Генри.
- Сказал бы, что вы, мой друг, пытаетесь выступить не в своей роли.
Всякое преступление вульгарно, точно так же, как всякая вульгарность -
преступление. И вы, Дориан, не способны совершить убийство. Извините, если я
таким утверждением задел ваше самолюбие, но, ейбогу, я прав. Преступники -
всегда людп низших классов. И я их ничуть не осуждаю. Мне кажется, для них
преступление - то же, что для нас искусство: простонапросто средство,
доставляющее сильные ощущения.
- Средство, доставляющее сильные ощущения? Значит, повашему, человек,
раз совершивший убийство, способен сделать это опять? Полноте, Гарри!
- О, удовольствие можно находить во всем, что входит в привычку, - со
смехом отозвался лорд Генри.- Это один из главных секретов жизни. Впрочем,
убийство - всегда промах. Никогда не следует делать того, о чем нельзя
поболтать с людьми после обеда... Ну, оставим в покое беднягу Бэзила.
Хотелось бы верить, что конец его был так романтичен, как вы предполагаете.
Но мне не верится. Скорее всего, он свалился с омнибуса в Сену, а кондуктор
скрыл это, чтобы не иметь неприятностей. Да, да, я склонен думать, что
именно так и было. И лежит он теперь под мутнозелеными водами Сены, а над
ним проплывают тяжелые баржи, и в волосах его запутались длинные
водоросли... Знаете, Дориан, вряд ли он мог еще многое создать в живописи.
Его работы за последние десять лет значительно слабее первых.
Дориан в ответ только вздохнул, а лорд Генри прошелся из угла в угол и
стал гладить редкого яванского попугая, сидевшего на бамбуковой жердочке.
Как только его пальцы коснулись спины этой крупной птицы с серыми крыльями и
розовым хохолком и хвостом, она опустила белые пленки сморщенных век на
черные стеклянные глаза и закачалась взад и вперед.
- Да, - продолжал лорд Генри, обернувшись к Дориану и доставая из
кармана платок, - картины Бэзила стали много хуже. Чего-то в них не
хватает. Видно, Бэзил утратил свой идеал. Пока вы с ним были так дружны, он
был великим художником. Потом это кончилось. Изза чего вы разошлись? Должно
быть, он вам надоел? Если да, то Бэзил, вероятно, не мог простить вам этого
- таковы уж все скучные люди. Кстати, что сталось с вашим чудесным
портретом? Я, кажется, не видел его ни разу с тех пор, как Бэзил его
закончил... А, припоминаю, вы говорили мне несколько лет назад, что
отправили его в Селби, и он не то затерялся по дороге, не то его украли. Что
же, он так и не нашелся? Какая жалость! Это был настоящий шедевр. Помню, мне
очень хотелось его купить. И жаль, что я этого не сделал. Портрет написан в
то время, когда талант Бэзила был в полном расцвете. Более поздние его
картины уже представляют собой ту любопытную смесь плохой работы и благих
намерений, которая у нас дает право художнику считаться типичным
представителем английского искусства... А вы объявляли в газетах о пропаже?
Это следовало сделать.
- Не помню уже, - ответил Дориан, - Вероятно, объявлял. Ну, да бог с
ним, с портретом! Он мне, в сущности, никогда не нравился, и я жалею, что
позировал для него. Не люблю я вспоминать о нем. К чему вы затеяли этот
разговор? Знаете, Гарри, при взгляде на портрет мне всегда вспоминались две
строчки из какой-то пьесы - кажется, из "Гамлета"... Постойте, как же
это?..
Словно образ печали, Бездушный тот лик...
Да, именно такое впечатление он на меня производил.
Лорд Генри засмеялся.
- Кто к жизни подходит как художник, тому мозг заменяет душу, -
отозвался он, садясь в кресло.
Дориан отрицательно потряс головой и взял несколько тихих аккордов на
рояле.
- Словно образ печали Бездушный тот лик...- повторил он.
Лорд Генри, откинувшись в кресле, смотрел на него изпод полуопущенных
век.
- А между прочим, Дориан, - сказал он, помолчав, - что пользы
человеку приобрести весь мир, если он теряет... как дальше? Да: если он
теряет собственную душу?
