Ализы, каждый год большего размера. Ей приходила в голову смутная
мысль о том, что в Мельбурне, несомненно, есть множество "бойких мес-
течек". Но когда она подымала глаза и смотрела на Танцмана, чья спина
уже согнулась в маленький бугорок, ее мысли становились мелодией ка-
кой-то песни. Тогда она бралась за балалайку и играла до тех пор, пока
Танцман не закричит: "На сегодня хватит!"
Так проходили годы, и Циля, которая некогда была кругленьким шари-
ком, теперь стала спичкой с головкой из серебра. Волосы ее все еще бы-
ли длинными, вьющимися, перевитыми ленточками, но она уже больше не
подравнивала их ножницами. Танцман продал свою мастерскую и перестал
работать. Дома у него хранились выделанные кожи; время от времени он
шил из них кошелек или сумочку; их вместе со связанным Цилей очередным
свитером отправляли в Мельбурн. Иногда Танцман что-нибудь чинил. Он
любил собирать и разбирать приборы и, если находил на улице испорчен-
ный радиоприемник, приносил его домой. Как-то он даже нанял носильщи-
ка, чтобы принести во двор старый холодильник.
Циля сказала:
- Это опасно. Я прочла в газете о детях, которые захлопывались в
холодильниках и погибали.
На что Танцман сказал:
- В округе больше нет детей.
Когда он был занят разборкой приборов, Циля играла, но соседи уже с
трудом могли ее слышать, поскольку их улица сделалась шумной: по ней
ездили автобусы и грузовики. И хотя Циля уже не боялась петь во весь
голос, никто не говорил ей, что она поет бесподобно.
Однажды Циля получила письмо от Ализы. Циля сразу же заметила, что
это не Уринькин почерк. Еще не распечатав письма, она уже знала, кто
его написал. Ализа писала ей: "Дорогая бабушка, хочу сообщить тебе,
что папа исчез. Однажды он сказал, что едет по делам в Америку, и уе-
хал. С тех пор мы ничего о нем не слышали. Это было примерно год на-
зад. Может быть, ты случайно знаешь, где он. Я очень по нему скучаю.
Если тебе что-нибудь известно, напиши мне, пожалуйста. Твоя Ализа".
Танцман сказал:
- Говорил я тебе! Я всегда был уверен, что он преступник, не чело-
век слова.
Циля ответила сразу: "Дорогая Ализа, я ничего не знаю. Каждые две
недели, вот уже столько лет подряд, я пишу вам письма, а вы на них не
отвечаете. Но прошу тебя, если ты что-нибудь услышишь об Уриэле, тот-
час же сообщи".
Теперь Ализа время от времени писала ей письма, где говорилось од-
но: "Уринька не вернулся, никто не знает, где он".
Циля стала печальной старухой, а Танцман согнулся в три погибели.
Зимой они мерзли. Танцман сказал: "Мы можем позволить себе небольшую
роскошь, Цецилия", - и купил электрическую простыню.
Говорят, что все произошло из-за простыни. Кто знает? Они были ста-
рые и, как все, чья совесть чиста, спали глубоким сном. Они ничего не
почувствовали.
Соседи, учуяв запах дыма, вызвали пожарную команду. Но пока пожар-
ники тушили огонь, тела Танцмана и Цили успели окончательно обуглить-
ся. От балалайки, которую Циля сжимала обгоревшими пальцами, остались
одни струны.
Соседи обратились в австралийское посольство, связались с семьей и
получили ответ, что Уринька так и не появился. Чиновник сказал соседям
со слов внучки, что его обнаружили в одном из поселков на западном по-
бережье Штатов. Детектив, нанятый ее матерью, написал в отчете, что
ничего нельзя сделать, так как Уринька никогда не вернется. Кроме про-
чего, он писал: "Я обнаружил разыскиваемого в Сан-Франциско. Он играл
на перекрестке на губной гармошке и собирал милостыню. Судя по всему,
он является членом какой-то секты. Но достаточных доказательств тому
нет, такого рода секты закрыты для чужих и относятся к ним подозри-
