не показывается из-за этой картины. А что сейчас висит на стене?
- Ничего, просто ободранные обои, - сказала Белл и добавила: - Там еще
фотография дочери над камином.
Несколько дней спустя, когда он, вспомнив об одной из сестер Миенского
монастыря, заметил, что щеки у той красные, как спелое яблоко, Белл
сказала, что монахиня сегодня как раз была бледная, а лицо ее похудело и
осунулось.
- Наверно, заболела, - добавила она.
В конце концов, Белл, решительно не заботясь о том, что подумают люди,
повыдергивала во дворе цветы Виолет и засеяла клумбу травой. Она сообщила
мужу о переменах в гараже Досси: вместо "Ессо" над ним теперь красовалась
вывеска "Тексако". Она подробно описала рекламный знак Тексако: большую
красную звезду, и то, как расположены буквы в словах. Она избегала
останавливаться у гаража Досси, на случай, если ему вдруг придет в голову
спросить хозяина, что сталось с "Ессо". "Ну, я бы не сказала, что он чисто
серебряный, - заметила Белл по поводу павлина в Барнагормском имении. -
Если бы его как следует вычистили, то он, наверное, оказался бы медным."
На диванах, стоящих на лестничной площадке, появились новые покрывала с
вышитыми букетами разноцветных хризантем. "Ну нет, я бы не сказала, что он
тощий, - заметила она по поводу фотографии своего свекра.
- Крепкое лицо, я бы сказала." У школьной учительницы, чьи зубы были
описаны когда-то как щербатые, появились во рту протезы, так что у нее
теперь весьма представительная улыбка. Время, похоже, смыло ярко-белую
краску с фасада дома МакКирдов, и он теперь скорее серый. "Незабудковые, -
сказала однажды Белл о горах, когда солнце окрасило их в этот цвет. - Тебе
трудно это представить." И никогда больше в доме настройщика пианино не
говорилось, что синева гор похожа на бледную синеву дыма.
Оуэн Дромгольд касался пальцами стволов деревьев. Он мог сказать, чем
различаются очертания их листьев. Он мог отличить колючки дрока от
куманики. Он распознавал птиц по голосам, собак по лаю и кошек по тому,
как они терлись о его ноги. У него были буквы на могильных плитах, клавиши
органа, скрипка. Он видел красный цвет - цвет ягод на пасхальных трапезах.
Он чувствовал запах лаванды и тимьяна.
Все это невозможно было у него отобрать. И не имело значения, что за
ночь набалдашники на кухонном буфете вдруг поменяли цвет. Неважно, что
китайский абажур, оказался с трещиной, а он об этом не знал. Какая
разница, ведь царапины появляются на том, что по сути своей призрачно, как
сон.
Женщина, которую он выбрал когда-то себе в жены, неряшливо одевалась:
из молчания и движений воздуха - больше, чем из слов, - он теперь знал об
этом. Ее седые волосы в беспорядке болтались по плечам, а спина горбилась.
Он смотрел со стороны и видел двух старых людей, уже прошедших свой круг -
гораздо старше тех, кем они были в годы не знавшего возраста счастья. Она
не обидела бы и мухи, она была недостойна ревности - но как же трудно его
новой жене чувствовать на себе отблеск того счастья, принять вызов той
простоты. Он отдал себя двум женщинам - и не смог забрать обратно ни у
первой, ни у второй.
Дома, в которых он настраивал пианино, превратились в свою
противоположность.
Жемчуг на шее старой миссис Пуррил стал опаловым, бледное лицо
станционного чиновника из Килиата покрылось веснушками, дубы по дороге в
Охил были на самом деле буками. "Конечно, конечно," - поспешно соглашался
Оуэн Дромгольд, и это было справедливо, он должен был соглашаться. Белл
никогда ничего не требовала, она понимала, что любые требования разрушат
все, что создавалось. Белл победит, в конце концов, как всегда побеждает
жизнь. И это тоже было справедливо, потому что тогда, раньше, победила
Виолет, и именно ей достались лучшие годы.