Музыка резко оборвалась. Дориан, вздрогнув, уставился на своего друга.
- Почему вы задаете мне такой вопрос, Гарри?
- Милый мой.- Лорд Генри удивленно поднял брови.- Я спросил, потому
что надеялся получить ответ, - только и всего. В воскресенье я проходил
через Парк, а там у Мраморной Арки стояла кучка оборванцев и слушала
какого-то уличного проповедника. В то время как я проходил мимо, он как раз
выкрикнул эту фразу, и меня вдруг поразила ее драматичность... В Лондоне
можно очень часто наблюдать такие любопытные сценки... Вообразите -
дождливый воскресный день, жалкая фигура христианина в макинтоше, кольцо
бледных испитых лиц под неровной крышей зонтов, с которых течет вода, - и
эта потрясающая фраза, брошенная в воздух, прозвучавшая как пронзительный
истерический вопль. Право, это было в своем роде интересно и весьма
внушительно. Я хотел сказать этому пророку, что душа есть только у
искусства, а у человека ее нет. Но побоялся, что он меня не поймет.
- Не говорите так, Гарри! Душа у человека есть, это нечто до ужаса
реальное. Ее можно купить, продать, променять. Ее можно отравить или спасти.
У каждого из нас есть душа. Я это знаю.
- Вы совершенно в этом уверены, Дориан?
- Совершенно уверен.
- Ну, в таком случае это только иллюзия. Как раз того, во что твердо
веришь, в действительности не существует. Такова фатальная участь веры, и
этому же учит нас любовь. Боже, какой у вас серьезный и мрачный вид, Дориан!
Полноте! Что нам за дело до суеверий нашего века? Нет, мы больше не верим в
существование души. Сыграйте мне, Дориан! Сыграйте какой-нибудь ноктюрн и во
время игры расскажите тихонько, как вы сохранили молодость. Вы, верно,
знаете какой-нибудь секрет.
Я старше вас только на десять лет, а посмотрите, как я износился,
сморщился, пожелтел! Вы же поистине очаровательны, Дориан. И сегодня более
чем когда-либо . Глядя на вас, я вспоминаю день нашей первой встречи. Вы
были очень застенчивый, но при этом довольно дерзкий и вообще замечательный
юноша. С годами вы, конечно, переменились, но внешне - ничуть. Хотел бы я
узнать ваш секрет! Чтобы вернуть свою молодость, я готов сделать все на
свете - только не заниматься гимнастикой, не вставать рано и не вести
добродетельный образ жизни. Молодость! Что может с ней сравниться? Как это
глупоговорить о "неопытной и невежественной юности". Я с уважением слушаю
суждения только тех, кто много меня моложе. Молодежь нас опередила, ей жизнь
открывает свои самые новые чудеса. А людям пожилым я всегда противоречу. Я
это делаю из принципа. Спросите их мнения о чемнибудь , что произошло только
вчера, - и они с важностью преподнесут вам суждения, господствовавшие в
тысяча восемьсот двадцатом году, когда мужчины носили длинные чулки, когда
люди верили решительно во все, но решительно ничего не знали... Какую
прелестную вещь вы играете! Она удивительно романтична. Можно подумать, что
Шопен писал ее на Майорке, когда море стонало вокруг его виллы и соленые
брызги летели в окна. Какое счастье, что у нас есть хоть одно
неподражательное искусство! Играйте, играйте, Дориан, мне сегодня хочется
музыки!.. Я буду воображать, что вы - юный Аполлон, а я - внимающий вам
Марсий... У меня есть свои горести, Дориан, о которых я не говорю даже вам.
Трагедия старости не в том, что человек стареет, а в том, что он душой
остается молодым... Я иногда сам поражаюсь своей искренности. Ах, Дориан,
какой вы счастливец! Как прекрасна ваша жизнь! Вы все изведали, всем
упивались, вы смаковали сок виноградин, раздавливая их во рту. Жизнь ничего
не утаила от вас. И все в ней вы воспринимали как музыку, поэтому она вас не
испортила. Вы все тот же.
- Нет, Гарри, я уже не тот.
- А я говорю - тот. Интересно, какова будет ваша дальнейшая жизнь.
Только не портите ее отречениями. Сейчас вы - совершенство. Смотрите же, не
станьте человеком неполноценным. Сейчас вас не в чем упрекнуть. Не качайте
головой, вы и сами знаете, что это так. И, кроме того, не обманывайте себя,
Дориан: жизнью управляют не ваша воля и стремления. Жизнь наша зависит от
наших нервных волокон, от особенностей нашего организма, от медленно
развивающихся клеток, где таятся мысли, где родятся мечты и страсти. Вы,
допустим, воображаете себя человеком сильным и думаете, что вам ничто не
угрожает. А между тем случайное освещение предметов в комнате, тон утреннего
неба, запах, когда-то любимый вами и навеявший смутные воспоминания, строка
забытого стихотворения, которое снова встретилось вам в книге, музыкальная
фраза из пьесы, которую вы давно уже не играли, - вот от каких мелочей
зависит течение нашей жизни, Дориан! Браунинг тоже где-то пишет об этом. И
паши собственные чувства это подтверждают. Стоит мне, например, ощутить
гденибудь запах духов "белая сирень", - и я вновь переживаю один самый
удивительный месяц в моей жизни. Ах, если бы я мог поменяться с вами,
Дориан! Люди осуждали нас обоих, но вас они всетаки боготворят, всегда будут
боготворить. Вытот человек, которого наш век ищет... и боится, что нашел. Я
очень рад, что вы не изваяли никакой статуи, не написали картины, вообще не
создали ничего вне себя. Вашим искусством была жизнь. Вы положили себя на
музыку. Дни вашей жизни - это ваши сонеты.
Дориан встал изза рояля и провел рукой по волосам.
- Да, жизнь моя была чудесна, но так жить я больше не хочу, - сказал
он тихо.- И я не хочу больше слышать таких сумасбродных речей, Гарри! Вы не
все обо мне знаете. Если бы знали, то даже вы, вероятно, отвернулись бы от
меня. Смеетесь? Ох, не смейтесь, Гарри!
- Зачем вы перестали играть, Дориан? Садитесь и сыграйте мне еще раз
этот ноктюрн. Взгляните, какая большая, желтая, как мед, луна плывет в
сумеречном небе. Она ждет, чтобы вы зачаровали ее своей музыкой, и под звуки
ее она подойдет ближе к земле... Не хотите играть? Ну, так пойдемте в клуб.
Мы сегодня очень хорошо провели вечер, и надо кончить его так же. В клубе
будет один молодой человек, который жаждет с вами познакомиться, - это лорд
Пул, старший сын Борнмаута. Он уже копирует ваши галстуки и умоляет, чтобы я
его познакомил с вами. Премилый юноша и немного напоминает вас.
- Надеюсь, что пет, - сказал Дориан, и глаза его стали печальны.- Я
устал, Гарри, я не пойду в клуб. Скоро одиннадцать, а я хочу пораньше лечь.
- Не уходите еще, Дориан. Вы играли сегодня, как никогда. Ваша игра
была как-то особенно выразительна.
- Это потому, что я решил исправиться, - с улыбкой промолвил
Дориан.- И уже немного изменился к лучшему.
- Только ко мне не переменитесь, Дориан! Мы с вами всегда останемся
друзьями.
- А ведь вы однажды отравили меня книгой, Гарри, - этого я вам
никогда не прощу. Обещайте, что вы никому больше не дадите ее. Это вредная
книга.
- Дорогой мой, да вы и в самом деле становитесь моралистом! Скоро вы,
как всякий новообращенный, будете ходить и увещевать людей не делать всех
тех грехов, которыми вы пресытились. Нет, для этой роли вы слишком хороши!
Да и бесполезно это. Какие мы были, такими и останемся. А "отравить" вас
книгой я никак не мог. Этого не бывает. Искусство не влияет на деятельность
человека, - напротив, оно парализует желание действовать. Оно совершенно
нейтрально. Так называемые "безнравственные" книги - это те, которые
показывают миру его пороки, вот и все. Но давайте не будем сейчас затевать
спор о литературе! Приходите ко мне завтра, Дориан. В одиннадцать я поеду
кататься верхом, и мы можем покататься вместе. А потом я вас повезу
завтракать к леди Бренксам. Эта милая женщина хочет посоветоваться с вами
